Шёл снег. Белый и невинный, он тихо спускался на Землю, кружась в каком-то своём снежном вальсе, переливаясь в свете уличных фонарей и заставляя зевак и романтиков восхищенно вскидывать одетые в тёплые шапки головы вверх, к тёмному небу. Но далеко не все искренне восхищались подарками приближающейся зимы. Первый «настоящий» снег вызвал неожиданный переполох в городе, а особенно — повлиял на автомобили и общественный транспорт. Последний совершенно наглым образом, явно назло замёрзшим и усталым гражданам, практически полностью перестал ходить, заставляя ждать своего появления не двадцать и даже не сорок минут, а добрый час, если не больше. Но даже если повезет оказаться среди счастливчиков, успевших сесть на свой маршрут, этот первоснежный квест тут же выдаёт новое и не менее изматывающее испытание — здоровенная пробка, тянущаяся огромной анакондой через весь город. Пойти пешком — самое рациональное решение проблемы…
По тёмной, слабо освещенной улице шло нечто. Длинный серый пуховик доходил почти до колен, копна русых волос была тщательно спрятана под шапку, а добрую половину лица закрывал намотанный чуть ли не по самые глаза полосатый шарф. Под всей этой грудой одежды при всём желании нельзя было разобрать ни пола, ни черт лица идущего — находка для отечественной разведки, жаль только, что они ищут вечно не там, где надо — такой талант упустили. Пожалуй, он бы без труда слился в своём простеньком наряде с многочисленной безликой толпой, если бы не одно «но» — большой чехол, который он тащил на спине. Гитара — самое дорогое, что существовало для человека-пуховичка. Деньги, телефон, студенческий — всё это для него ничего не стоило и было грубо распихано по карманам, а гитара… Её, любимую, надо только в лучший чехол, не дай Бог, что случится, как он дальше без неё-то будет? Денег-то даже на еду не всегда хватает…
Вот уже заканчивается снежная улица, и виднеется на горизонте яркая неоновая вывеска — туда-то ему и надо.
Софиты, громкая музыка, куча пьяных тел, дрыгающихся на танцполе — за то время, что он тут работал, всё это стало привычным и даже отчасти родным. Маленький клуб с непримечательным названием «Pudel» по вечерам разрастался для юноши до размеров вселенной, где он мог считать себя господином. Секунда — и давно знакомая последовательность действий: открыть дверь, вперёд по коридору, несколько раз направо… И вот уж покоится на вешалке мешковатый пуховик, и шапка с неимоверной длинны шарфом закинуты в дальний угол гардероба. На их место, поверх идеально выглаженной белой рубашки, надевается чопорный чёрный фартук, а на шею повязывается бабочка в цвет. «Илья. Бармен» — гласил бейджик на груди. Лаконично и со вкусом.
Лагутенко нравилась его работа. Когда он больше года назад увидел объявление о свободной вакансии бармена, долго сомневался — всё же это не совсем то, чем он планировал заниматься, но выбора у него особо и не было. Мышь повесилась не только в холодильнике, но уже добралась и до кошелька. Со временем юноша втянулся в свой новый ритм жизни. Он любил знакомиться с новыми людьми, ведь все они разные, как те самые снежинки за окном: у каждого свои проблемы и заботы, свои истории, которыми через бокальчик-другой любой считал должным поделиться с молодым улыбчивым мальчиком за барной стойкой. А он всегда был готов к таким разговорам, наслаждался беседами, честно отвечал на вопросы и рассказывал случаи уже из своего опыта. Он любил своих посетителей, они обожали его (начальство, к слову, по этой причине тоже любило трудолюбивого студента). Чего ещё можно желать? Разве что оставить след в истории… Покорить пускай не весь мир, но хотя бы родной клуб, подарить заведению маленькую частичку себя, запомниться вечно молодым и горячим, сделать что-то необыкновенное… Глупо. Совсем детские мечты. Но иногда мечты — самая надёжная опора и поддержка в безнадёжной рутине. Но если это и правда так, то что же глупого в том, чтобы продолжать мечтать о великом?
