остаться здесь

4 августа 2017

      У солнца не было шансов разбудить их своими лучами, потому что окно закрывали плотные жалюзи, кровати не удалось заскрипеть, когда Кондратий встал с нее, потому что она не была сделана ни из пружин, ни из деревяшек. И все-таки Сережа проснулся и открыл глаза, по-утреннему щурясь и почти сразу же занимая освободившуюся половину.       — Доброе утро, князь, — недавнее пробуждение заставило голос Кондратия звучать более низко и хрипло, чем обычно. Серёжа уже знал, что ему недостаточно только сегодняшнего утра, чтобы расслышать все изменившиеся тоны, а он очень хотел запомнить каждый из них, желательно — навсегда. В десять часов утра обращение, неизменно ассоциирующееся с политическими дебатами, работой во дворце в полутора тысячах километров отсюда и, чего таить, немаленьким состоянием, казалось странным. Куда больше подошло бы мягкое «Серёжа», средний согласный Кондратий всегда выдыхал так, как будто еще не до конца справился с картавостью (которой у него никогда не было). Однако Кондратий, очарованный тем, что княжеский титул у Трубецких самый настоящий и очень древний, не собирался отказываться от благородного оттенка.       — Доброе, — полусонный Серёжа пытался обдумать многое, задействуя минимум сил, реплика прозвучала с опозданием. Кондратий, кажется, не обратил внимания, уверенно открывая свету доступ в комнату и наливая воду из графина в стакан. Он облокотился бедром о стол, заваленный книгами с многочисленными закладками, какими-то альбомами-мини картинными галереями и пустыми чашками с ободками от чая.       Рылеев обращался с комнатой по-хозяйски, будто не увидел ее первый раз вчера вечером, а отдыхает тут уже пятое лето подряд. Сережа поймал себя на мысли, что был бы совсем не против такого расклада. Рубашка Кондратия на спинке стула, кажется, лежала там всегда. Мятая, откинутая в сторону простыня, которой он укрывался ночью, занимала идеально отмеренную часть кровати. Сам Кондратий вписался в интерьер лучше любой картины на стене или тарелки на кухне — ему тут было самое место.       — Хочешь черешни? — Сережа сел, потянулся и вопросительно наклонил голову.       — Есть черешня?       — Будет.       — А если я хочу абрикосы?       — Ладно.       — А инжир? — Кондратий пытался нащупать призрачные границы возможностей, Сережа с каждой его репликой намеренно их только раздвигал.       — Черный или зеленый?       — Давай черешню, — Рылеев покачал головой, улыбаясь своим неозвученным мыслям.       За окном мерно покачивались кипарисы, охладевший за ночь воздух снова вбирал в себя летнюю духоту, Серёжа босыми ногами коснулся пола. Высовывать на улицу нос из помещения с кондиционером в ближайшие несколько часов не хотелось, а потому можно было абсолютно драматично заключить, что они вдвоем заперты здесь до вечера. Серёжа оставил легкий поцелуй на чужом плече и направился на кухню. С небольшим промедлением Кондратий пошел за ним, захватив несколько чашек — оба не считали нужным добавлять к трусам какие-либо элементы одежды. Щелчок чайника, заразный протяжный зевок Трубецкого, который тут же повлек за собой ответ, вскрытая упаковка «Орео» на столе (твердые снаружи, мягкие внутри, что-то напоминали).       Кондратий шуршал упаковками чая, по очереди поднося каждую из них к носу: «Наглый фрукт» с химозным запахом персика, «Крымский сбор», собранный где угодно, но не в Крыму, черный пакетированный с манго, какая-то неизвестная смесь, которую до этого не доставали годами. Что-то из этого бросили в шкафу случайные знакомые, оставшиеся на ночь, что-то купила для себя тетушка, когда жила в квартире в свой зимний отдых. Серёжа вообще предпочитал кофе и не заглядывал на эту полку почти никогда.       Полная неосведомленность Кондратия о местонахождении посуды (стаканы стояли там, где по рылеевским представлениям стоило хранить тарелки, а заварочный чайник вовсе не хотел находиться) сочеталась с его уверенными движениями человека, который не чувствует себя гостем на этой небольшой кухне. Серёжа наклонил голову, мысленно собирая созвездия из родинок на чужой бледной спине. У Кондратия мягкая и совсем тонкая кожа, только тронь — останется след, это Серёжа уже хорошо запомнил и внимательно изучил. Кудряшки на затылке все еще примяты после сна, одна босая нога чешет другую, кажется, незаметно для ее обладателя, руки обхватывают чашку с логотипом Университета.       Серёжа знает, что через несколько часов он предложит Кондратию остаться до завтра, и тот согласится. А потом снова. Заберёт Серёжину хлопковую яичного цвета футболку, станет пахнуть его гелем для душа и даже успеет оккупировать уголок рабочего стола, расчистив его от бесконечных томов из библиотеки Трубецких. А потом они найдут этому углу стола применение получше. И вечером Кондратий все-таки вернётся в свой санаторий, чтобы с утра появиться снова с сумкой на плече. Только совершенно случайно забудет захватить свою футболку.