***
Толфдир зажмурился. Знакомое легкое головокружение накрыло его, когда со странным схлопывающимся звуком каменный пол на мгновение вырвало из-под его ног. Сердце из груди подскочило к горлу — но тут же упало назад, ибо в следующую секунду он стоял на чем-то мягком. Солнечные лучи слепили его сквозь закрытые веки. — Ха! — победный клич Архимагессы разнесся эхом далеко вокруг. Ответом ему стал вспуганный переклич стайки птиц, которая, видимо, сорвалась с ближайшего дерева. — Я тебе говорила, что у меня стало лучше получаться. Погляди! Точно в яблочко! Прежде чем осознать, где они находятся, прежде чем впитать себя краски этого дня, Толфдир почувствовал легкий свежий ветер в волосах. С ветром пришел сияющий горный воздух, терпкий запах весеннего леса и прелых прошлогодних листьев. Толфдир наконец открыл глаза. Они стояли на вершине небольшой скалы, возвышающейся над горным ущельем. Зажатое между отвесных склонов, оно сияло изумрудным леском, вглубь которого убегал веселый поток. Воздушные замки облаков вздымались над краями гор, и над всем этим — небо. Ослепительное, синее, как море в штиль, небо. — Черт, Толфдир, — выдохнула Архимагесса, снимая верхний меховой плащ, и Толфдир осознал, что и ему в ярком солнечном свете уже стало жарко. — Я завидую тебе. — М? Осознали, что день на природе лучше плутаний по пыльным катакомбам? — спросил он с улыбкой. Ветер заиграл их одеждами, захлопал мантиями, словно призывая их пуститься вниз по склону и скрыться навсегда в этом зачарованном лесу. Толфдир наклонился и сорвал несколько стебельков горного алиссума, их желтые бутоны в самом цвету — и спрятал в кармане. Если он не забудет, он зажмет их в какой-нибудь книге. Может быть даже, лет через двадцать другой человек, открыв её на случайной странице, поразится выпавшим оттуда цветам, нашедшим последний приют столь далеко от дома. — Хорошо-хорошо, нет нужды дразнить меня. — Архимагесса отогнала пытавшуюся присесть на неё пчелу и достала большой лист бумаги, разворачивая его к нему. — Вот план всех станций, справа — легенда с расшифровкой всех значков, что я намалевала. — Она передала ему тяжелую кожаную сумку. — Здесь все почти все необходимое, что не надо перемещать в руках. Можешь начать с полевой лаборатории. Толфдир, повесив сумку через плечо, вчитался в протянутый ему лист, чуть колышущийся на ветру. — Здесь написано, что при неверном смешении ингредиентов… они будут превращаться в белок? Толфдир вскинул голову. Йоллен хитро улыбнулась ему, пока её короткие рыжие волосы жили собственной жизнью на её голове. Всклокоченная прическа делала её совсем девочкой. — Вообще, при нужном использовании это им только поможет. Мы всё-таки в лесу! И там же есть подсказка, что на другой станции будет находиться антимагическое поле, которое снимет заклинание Превращения. Толфдир не был настроен столь оптимистично. — Моя дорогая Архимагесса, а если они по пути встретятся с каким-нибудь представителем местной фауны — допустим, дикой белкой, и подхватят бешенство? Архимагесса, слава всем богам, задумалась. Но следующие её слова заставили его только больше волноваться: — Кучка бешеных белок, метающие заклинания… — Она щелкнула пальцами. — Звучит отлично! Записывай, Толфдир, записывай! Ты сегодня в ударе! У Толфдира отвисла челюсть. Понадобилось пять минут уговоров, споров, мольбы, наступлений и сдаваний позиций, чтобы наконец Архимагесса согласилась подумать над другим заданием — или хотя бы другим эффектом заклинания. — Вы уже сказали госпоже Фаральде, что она остается за главную? — спросил он, делая пометки в своей записной книжке. Но от него не ускользнуло, как Архимагесса сморщила свой вздернутый нос, словно уловила какой-то неприятный запах. — Я… собиралась, — пробормотала она, проводя рукой