— Илюшенька, здравствуйте! — Намеренно растягивая слоги, проговорила девушка, только что подошедшая к стойке. На её лице рисовалась слишком натянутая улыбка, а мутный взгляд никак не мог остановиться на чём-то одном. Она явно была уже подшофе и соединять слова в связные предложения казалось для неё невыносимой задачей, но всё-таки из набора нечленораздельных звуков юноше удалось выловить несколько более-менее понятных для его трезвого разума слов. — А Вы петь… сегодня будете? Я… подругу специально взяла…чтобы послушала…
— Ну раз такое дело, куда ж я денусь, придётся петь, я же не могу разочаровать прекрасных дам! — Таково было его маленькое хобби, заветный путь к славе. Сцена у него уже есть, пусть и маленькая, но всё же, публика — тоже, осталось только сделать что-то особенное…
И он делал. По крайней мере очень старался. Днями и ночами писал складные строчки, где попало и чем попало: в ход шло всё, начиная от типичного карандаша или ручки и заканчивая кусочком угля, подобранным по пути домой. Илья почти не расставался с гитарой, купленной с рук по весьма спекулятивной цене и по давним связям через десятое колено, но, тем не менее, находящейся в отнюдь не дурном состоянии. Рифмы, звуки, слоги — всё это мешалось, путалось и вновь вставало на свои места. Он писал, зачеркивал, снова писал, перебирал струны, сминал листки, разрывал на мелкие части, снова бросался к гитаре, потом к ручке и блокноту, сочиняя всё заново. И так по бесконечному кругу Ада, снова и снова, пока не появлялась Она — идеальная, по мнению Ильи, песня, которая точно должна была понравиться публике, ведь уже получила одобрение своего хозяина. Стихи, делящие со своим создателем один характер и положенные на лёгкую, запоминающуюся мелодию — отражение внутреннего мира самого Лагутенко. Чем не новый хит для маленького «Pudel-я»?
И вот часы пробили заветный час. С этой секунды он уже не бармен, это место и почётный чёрный фартук переданы только что подошедшему сменщику, а Илья с умопомрачительной улыбкой, такой, что сам Чеширский кот истерично грызёт локти от зависти, выходит наконец в зал — тут его уже давно ждут кучка постоянных фанатов и новые слушатели. Кто-то даже шепнул Лагутенко по секрету, что сегодня к ним пришли какие-то довольно известные в их не самом маленьком городе музыканты из другого клуба, но верилось в это юноше с трудом. По пути он хватает любимую гитару — предусмотрительно оставленную так, что бы можно было быстро достать — и практически галопом бежит на сцену. Теперь звезда здесь он! Пусть и не так долго, как хотелось бы…
Посетители были в полнейшем восторге, завидя бармена, поднимающегося на подмостки. Со сцены попеременно звучали новые шлягеры, с величайшим удовольствием принимаемые публикой, и затёртые до дыр старые композиции, которые давно полюбились сердцу слушателей, а их слова отскакивали от зубов, как таблица умножения. На танцполе дрыгались нетрезвые личности, с разных сторон доносился смех и сотни глаз смотрели… смотрели на него. А Лагутенко приходил в дикий восторг, кайфовал от всех этих глаз, часто похотливых, пожирающих живьём, от всего этого обольстительного внимания. Все взоры были уставлены на него, и ничего прекрасней в мире он найти не мог! В какой-то степени его можно было назвать зависимым, «маньяком и наркоманом», вот только толпе было плевать. Пока Илья развлекал их, они были готовы закрывать глаза на все его грехи. Ничего не попишешь, такова уж человеческая природа.
