остаться здесь

14 июня 2017

      Первое, что почувствовал Серёжа, ступив на неродную землю Родины, — запах хвои, очевидно, исходивший от деревьев, что росли вдоль аллеи, вокруг поместья и по всему южному берегу. Вторым было ощущение тонкой шёлковой рубашки, которая прилипла к собственной потной спине, и желание выпить несколько литров воды со льдом. Или льда со льдом. И ведро мороженого — интересно, у них есть мятный пломбир?       Рейс Париж — Симферополь с пересадкой в Петербурге, потом полтора часа тряски в машине на горном серпантине, и вот он своими глазами видит воспетые поэтами и его мамой («Серёжа, тебе надо отдохнуть!») морские волны не самой южной границы государства.       Строго говоря, первым нефранцузским ощущением был холодный северный дождь на выходе из самолета. Потом был раскалённый асфальт крымской столицы и крики таксистов, будто предлагающих не машины средней комфортности, а горных ослов. И только после почти выдохшегося ароматизатора-ёлочки в салоне, маятником отмечавшего каждый поворот, Муравьёв почувствовал настоящую хвою.       Серёжа медленно вдыхал и выдыхал, чувствуя, как вздымается и опускается грудь. Покачал головой на предложение водителя помочь с багажом. Справится сам, всего один небольшой чемодан. Так по-армейски. Так по-летнему. Муравьев не спешил в дом, но спокойствие июньского вечера прорезал знакомый по далекому детству голос:       — Serge, mon âme! Проходи-проходи, копия отца, я уже думал, куда вы запропастились, как добрался? — Захар Матвеевич Муравьёв в эпоху, когда все давно учили английский, говорил, свободно перемешивая французский с русским в угоду то ли аристократической традиции, то ли собственным предпочтениям. Серёжа на это только улыбался.       — Oncle! Je vais bien. Спасибо за гостеприимство, — младший Муравьёв подхватил чемодан, позволяя увлечь себя в сторону дома. Налюбоваться природой у него ещё будет время, а сейчас, если честно, больше, чем пить, хотелось только спать.       — Абсолютно не за что, Serge. Я в восторге от Ипполита, но ты всегда был моим любимым Апостолом, — Захар Матвеевич задорно подмигнул с энергией человека, который, несмотря на возраст, завтра позовёт покорять Ай-Петри, а послезавтра возглавит конную прогулку и с обоими пунктами справится лучше, чем все юные гости усадьбы. — Не составишь нам компанию? La guitare, les jolies filles… Мне кажется, ты любил это.       Серёжа слышал в отдалении обрывки песен и взрывы хохота. Видимо, правая половина коридора вела во внутренний двор, сейчас используемый по своему прямому назначению: для принесения удовольствия. Лето — самое время для бессонных ночей и немного глупых, но красивейших в мире романов. Молодость, Серёжа, сбитый режим, шальной задор, почти бессмысленный рок-н-ролл на молчащей остальные девять месяцев в году гитаре — это все молодость, и не делай вид, что ты старик.       — Может быть, завтра, oncle. Я немного устал с дороги. — Захар Матвеевич в ответ на извиняющуюся улыбку шутливо погрозил пальцем.       — Ловлю на слове, значит, завтра.       Серёжа вежливо пропустил мимо ушей практически всю остальную информацию про гостей поместья, пока они шли к подготовленной для него комнате. Прекрасные юноши, замечательные девушки… Дядя всегда любил чувствовать себя молодым, проводя время в соответствующей компании, так что приглашённые им на лето сыновья и дочери друзей, дальних родственников и их друзей уже не удивляли. Серёжа только надеялся, что Захар Матвеевич, в отличие от его собственной матери, не злоупотребляет желанием устроить всем вокруг романтическую жизнь. А гитарные вечера — что ж, он ещё помнил несколько песен. Если только российская мода не сменилась за его не такое длительное, но ощутимое отсутствие.       Старые привычки искореняются долго: коснувшаяся подушки сразу же по приходе голова оторвалась от неё ровно в 8:00 утра, несмотря на вчерашнюю усталость и полную бесполезность этого действия в доме, который — Серёже уже стало понятно — всегда спал до обеда.       Вслушиваясь в спокойную тишину из приоткрытого окна, которую не нарушали даже порывы ветра в силу их отсутствия, Муравьёв неторопливо направился в душ. У людей в этой стране была удивительная способность сохранять старину, делая ее удобной. Серёжа всегда испытывал смешанные чувства при виде лифтов, наростами цепляющимися к стенам трехсотлетних домов в центре столицы. Так же странно было видеть современную канализацию, проведённую в наследном фамильном особняке, который, в отличие от сережиного отца, Захар Матвеевич сохранил.       Вода с мокрых волос каплями стекала по шее, делая влажным воротник свежего поло. Серёжа бесшумно спускался по убранной ковролином лестнице, надеясь на свою интуицию и память десятилетней давности. Что-то из этого должно было помочь найти кухню. Впрочем, кажется, его осторожность не оценили. Рядом прогремели шаги, и, задев его плечом (по-видимому, из-за того, что не рассчитывал встретить кого-либо на лестнице в этот ранний час), с лестницы то ли сбежал, то ли соскользнул светловолосый парень.       — А ты кто такой? — вскинулся незнакомец, потирая плечо и смотря на Серёжу снизу вверх с достоинством как минимум императорского наследника. Правда, эта уверенная поза заставила Муравьёва, не сдержавшись, фыркнуть со смешком — светлые усы над верхней губой, явно отрощенные парнем в качестве летнего эксперимента, с ней ужасно не сочетались.       — Серж Муравьёв-Апостол. — Короткая заминка — пришлось одернуть себя, чтобы не поставить в фамилии ударение на последний слог, — осталась незамеченной.       — Сын Захара? Но он вроде не Серж, — парень странно скривил губы на имени, как будто посмеиваясь. Муравьёв только спокойно улыбнулся в ответ.       — Племянник. А ты?       — Тогда я Мишель. Спокойной ночи, Серж, — и, улыбнувшись на прощание, парень плавно скрылся за углом. «Мишель, кто?» повисло в воздухе неспрошенным.