через ежик волос. Толфдир резко поднял голову. — Дорогая Архимагесса, — начал он сурово, но стараясь удержать преподавательские нотки в голосе, которые её страшно бесили, — вы не можете больше об этом молчать. Более того, я считаю, что разговор с Мастерицей Разрушения должен был быть одной из первых вещей, о которых вам стоило позаботиться! Архимагесса выдавила кислую улыбку. — Да-да, я помню наш разговор. «Она прекрасно знает Коллегию», — спародировала она его голос. — «Я уверен, она отлично справится с данным заданием, так как она несколько месяцев была Мастерицей-Волшебницей». Как послушать тебя, когда ты её мне расписывал, Толфдир, можно было бы подумать, — голос её почти звенел от смеха, словно она не могла представить идеи безумнее, а потому смешнее, — что ты, Обливион, что ты — её горячий поклонник. Толфдир резко втянул воздух. Тот вдруг показался ему обжигающе горячим, хотя сам он был весь в холодном поту. — Ну, знаете… — начал он возмущенно — и не нашелся, что ещё сказать. Он видел в глазах Архимагессы, что она пытается не смеяться над ним. Как она любила испытывать его терпение! О, как любила! Толфдир прикусил внутренние стороны щек. Он это заслужил. Да, если такова его доля, он примет её с достоинством. Но он готов был отчитать Архимагессу. И он бы не мог сказать точно, за что именно. Да, она смеялась над ним — и тем, что он был поклонником как раз не Фаральды, да простят ему боги такие мысли в его возрасте. Но не только над этим она смеялась. То, как Архимагесса всегда говорила о Фаральде, оставляло плохое послевкусие в его рту. — Дражайшая Архимагесса, я не понимаю, почему вы были и остаетесь так против этой идеи. Госпожа Фаральда уже многие годы работает в Коллегии, она учила вас мастерству магии разрушения, она была здесь во время кризиса с Оком Магнуса и Анкано… Архимагесса вздрогнула. — Вы сами признавали, что своим первым крученым огненным шаром вы обязаны именно ей. Даже больше, вы говорили, что у вас он получался, получается, и, видимо, уже всегда будет получаться хуже, чем у Мастерицы Разрушения. — Она при желании может быть страшной, — заметила Архимагесса. Темнота в её глазах — что она значила? Толфдир не имел ни малейшего понятия. — И я всё ещё считаю, — в итоге сказал он твердо, — что риски минимальны. Фаральда более чем справится с управлением Коллегией в течении нескольких часов, тем более здесь останутся госпожа Катерина и госпожа Серана. Если вы так беспокоитесь, я могу… — Я нисколько не беспокоюсь, — проговорила Архимагесса с напряженным оскалом, бросив беглый взгляд за спину на лес внизу. — Если Фаральде удастся удержать всех наших психов хотя бы на полчаса, и я не вернусь на дымящиеся руины, она, Обливион меня побери, может претендовать на мое место. Толфдир спокойно заметил: — Я очень надеюсь, что вы запомните эти слова и не откажитесь от них, когда подходящий момент настанет. После всех оставшихся формальностей Архимагесса хлопнула его по спине. — Ладно, Мастер-Волшебник, оставляю тебя. Гоблины не ждут. А уж пни — тем более. Толфдир успел почти спуститься со скалы, когда его посетила неожиданная мысль. Он обернулся. Архимагесса стояла на самой вершине, её гордый силуэт почти темен на фоне небесной лазури. — А разве ваш курс не закончился? — крикнул он, складывая руки в рупор. Она повернулась к нему, но Толфдир уже почти не различал черт её лица. — Мы… — она неопределенно махнула рукой, — не успели отработать одну тему. — Толфдиру не нужно было её видеть, чтобы понять — Архимагесса снова что-то утаивала. Но у него уже не было сил настаивать. — Так что если потом понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти. Он не стал дожидаться, пока Архимагесса вернется в Коллегию — ему предстоял тяжелый день работы. И потому ему не