Но вот заканчивается отведённое бармену время, управляющий упорно тычет на часы с другой стороны зала, и юноша безошибочно поняв недвусмысленные знаки, завершает своё выступление. «Уходим, уходим…» — Звучат в пространстве зала заключительные строки, а их обладатель грациозно (по крайней мере, по его собственному мнению) спрыгивает со сцены. Самое время вкусить сладчайших плодов славы…
Ради чего все молодые люди хотят стать знаменитыми? Ответ прост, как дважды два — деньги, алкоголь (а иногда — и кое-что поинтереснее) и красивые девочки. И если с первым у Лагутенко совсем не клеилось, деньги ну совсем уж не желали находиться в потрёпанном кошельке простого студента, то со вторым была несколько другая ситуация: дело не в алкоголе, а в Илье. Нет, юноша не вёл здоровый образ жизни, пьяниц не презирал, да и сам, как говорится, выпить не дурак, но к спиртному особой тяги никогда не испытывал и предпочитал чтение шумным попойкам и пьяным караоке. Зато очень любил женскую ласку и не только…
Они сидели так уже долго: Лагутенко, ещё не отошедший от опьяняющей атмосферы сцены, и она, нагло устроившаяся у Ильи на коленях. Сидели и целовались, жадно и страстно, наслаждаясь друг другом. Кажется, её звали Соня, или Варя, или Катя… Если честно, юноша не помнил, да ему и не надо было — всё это формальности, он точно знал: это не первая их встреча и скорее всего не последняя. И как предыдущие, эта может закончится тет-а-тет в его кровати. Такой расклад вполне устраивал студента, но у судьбы были свои планы. На телефон пришло сообщение. Дотянуться сам Илья не мог, и, понимая положение своего ухажёра, Соня-Варя-Катя ловко схватила смартфон и взглянула на экран. Её брови поползли вверх с такой скоростью, что, казалось, сейчас просто вылетят лица, а глаза расширились, как у той собаки из сказки Андерсена, сидевшей на золоте.
— ЭТО ЧТО ТАКОЕ?! — вопрос на грани истерики, приправленной негодованием и просто шоком.
«А на что похоже, недалёкая ты моя? Я, конечно, знал, что интеллектом ты не отличаешься, но что ты ещё и слепая!..» — посмеялся про себя Илья. В нём было слишком много алкоголя, чтобы сейчас воспринимать что-то близко к сердцу.
На экране смартфона гордо красовалось полуобнажённое мужское фото, подписанное довольно вызывающим текстом, с однозначными намёками и предложениями крайне интимного характера. И сколько раз Илья просил его не писать ему больше?
— ТЫ — ПИДОР?!
«Сама такая. Вообще-то, представитель сексуальных меньшинств, а не то ужасное ругательство что ты произнесла, куколка! Фу, как некультурно!»
***
То, что его привлекают не только девушки Лагутенко понял относительно недавно… если точнее — недели три назад.
В тот день у него выдался свободный вечер, и Илья решил посидеть в баре подольше и отметить зачёт по китайскому, на который юноша потратил добрую половину своей нервной системы (и надо отметить, что он — единственный, кто смог противостоять принципиальному преподавателю и получить заветную закорючку в зачётку). Настроение было замечательное, как у кота, только что съевшего не то что сметану, а пятилитровую банку чёрной икры. Казалось: все горы у его ног, двинь рукой — и развернутся реки, и небо опустится в поклоне. Хотелось безумств. Чтобы адреналин и эндорфин; чтобы в старости, сидя в уютном кресле-качалке, поражаться своей неадекватности.
А тут пришёл он, сел рядом и начал аккуратно, шаг за шагом, прощупывать почву…
Илье не понадобилось много времени, чтобы догадаться о намерениях нового друга, и ещё меньше ушло на согласие. Алкоголь ударил в голову, всё поплыло. Лагутенко смутно помнил события той ночи — перемешанными обрезками плёнки, частями они всплывали в его памяти, но надолго в ней не задерживались. Он знал одно: было хорошо, а на всё остальное плевать.
