что-то с запахом лаванды

— А по-моему, тебе очень идет. Ну чего ты наговариваешь-то? Поерзав пару секунд, Эд привыкает к не очень удобному, но, очевидно, облюбованному Шастуном положению. Скользнув ладошкой с колена до чужой макушки, привычным жестом впутывается в мягкие волосы, поглаживая по ним с легкой улыбкой. — Да мне кажется просто, что это было слишком опрометчивое решение… Пальцем подцепив розовую прядку, Выграновский аккуратно вытягивает ее из общей копны, отрываясь от разглядывания чужого лица и перемещая свой взор на нее. Одному Богу известно, как вообще эта идея пришла Антону в голову, как он умудрился затащить в нее Эда и как он вздумал тут же разочароваться в ней на следующий день. Просто, наверное, был воистину странным и непредсказуемым человеком с переменчивым мнением, которое часто скакало даже в отношениях с другими людьми. И с местным бэдбоем-прогульщиком в том числе. Правда, в результате скачков, почему-то именно прогульщик и второгодник постепенно становился на скользкую дорожку обычного человека, совсем уже изредка срывающего уроки и лениво пытающегося не заснуть после получаса занятий. Антону нравилось, что Эд меняется, Эду нравилась улыбка на веснушчатом лице и объятия как приз за четверку по математике. А вообще, Эду просто нравился Антон. Прямо очень. Шастун вздыхает, ежится немного, устраиваясь повыше на сложенных ногах, а потом поднимает глазки-зеленки на Эдика. — Или тебе нравится? — Мне ты весь нравишься, целиком и полностью. И это тоже. Зажмурившись, Антон улыбается ласковым котенком и довольно тянет ладошку к эдовой, касаясь ее кончиками теплых пальцев. После того, как смущенный и розовый Эд переводил собственную валентинку Антону, который искренне не мог понять, кто признается ему в любви — ого, какие серьезные намерения! — на украинском, их отношения стремительно, но невидимо, вышли на новый уровень. Никто уже не думал, что их будет удивлять взаимодействие этой парочки, но когда они заявились в школу сонные, помятые, при этом довольные, как коты, которые наелись сметаны, стало ясно — что-то тут изменилось. Антон теперь без причины лез обниматься, а Эд в кои-то веки сумел сцеловать хитрую улыбку с этих губ, о которых мечтал не один месяц. Странно даже, что они только сейчас к этому пришли, и что раньше, никто, почему-то, не заикнулся, что у них явно не обычная дружба. Друзья не целуются, друзья не спят в обнимку, друзья не ночуют друг у друга чаще, чем у себя дома, да и вообще, друзья не любят Антона так, как любит Эдик, а Эдика никто не любит так сильно, кроме как Антон, в принципе. Поправив на чужом лбу сиреневую прядь, Шастун улыбается еще шире, и оглаживает щеку мягким движением, проводя по ней большим пальцем. — Тебе тоже идет. Ты теперь вообще сказочный красавчик. Ты и раньше был просто отпад, а щас… Я влюблен, короче. Усмехнувшись тихонько, он смущённо прячет лицо в ладошках, потирая ими глаза, но, очевидно, что долго такой трюк делать не получится. Ласково отстраняющий его руки Эд уже тут как тут, улыбается нежно и любовно гладит румяное лицо, соединяя в созвездия веснушки на нём. Он устал считать, но вроде бы их было всего восемьдесят две или три. Такое вычислить сложно, но если ты смотришь на человека чаще, чем куда-либо в другое место, то, наверное, можешь замечать очень много таких деталей, которые неподвластны обычным смертным. А Эд был единственным человеком, который считал его веснушки, потому что мог лежать с ним несколько часов подряд, потому что мог себе позволить его целовать и смотреть близко-близко, мог тыкать его в родинку на носу и улыбчиво жмурился, когда Антон целовал в лоб. Мог себе позволить лезть ему руками под кофту, вслушиваясь в тихие возмущения, потому что оторвал его от занятий, мог гладить по спине, когда вздумается, мог заваливать в кровать и целовать руки, держа двумя замочками по обе стороны от головы. Мог делать все то, что обычным друзьям, вообще-то, не разрешается. — Эдик, ну щекотно… Чего ты делаешь, а? — Ой, прекращай. Возмущается он мне тут. Еще скажи, что не нравится. Фыркнув, Шастун не сдерживает улыбки, когда по носу прилетает легкий щелчок, а сам зачинщик всего этого возвышается немного над ним, склонив голову к плечу. Молчание тянется уже несколько минут, но им обоим вроде как очень комфортно, и никто не собирается нарушать эту идиллию. Эд путается пальцами в кудрявых волосах, вкусно пахнущих яблочным шампунем, а Антон предпочитает наслаждаться этим, прикрыв глаза, лениво проводя кончиками пальцев по чужой теплой ладони. Искренне удивительно, когда тот самый человек, который дарит тебе свою любовь и нежность, заботясь и помогая, оказывается полной противоположностью тебя. Почти что клише — хулиган-второгодник и мальчик-зайчик. Да вот единственная проблема в том, что Эдик, по авторитетному мнению мальчика-зайчика, точно такой же, но просто пытается не выдавать этого. Откуда такие выводы, как-то спросил Дима. Всё просто — минус на плюс дает минус. И, если бы он как раз был таким минусом, с отношениями у них ничего бы не получилось. Трудно сказать, как бы Антон себя чувствовал, если бы не мог лежать на этих коленях, трогать это тело, держать именно его за руку, обнимать, целовать в щечку и висок, а потом тереться носом о короткие волосы, в перерывах между рассматриваниями татуировок. Наверное, ужасно. А еще, не с кем было бы обсуждать будущий бизнес, уютную кафешку в спальном районе и маленький магазинчик, который Шастун мечтает открыть уже бес знает сколько времени. Не с кем было бы смотреть фильмы, прерываясь на поцелуи, и в итоге пропуская большую его часть за этими самыми поцелуями. Никто бы не считал его веснушки на спине, усадив на кровать, не обнимал за шею, чтобы успокоить, не покупал бы подарки — его любимые кеды, синий и коричневый, как раз были символами к Эду и его восхитительным глазам. Никто бы, наверное, не говорил ему столько комплиментов? И не любил бы так. И ему любить было бы некого. Хорошо, все-таки, что Эдик, на самом деле, правда зайчик.