обойтись без помощи. Замерев у тропки, что вела в ущелье, Толфдир чиркнул по воздуху своим тонким сухим пальцем — и за ним потянулась лента искрящегося, словно фейерверк, серебра. Он поймал эту ленту пальцами другой руки, и они заплясали по воздуху, сплетая из ленты паутину магического сигила. Раздался слабый щелчок — и вот на траве перед ним сидел филин с глазами-янтарями, почти комически поводя своими вытянутыми бровями. — У-у-х, — сказала ему птица. — И тебе привет, Пушок. — Толфдир вытянул руку, и филин в один резкий взмах серых крыльев сел на неё. — Мир сегодня? Хо–– Ах, зараза! — он попытался почесать фамильяра под клювом, но тот чуть не отхватил ему пальцем. Напустив на себя грозный учительский вид, Толфдир ему погрозил, но, кажется, филин остался не впечатлен. «Иногда я сомневаюсь, что хоть одна тварь земная питает ко мне уважение». — Осмотри это ущелье, Пушок, и ухай, если заметишь что-то опасное. А если твой острый взгляд заприметит нечто, что может меня заинтересовать, то возвращайся и веди меня туда. Ухнув, птица широко расправила крылья — и резким толчком оторвалась от его плеча, поднимая себя с такой легкостью, как будто он весь был из перьев. Его фамильяр сначала полетел над самой тропой, кончиками крыльев чуть не касаясь земли — а потом резко взмыл вверх, грациозно обходя верхушки деревьев. — Хотел бы я быть настолько же подвижным в его возрасте! — сожалеюще пробормотал Толфдир. Но ему только оставалось вопрошать, отчего люди не летают, как птицы. «Поверь мне, оно того не стоит». Он вздрогнул. Голос Архимагессы теперь казался ему далеким, как голос древнего пророка.***
— У-у-х! — пророкотал его филин на всю округу, взмывая вдоль скалы, его тень в уходящем солнце стелилась по ней драконом. — Это… нечестно с твоей стороны, Пушок, — пробормотал Толфдир, тяжело поднимаясь по сотворенной природой каменной тропе. Сапоги его вздымали пыль после жаркого весеннего дня, и она липла к его покрытому потом лицу. Воздух был вязким, наполненным клекотом сотен жучков, перекличем прилетающих птиц и ревом оленей, забредших ближе к вечеру в этот укромный уголок. На полпути Толфдир встал, тяжело опираясь на колени, чтобы перевести дух — и краем глаза увидел внизу то самое стадо, встающее у опушки леса на ночлег, как караван путешественников на полустанке. Он тоже сейчас был своего рода путешественником — но немного иного рода. В его руках была свобода быстро вернуться из любого уголка Тамриэля — но эта же свобода отнимала у него прелесть путевых ночей под открытым небом, где был рассыпан жемчуг звезд… В ответ на эти мысли его старые кости заныли. Нет, нет, удобства в его возрасте превыше всего. После изматывающего подъема до вершины скалы Толфдир, подумав, плюнул на всё — и сел на самый её край, камень горячий на ощупь, свесив ноги вниз. Под подошвами его сапог раскрывалась бездна. И в этот момент Пушок врезался ему в плечо. — Борода Оркея! — Ух-ух-ух! — ухал филин, словно в возбуждении, сопровождая всё хлопаньем крыльев. Оранжевое закатное солнце просвечивало сквозь самые кончики его перьев, одаряя его золотой каймой, достойной статуй древних царей. — Это точно — «ух»! — прошипел в ответ Толфдир, держась за сердце. Толчок не был сильным — просто столь неожиданным, что на мгновение мир закачался перед ним, будто он вот-вот полетит вниз. — Дорогой мой, вам нужно быть аккуратнее и точнее рассчитывать траекторию своего полета! Вы могли меня и убить! Филин мигнул ему своими очами-фонарями — а потом тяжело опустился ему на плечо. Толфдир поморщился, когда острые, как ножи, когти поскребли сквозь мантию его кожу. Но было в немом присутствии его фамильяра некое… постоянство. Привычность этого действия — она давала Толфдиру небольшое чувство комфорта в его последние, полные бурных