Лишь с утра, наконец-то протрезвев, юноша немного пришёл в себя. Он находился в неизвестной комнате, голый, а под боком сопел тот самый парень из бара…
***
Лагутенко шёл по мрачным лабиринтам Pudel-я, уверенным шагом направляясь прямо к служебному выходу. Оставаться здесь у парня не было сил — от слова «совсем». И пускай слова девушки по поводу его не самой натуральной ориентации Илья старался не принимать близко к сердцу (иногда он прокручивал у себя в голове варианты подобных ситуаций, а потому был к ним готов), но все же где-то глубоко внутри него сидел маленький обиженный демон, проклинающий всё и вся и не желающий более находится в порочном людском обществе. Ему и одному будет очень весело этим вечером…
Служебный выход был для студента спасением. В силу своей локальной, но всё же довольно обширной известности, выйти из клуба незамеченным являлось невыполнимой миссией: кто-то обязательно одёрнет, чтобы пожать руку, выразить своё мнение по поводу творчества, кинется на шею, начнёт по пьяни приставать… Таким образом, пару шагов до главных дверей займут не менее получаса, как бы ни больше. То ли дело — служебный. Прекрасный шанс выбраться максимально быстро и незаметно.
И вот Илья уже на месте. Шаг. Наконец-то свобода, теперь можно и домой, а там…
— А чего это через задний? Фанатки замучили? — Неожиданный вопрос заставил Лагутенко подскочить на месте, снеся заодно, между делом, парочку вазонов с цветами (требующих уже даже не воды или удобрений, а револьвер с одной пулей). За это время юноша успел покаяться во всех грехах, возненавидеть проклятые цветы (а ведь раньше они ему даже нравились) и пару раз нецензурно выругаться, что случалось крайне редко и только в самых из ряда вон выходящих случаях. А в это время автор неожиданной фразы и по совместительству виновник всего происходящего бедлама преспокойненько продолжал стоять и наблюдать за дальнейшими действиями местной звезды. Как ни в чём не бывало, незнакомец продолжал крутить в руке ещё не потушенную сигарету, то поднося к губам и втягивая горький дым, то выдыхая его тонкими струйками наружу, медленно… наслаждаясь… Лишь только рот слегка содрогнулся в лёгком подобии улыбки, да глаза лукаво заблестели при виде Ильи, летящего обниматься с мраморным вазоном. Он хмыкнул, насмешливо строя по-детски невинное выражение лица. — Понимаю… У меня были трое, так там до такого дошло, ты бы видел: считали меня своим богом, молитвенник создали, отцом-батюшкой называли. Короче, всё, как в настоящей религии. Да, давненько я их не видел… В дурке, наверно.
Человек, куривший у служебного выхода, показался Лагутенко знакомым. Он заметил его ещё там — в зале. Его вообще сложно было не заметить — мешал костюм. Чертовски странный, но на удивление гармонично сочетающийся со своим хозяином. Хотя это и костюмом-то назвать было сложно: верх, напоминающий не то свитер, не то водолазку, и штаны. Так, куски на вид совсем тонкой струящейся ткани, но поражающие окружающих своим цветом. Ярко-алым, как сама кровь. Но, помимо костюма, его обладатель так же мог похвастаться неповторимой охапкой коричнево-рыжих кудрей, спускающихся до самых плеч. В целом, производил впечатление человека необыкновенного и необъяснимо притягивающего к себе людей. Он не походил на атлета (даже, совсем наоборот, был слегка полноват), но тем не менее в зале рядом с ним ошивалось огромное количество народу, большая часть из которых — дамы. Кажется, кто-то из посетителей даже шепнул бармену, что этот пухляш — довольно известен в чём-то (в чём именно — Илья разобрать не смог, пьяный рассказчик свалился на стойку и уснул мёртвым сном), вот только сейчас они стояли один на один. Ну, как стояли… Курильщик на двух, Лагутенко на четырёх…
— Тебе, может, помочь? — Прозвучал вполне логичный, учитывая положение Ильи, вопрос. Голубые глаза, усмехаясь, смотрели на юношу сверху вниз. — А то, кажется, кто-то так долго летал по сцене, что позабыл о земле под ногами…
— Я как-нибудь сам, — отрезал Илья. Его возмутил язвительный комментарий, отпущенный в его сторону, но он не подал виду: это всё он считал для себя слишком низким. Такими темпами их отношения бы не заладились. Сегодня не было настроения ссориться. Надо было срочно переводить разговор в более выгодное русло, доставать из рукава козырный туз. — Так, значит, Вы присутствовали во время моего небольшого выступления? Как Вам? Понравилось?
