Гуще крови

      208 год Четвёртой Эры,       Фредас, 12 Второго зерна       10 часов утра              Каждый раз, когда Мастер-Волшебник Толфдир входил в покои Архимагессы, ему приходилось сдерживать гримасу неприязни. Но вряд ли бы он смог точно сказать, почему.       Помещение почти не изменилась со временем Архимага Арена, разве что синие магические шары света, парящие под высоким сводчатым потолком, заменили на жёлтые светильники. Нижний этаж представлял собой большой круглый зал на вершине Башни Элементов, стеной рассечённый на две части — позади крылась личная лаборатория Архимагессы, впереди же её рабочий кабинет и библиотека одновременно. Стройные ряды шкафов с книгами, банками, склянками, приборами непонятного назначения, бронзовыми двемерскими конструктами — и каждый элемент издавал свой звук. Тиканье, шипение, шелест, стук — все это сливалось в монотонный фон, чем-то напоминавший шёпот.       Но нет, это было и при Савосе, разве что чуть больше книг и чуть меньше… Толфдир хотел назвать их «украшениями», но слово это оставляло кислое послевкусие в его рту. Как и любая другая ложь.       Он понимал, почему между шкафами висели картины в покрытых золотом резных рамах. С их потемневших полотен горделиво и презрительно взирали на измельчавших потомков имперские военачальники в сверкающих доспехах, имперские политики, на форумах взмахом руки решавшие судьбы народов, имперские боевые маги, элита элит магического сообщества Сиродила. Но, к удивлению Толфдира, не было видно ни одного императора — настоящий подвиг в культуре, обожествляющей своих правителей.       Он также понимал, почему на каменных подставках стояли каменные же нордские идолы. От этих грубых в своём исполнении богов-зверей веяло темной, страшной древностью, густым лесом, окружавшим одинокий хутор, той первобытной жутью, что теперь проглядывает только в детских сказках.       Он понимал и сотню других диковин со всех концов Тамриэля, там и тут проглядывавших среди лежащих, стоящих, поставленных стопками и разбросанных по углам книг — аргонианские деревянные тотемы и морровиндские красные платки, бесценные бретонские вазы времён разобщённого Даггерфола и орсимерские клыкастые боевые маски.       Он всё это понимал. Нет ничего предосудительного в желании окружить себя красотой — и уж тем более красотой, как её понимали разные народы Тамриэля, чтобы не застрять в культурном снобизме, свойственном как нынешней Империи, так и Доминиону.       Но Толфдир не понимал сломанных пополам посохов, с заботой привинченных к бархатным стендам, щепки древков, похожие на торчащие из раны кости, тщательно смазаны лаком. Рядом — расколотые сокрушительным ударом заклинания мечи, половины щитов и оплавленные доспехи, пережившие своих владельцев.       Нет, стены покоев нынешнего Архимага были украшены трофеями. Трофеями Йоллен, которые она выставляла с определенными умыслом.       Но больше всего Толфдиру не нравился гигантский драконий череп, висевший на стене над рабочим столом Архимагессы. Он встречал посетителей ощерившимся оскалом, и зубы его длинной в ладонь взрослого человека хищно блестели в полумраке. Из-за мерцания приглушенного света магических светильников он отбрасывал зловещую тень, будто ползущую по стене к сидящему под ней.       И в этой тени, за большим письменным столом сейчас сидела Архимагесса Йоллен. Рядом же, как хищник, поджидающий свою добычу, нависал шпиль Посоха Магнуса. Как всегда, он стоял сам по себе на малахитовом наконечнике.       От одного вида этого артефакта у Толфдира закололо в пальцах — но дело было не в магике, не только в ней. Сам по себе Посох был напоминанием судьбоносных событий прошлых лет, которые и посадили в высокое кресло Архимага сидящую в нем сейчас женщину.       Но Толфдир был уверен, что волосы у него на затылке вставали и не от этого. За долгие свои годы жизни, за десятки лет, посвящённые исследованию Неизвестного, он видел чудеса, сводившие людей с ума, и ужасы, спасавшие их от самих себя. Он видел вещи, о которых мог только шептать под рокот волн, он и черный северный океан — его единственный поверенный.       И всё же они не шли в никакое сравнение с той гаммой эмоций, что вызывал в нем Посох Магнуса.       