событий и перипетий, годы. Он вытянул палец к филину, подержал его некоторое время, готовясь убрать его в любой момент — но когда Пушок не шелохнулся, Толфдир аккуратно коснулся пуха у него под клювом и медленно-медленно почесал. — Мы сегодня проделали хорошую работу, Пушок. Я бы сказал, даже больше, чем мне за то платят. Филин внимательно на него посмотрел. — Да-да, Пушок, — выдохнул Толфдир. — Ты сделал для меня много больше, чем изначально подразумевалось. И я знаю, я обещал тебе твою свободу. Поверь мне, старый друг, ты её получишь! — он вскинул руку в сторону ущелья. — Я чувствую, уже довольно скоро, я вернусь в эту землю, прах к праху, и ты будешь свободен от нашего договора. Толфдир сам не знал, почему он так говорил. Может, всё дело было в странной надписи в Храме? Или он просто устал сегодня? Сам запутавшись в своих мыслях, он позволил своему взгляду потеряться в расстилающимся внизу пейзаже. Небо было в огне — загорелось от алого солнца, уже почти скрывшемся за линией гор, но лиловые громады облаков еще сияли золотыми краями. Ущелье у его ног уже темнело, сиреневый сумрак сгущался вокруг деревьев, журчащий горный поток казался полоской чернил, тянущейся по столу. Ветер разметал его косы. Толфдир сделал глубокий вдох. Здесь, наверху, воздух был чистым, свежим. Это был даже не смоляной запах таежного леса — нет, это был настоящий, почти не по-скайримски нежный, лиственный лес. И уж точно не пыльный, затхлый воздух Коллегии и кусачий мороз Винтерхолда. Здесь лес пах весенней свежестью. Толфдир запомнит этот запах, эти горные цветы, это горящее небо. Всё видимое им сегодня казалось ему достойным памяти, всё он желал запечатлеть если не на картине, потому что краски ему откажут в ловле бессловесной красоты, то в своем уме, где их яркие образы никогда не потухнут. И как он мог только думать о смерти, когда мир каждый день умудрялся его удивлять? И как он мог думать о том, чтобы оставить Архимагессу в период, когда она по молодости своей в нем нуждалась? Словно в ответ на его мысли (чего Толфдир не исключал, потому что волшебника и его фамильяра связывают особые узы), Пушок, всё время сидящий на его плече, ухнул. — Да, друг, ты прав, — Толфдир, тяжело опираясь на колени, встал. — Нам пора возвращаться. Он потянулся к поясной сумке — и достал оттуда мерцающий синий мелок. При прикосновении он сразу ощутил легкое покалывание в кончиках пальцев от слабой магической ауры мелка. Толфдир выбрал на скале ровную поверхность и, разложив перед собой свой том заклинаний, принялся рисовать концентрические круги, голубое сияние мелка сплеталось с его собственной магикой серебра. Первый, внутренний круг — база самого заклинания, магическая паутина сигилов, волшебство, которое проталкивало тела сквозь невидимые для глаза щели мироздания, оставленные то ли по неосторожности, то ли с умыслом его архитекторами. В среднем кругу — набор знаков, который обозначал закрепленное за этим кругом место в пространстве. Здесь Толфдиру пришлось немного поломать голову. Он полистал свои заметки несколько раз в одну и другую сторону, пытаясь придумать, как лучше обозначить середину Ничего в лесах Рифтена на ментальной карте Нирна. Круг Телепортации был одним из немногих заклинаний, что он узнал в последние годы — но не сам. Толфдир преподавал пути арканы много лет, но редко он мог сказать, что он оказывался на месте ученика. Но именно это произошло, когда в очередной свой визит в то странное время, когда он был де-факто Архимагом, Йоллен ввалилась в его кабинет с кучей исписанных листов. «В Коллегии нужен Перманентный круг телепортации», — сказала она серьезно, но в глазах её горел почти лихорадочный огонь. На вопрос, как она себе это представляет, девушка как-то криво улыбнулась и показала ему свои