Секундная пауза.
Собеседник смотрит долго и внимательно, а затем, отведя взгляд, довольно чётко произносит одно единственное слово: «Фигня…».
Но тут же, заметив обескураженного Илью, добавляет:
— Нет, конечно, не спорю, парочку — с натяжкой, правда — можно отнести к сносным песням. Остальное даже близко не подходит… — И, как будто читая немой вопрос в глазах молодой звезды рок-н-ролла, выносит вердикт. — … Слишком весёлые.
У Лагутенко не хватало слов для выражения той бури, что бушевала внутри: глаза полезли на лоб, а челюсть бессмысленно смыкалась и размыкалась. «Не дотягивают, говорит… Весёлые слишком…» — передразнил юноша в у себя в голове, — «Да он… он…»
— Ну раз ты такой у нас ЭКСПЕРТ, — последнее слово Илья нарочно выделил так сильно, как только мог, чтобы показать всё своё презрение. Ещё никто не смел так нагло оскорблять его творчество, — так может быть научишь, как песенки-то писать? А? Сам-то, небось, ХОРОШИЕ пишешь!
Лицо мужчины исказилось, в глазах пропал запал, зато появилась странная отчуждённость. Он отвернулся, постоял с минуту, закуривая ещё одну сигарету (и откуда он их только берёт?), а затем его губы растянулись в жуткой ухмылке — оскале, от которого в венах стыла кровь.
— А от чего же не научить? Завтра у нас с ребятами репетиция, приходи, — на этой фразе он протянул Илье клочок бумаги с закорючками, обозначающими вполне конкретный адрес, давно знакомый Илье, жившему в этом городе с рождения. — Хоть послушаешь, что такое хорошая музыка…
Лагутенко растерялся, буркнул машинально, что-то похожее на благодарность и впялился взглядом в полученную бумажку. До него до сих пор не доходило всё происходящее. Ещё пару секунд он был страшно зол на стоящего перед ним человека, а сейчас — просто не знает, что делать… Но когда мальчик собрался с мыслями, чтобы наконец сказать хоть что-то внятное, было уже поздно.
— Вот ты где, пьянчуга! Глеб, ну твою ж мать! Опять ты смотал в «библиотеку», а мне тебя иди-свищи по кабакам да барам! — Нарушил спокойствие ночи возмущенный крик. К ним стремительно приближалась какая-то фигура.
А дальше — всё как в тумане.
Фигура подбежала к собеседнику Ильи, дала парочку смачных подзатыльников и покрыла таким отборным матом, что, казалось, от этой брани вот-вот должны с веток попадать поражённые птицы с сердечными приступами. В ответ доносились лишь чуть слышные ответы и оправдания. Он стояли так около минуты, после чего фигура подхватила под руку объект своего недовольства, и так они начали стремительно удаляться от бара.
— П-п-пока… — Растеряно произнёс Лагутенко. Он стоял один, с неба снова начал валить снег, а человек, так неожиданно вошедший в его жизнь, так же быстро из неё вышел…
Или так показалось на первый взгляд.