листы — схемы подобного сигила, множество вариантов одного и того же круга, нарисованные дрожащей рукой. Он был знаком с магией телепортации, конечно. Но расстояния между порталами были довольно ограничены — и уж точно они не стабильны. Но чем больше он вчитывался в предложенную схему, тем выше поднимались его брови. «Это… это может сработать», — пробормотал он тогда. — «Но… где, как вы это нашли? Подобные конструкции вместе с левитацией были запрещены в Империи боги знают когда!» «Нашла во время путешествий в одном древней гробнице», — сказала она почти извиняющимся тоном, но в глазах её, буквально светящихся в свете свеч, не было вины. Толфдир вздохнул и продолжил работу, ощущая, как начинают затекать его старые колени. Наконец, пустым оставался только внешний круг — место, куда вписывается пункт назначения. Код Перманентного круга, и стоит ему нанести последние штрихи серебром и ртутью, несуществующий тоннель соединит две точки пространства на разных краях Скайрима и перенесет его в Катакомбы Коллегии за секунду. — Готов, Пушок? — спросил он своего филина. Но спрашивал он, конечно, не его. «Почему ты сомневаешься, Толфдир? Почему твоя дрожащая рука висит над кругом и не решается его закончить? Чего ты боишься?». До этого самого мгновения он не осознавал, что где-то в глубине его живота у него узлом завязалось беспокойство. С каждым его неровным вдохом этот змеиный узел шевелился и шипел, показывая ему свои клыки. Чего же он боялся, правда? В злой рок он не верил, но он примет свою судьбу со смирением, положенном его возрасту. Во всяком случае, он мог надеяться на эту последнее достоинство. Пушок ухнул. Не успев передумать, Толфдир чиркнул по камню — и серебристый круг залило ослепляющее белое сияние.***
Легкое разочарование — вот что почувствовал Толфдир при возвращении «домой», если повторить его собственные слова. Подземелье встретило его сыростью и грязью, затхлый воздух тут же забил ноздри и прогнал ставший милым ему запах леса. О, как он понимал сейчас Пушка. Быть запертым среди серого камня круглый год, рискуя высунуть голову наружу только в краткий перерыв между двумя метелями — вот, на что он сам себя обрек, да ещё и заставил терпеть своего дорогого помощника. — Проблемы, сэр? Хриплый голос, лишь пародия на человеческий, вывел Толфдира из размышлений. Он поднял голову — и посмотрел прямо в черные глаза одного из двух идентичных даэдра, охранявших Портальный зал. Их ониксовая броня с красным отсветом, словно лава, мерцающая из-под застывшей магмы, их козлиные рога и острые, вытянутые черты лица — всё в них было призвано внушать первобытный ужас смертным. Толфдир лишь вздохнул и только мельком посмотрел на их мечи длиной в его рост — казалось, воздух вокруг их лезвий расплывался из-за их остроты. — Нет, господа, всё в полном порядке. — Толфдир сделал легкий поклон — и ему тут же самому стало смешно от его любезности с демонами Обливиона, чья верность обеспечивалась только физически нерушимой клятвой, что они принесли. Поправив меховой плащ — он уже продрог из-за сильного перепада температур — Толфдир вышел из Портального зала, не оборачиваясь, и поспешил в сторону выхода из катакомб, к свету, к людям… Он резко замер и хлопнул себя по лбу. Точно, Архимагесса еще должна быть здесь, внизу! Нет, он обязан убедить её изменить испытание с белками, он просто обязан. С этой самой мыслью он развернулся и стал прорываться сквозь сгущающуюся тьму подземелья. Следующий за ним магический шар едва разгонял черноту, вспучивающуюся по краям небольшого кружка света, влажный, пробирающий до дрожи воздух кусал его кости. Стук его сапог эхом разносился по темному коридору, следуя за ним двойным переступом. Бесконечные развилки, коридоры, уходящие в глубь скалы, пустые залы — всё, казалось, сужалось над ним, всё стремилось придавить его. И снова он встретил свою Немезиду — два каменных змея, что он видел сегодня в Омуте, тянулись по обе стороны коридора, ловя его меж собой. На их чешуйчатых телах каждые три шага был выбит глаз, и если бы Толфдир не знал, что направление их взгляда служит указателем на выход, он бы подумал, что они за ним наблюдают. К моменту, как Толфдир оказался у Драконьих врат, его уже прошиб холодный пот. Ворота только начали раскрываться, а он тут же протиснулся внутрь, не желая ни секунды дольше оставаться в темноте. — Архимагесса, я… Толфдир на мгновение застыл, потеряв дар речи. Сцена перед ним казалась невозможной, плодом его разыгравшегося воображения, кошмаром. Но его кошмары приходят наяву. Простояв на месте один удар сердца, Толфдир побежал. — Архимагесса! — крик его эхом разнесся по залу, отражаясь от сводчатого потолка, перескакивая из ближней к нему части Практикума в дальнюю, где, среди расчищенного от скамеек пространства замерла группа студентов. Но Архимагесса или не услышала его, или не обратила внимания. Она была слишком занята тем, что с ножом в руке неумолимо, как лавина, приближалась к лежащему неподвижно в углу Ксарксу. Черная кровь покрывала его голову, покрывала каменный пол, гангренами выступала на одежде Архимагессы. Напуганные студенты, окружившие их, в ужасе и мольбе воззрились на него. Сердце колоколом бухало в ушах. Только бы успеть!.. — Архимагесса! Сейчас же прекратите! Их разделяло три шага. Но между ней и Ксарксом был всего один. — Йоллен! Толфдир выкинул вперед руку, большой, указательный и мизинец вперед, фокусируя магию в точке их соединения. Телекинетический захват — это было его коронное заклинание, которое он, ни секунды не сомневаясь, отдал своей лучшей ученице. Вдох — кровь вскипает в руках, пока он выдыхает слова заклинания. Резкий поворот кисти, хруст костей — есть. Он ухватился за сапог Архимагессы, на носок которого она опиралась — самая слабая точка её стойки — и что есть силы дернул в сторону. Боги, дайте ему эту силу!.. Её сапоги заскрипели об пол, когда её развернуло. Режущим взмахом руки Толфдир переместил точку захвата на кинжал в её руках — хватка на нем ослабла на мгновение. И мгновение было всё, что ему нужно. Толфдир вырвал оружие из её ладони и отправил в противоположную часть зала. Со звоном лезвие покатилось по полу. Но стоило ему замереть, в зале повисла мертвая тишина, никто не решался сделать даже вдоха. Толфдир и сам не находил в себе сил дышать — грудь сдавило, и мир вокруг шел пятнами. Правая рука, которой он колдовал, онемела вся до плеча — и он будет самым большим счастливчиком Нирна, если к ней вернется чувствительность к завтрашнему дню. Но всё же в нем оставался грамм сознания, чтобы увидеть — Архимагесса уставилась на него широко раскрытыми, полными шока глазами. — Кто-нибудь мне объяснит, — выдавил из себя Толфдир между двумя глотками бездушного воздуха, — почему вы напали на Ксаркса? Ответом ему стало всеобщее молчание. Оно смешало виновных и безвинных — и погубило их всех.***
— Погоди-погоди, Волчий глаз, — Кар вскинула руку. — Ты предлагаешь что?.. — Я предлагаю идеальный план, — прошипел он, и, схватив пустой лист, стал судорожно рисовать разрозненный план катакомб. От силы, с какой он вдавливал карандаш в бумагу, стол ходил ходуном, проливая на его карты свечной воск. Искривленные тени прыгали по залу в безумном шабаше, и суровые фигуры его компаньонов казались неуместными в этом празднике разгула. — Мы знаем место, где хранится Свиток, знаем время, когда он будет без охраны — и знаем, как туда попасть и оттуда выйти, чтобы никто нас не заметил… — Его рука вдруг замерла, когда в оранжевом пламени рубином сверкнула капля крови — и упала на помещение с подписью «Арканеум». За ней последовала еще одна, потом еще — по бумаге расплылось бурое пятно. — Ты думаешь, что напугал меня? — проскрипел он сквозь сжатые зубы. — После всего, что ты со мной сделал, я поверну назад из-за кровотечения из носа? Хруст. Он опустил взгляд — в руках он сжимал две половинки переломанного карандаша. Безымянный наклонился к Кар. — Я тебе говорю, он сумасшедший. — Не более сумасшедший, чем мы, если согласились на эту работу, — выдохнула в ответ эльфийка. Её черты словно расплывались в сумраке, но ему не надо было смотреть, чтобы чувствовать прожигающий взгляд алых глаз без склеры на его затылке. — У тебя есть какие-то другие варианты, как нам ещё раздобыть столько денег? Потому что я не представляю, как нам еще восстановить зал Гильдии. Ты только представь, Карл… Кар. — Норд стрельнул в него быстрым взглядом. — С такими деньгами больше не будет нужды заниматься мелким воровством, как стайке сирот в доках. Мы расширим наше влияние внутри Рифтена и дальше. Мы сможем даже ввести кодекс правил, о котором малышка так много щебетала, и другим людям нашей профессии придется подчиниться. Он положил руки на плечи Кар. — Мы возьмем Рифтен в свои руки — и никто больше не будет воровать у бедняков. Здесь будет царить порядок, как на плацу. И всё это — после одного задания. Разве это того не стоит, Кар? Долгое время они смотрели друг другу в глаза. Казалось, между ними происходил какой-то бессловесный, недоступный ему разговор. Тишина нарушалась только тихим журчанием канализационных вод — и капанием его крови. По грамму утекала его жизненная сила, разбивалась о голодную бумагу и тут же слизывалась ей. Глубокий вдох — но не его. — Почему ты всегда прав? — она одним резким движением скинула его руки с плеч. Норд лишь тихо усмехнулся. — Если вы закончили обмен любезностями и сентиментальные лобызания, — проговорил он, вытирая струйку крови из-под носа, — то вернемся к делу. Я знаю, что у вас есть артефакт — магический ключ, который не может остановить ни один замок. Нет! — он вскинул руку, когда Безымянный порывался что-то возразить. — Сохраним чистый воздух и не будем тратить его попусту, когда ваша Дама Фортуны сама сдает нам лучшие карты в руки. В сыром и темном зале повисло молчание. — Не понимаете? — Более продолжительное, согласное молчание. — У нас есть открывающий любые двери ключ — и место, ведущее к любой двери. — Обливион меня побери, — выдохнул Безымянный и хлопнул себя по лбу, отчего на мгновение из-под капюшона показалась длинная грязно-рыжая прядь с несколькими бусинами. Он дополнил мысленный портрет, который он составил для вора, этой небольшой деталью. Пока он не мог понять, делает он это от скуки или готовится избавиться от всех свидетелей. Оба варианта он находил приемлемыми. — Это ведь значит?.. — начала с надеждой в голосе Лира. — Что через две недели мы станем самыми богатыми людьми в Скайриме, — закончил за неё Безымянный. — А ты, Волчий глаз, получишь Свиток, для чего бы он тебе не был так нужен. Он еле сдержал хохот, хотя какое-то смеющееся безумие всё равно разрывало его грудную клетку изнутри. Он закашлялся в кулак. — Ничего грандиозного, к сожалению. И мысленно добавил: «Просто перепишу две тысячи лет истории». Где-то на краю сознания скользнула, как тень в пустом коридоре, мысль, от которой у него в позвоночнике стрельнула молния: зачем останавливаться на двух тысячах лет? Почему бы не добавить к этому ещё один день? Всего один день, одни сутки, двадцать четыре часа — песчинка на берегу Вечности. Только тот день — и, может, они с… Зарычав, он крутанул головой, заставив кавардак мыслей в голове перевернуться. Идиот! Он не будет знать покоя, пока они оба живы. А покой приходит, только когда все наконец оказываются в земле.