Еле оторвав взгляд от медного шпиля, Толфдир зацепился глазами за золотой обруч на голове Архимагессы. Вокруг него пожар её коротких рыжих волос задорно топорщился в разные стороны. Она помнил её без этого куска металла, клонившего её голову к земле. Боги, иногда Толфдир забывал, как она на самом деле ещё молода…       Окружённая стопками бумаг, книг и свитков, Архимагесса с раздражением смотрела на лист перед собой, зажав в зубах незажжённую сигарету.       — Доброе утро, дорогая Архимагесса. Как я понимаю, выгуливаете Посох?       Архимагесса фыркнула и прикусила сигарету.       — Может, и выгуливаю. А ты почему без своего друга? Ему тоже надо дышать нашим чистым воздухом.       Толфдир лишь развёл руками. Честно говоря, он был бы только рад, если бы на плечо ему сейчас давила тяжесть тела его верного филина Пушка. Прогуливаясь по внутреннему двору Коллегии, он любил наблюдать за его грациозным полётом и сильными взмахами крыльев на фоне ясного неба.       Не все волшебники заводили себе фамильяров. А если и заводили, то не обязательно обычных животных — фамильярами, слугами волшебников, могли становиться и магические твари, и духи, и даже самые младшие даэдра. Но Толфдир всегда был старомоден. Он купил себе обычного серого филина с острыми «перьевыми ушами», задиристого и важного. Однако Толфдир был готов вытерпеть это ради природной догадливости, заметной в птице, которая полностью раскрылась после ритуала Привязки Фамильяра. Это заклинание столь прочное, что подчинённая им сущность ни при каких обстоятельствах не могла ослушаться своего господина и должна была ему служить, пока тот не решит её освободить — но ментальная связь, цепью выкованная между ними, позволяла обоим прекрасно друг друга понимать.       Это, конечно, не мешало Пушку клевать его за пальцы.       В Коллегии не у него одного был фамильяр, хотя птицы встречались редко. В основном, молодые волшебники связывали себя с низшими духами мелких ручьёв или отдельных рощиц, и те лишь сквозняком или полупрозрачной мерцающей формой обнаруживали своё присутствие.       Да, Толфдир бы хотел, что бы Пушок был сейчас с ним. Но его не было.       — Как он меня известил, ему не нравятся узкие коридоры Коллегии. Они ограничивают его естественное влечение к свободному движению. И думаю, ему бы не понравилось находиться в присутствии столь сильного магического фона, — Толфдир бросил взгляд на Посох, — к которому фамильяры и их владельцы особенно чувствительны.       — Намёк понят. — Архимагесса щёлкнула пальцами, и, разметав огненные осколки по полу, Посох исчез.       Она вздохнула, и на конце её указательного пальца вдруг вспыхнул огонёк. Архимагесса подставила его к концу сигареты — и к высокому потолку потянулась тонкая струйка дыма. Но он сразу понял, чем это всё закончится — девушка вдохнула слишком глубоко и поперхнулась.       — Дерь-кхе-мо, — прошипела она, откашливаясь.       — Спокойнее, Архимагесса. Курение — процесс медленный и медитативный, даже если вы пока не пользуетесь своей трубкой, — заметил Толфдир.       В ответ ему тяжёлые двустворчатые двери за его спиной с грохотом закрылись. Толфдир на мгновение застыл, будто снимая пробы с давящей атмосферы. Всё здесь нависало роскошью, сделавшей себя саму, всё угрожало силой, поднявшейся из пыли, но пылью же пахли старые книги, в прах расслаивалась их древняя бумага.       Место противоречий, место поединка идей и идеологией — жилище точно отражало своего жильца.       Толфдир сел в стул из чернотопского сандала и заглянул в лист, который Архимагесса прожигала взглядом.       — А, — выдохнул он. — Как я понимаю, списки мест, куда просят их перенести студенты?       Вместо ответа Архимагесса сделала затяжку и медленно выпустила дым. Поднимаясь к потолку, тот окутал её, смазывая её черты. На мгновение она перестала быть похожей на себя, на кого-либо вообще, но одновременно с этим было в её лице что-то пугающе знакомое.       Толфдир сглотнул и невольно отпрянул в кресле. Но вот рассеялся дым, и вместе с ним мираж, химера, показавшая ему свой фальшивый хвост. Архимагесса перед ним теперь всматривалась в карту материка и попыхивала сигаретой, как капитан китобойца за прокладкой маршрута.       — Место встречи культур, — пробурчала она. — А потом работай каретой…       — Дорогая Архимагесса, не надо отчаиваться. Допустим, вы могли бы отказать им… — начал Толфдир, но Архимагесса, как он и думал, резко подняла голову, искорки взметнулись вверх и рассеялись в воздухе.       — Могла бы. — Уголки её губ приподнялись. — Но чем быстрее я их отсюда вывезу, тем быстрее у нас начнётся летний перерыв.       Отражения искорок сигареты смешались в её глазах с её собственными голубыми искрами веселья. На него смотрел лукавый взгляд, обманчиво простой и понятный. Но за годы общения Толфдир знал, или надеялся, что знал, когда Архимагесса говорила правду, а когда утаивала что-то от него.       Сейчас ему казалось, что они оба думают об одной дате — 1-е Середины года, на которую был назначен всеобщий отъезд. Уже пройдут последние экзамены и сдачи проектов, празднества в честь конца учебного года и хороших или не очень результатов. Подведение итогов. Время выводов. Кто-то много работал, но в итоге мало получил, кто — наоборот. И два месяца для размышлений над ошибками, до сентября, когда всё начнётся вновь…       Но все мечтали только об одном, и он в том числе — дожить до первого числа.       — Могу ли я?..       — Пожалуйста. — Девушка сделала очередную затяжку и откинулась в высоком кресле.       Толфдир повернул лист к себе, притянул карту. Список людей, запросивших перемещение до дома, был немалый, в основном, конечно, студенты, но были и исследователи, которые лишь на время посещали Коллегию, и даже преподаватели. И так уж вышло, что всем надо было в противоположные концы мира.       Толфдир медленно вдохнул тяжёлый табачный дым, наполнивший теперь их уголок, подумал сам закурить, но в итоге решил против этого. Он не мог, как Архимагесса, достать трубку в любое время дня и ночи, просто чтобы было, чем занять руки. Никакого осуждения — просто курить на ходу или в спешке ему казалось потерей табака.       Толфдир сверился с картой и достал карандаш, чтобы…       — Мне в детстве казалось, что он похож на краба.       Он вскинул голову и посмотрел на улыбающуюся Архимагессу.       — Прошу прощения?       — Смотри. — Она наклонилась вперёд и принялась показывать ему пальцем. — Материковый Морровинд на востоке — это одна клешня, залив Илиак на западе — вторая, возможно опущенная, а может и сломанная в борьбе с другими крабами. Две северные оконечности Скайрима — это выпирающие жвала. Сиродил с Имперским городом в центре — это пробитый панцирь.       Толфдир некоторое время молча вглядывался в Архимагассу. Нет, сейчас она была всё-таки Йоллен.       — Интересное… видение. А отделённые жёлтой линией от границ Империи Валенвуд и Эльсвейр тогда какие части?       Архимагесса подумала мгновение.       — Представляю, что поражённые болезнью задние конечности.       Толфдир покачал головой. Он знал, как Архимагесса относится к Доминиону, хотя и не мог точно сказать, почему.       — Страшно представить, что тогда значит штриховка на Саммерсетских островах.       Архимагесса перестала улыбаться. Она откинулась на спинку кресла, так что половина её лица оказалась в тени драконьего черепа, и посмотрела на него. Пламя на конце сигареты заставило её холодные голубые глаза мерцать фосфорическим светом.       — То, что ни один высший эльф с Островов больше не переступит порог Коллегии.       Холодок поднялся у него по спине. За каждым словом её, словно тень, скользила невысказанная, но очень серьёзная угроза. Он невольно подумал про всех альтмеров, сейчас находящихся в Коллегии, вроде Фаральды и Нирии: «Конечно же, она не имеет ввиду?..»       Нет, нет, Архимагесса умеет разделять государство и живущих в нём людей. Он был в этом уверен. Но холодок — холодок всё равно впился ему в позвоночник, как заклинание Паралича во время последнего боя с Анкано. Он помнил ощущения гладкого каменного пола под собой, помнил будто убегающий ввысь потолок — и помнил полное бессилие пошевелить хоть одним пальцем на руке. Он до сих пор просыпался в ночи и первым делом проверял, чувствует ли он своё тело.       Толфдир отвернулся, отгоняя воспоминание, и взял в руки список.       — Давайте с самого начала. Каковы риски, что во время телепортации что-то пойдёт не так?       Архимагесса прищурилась. Он почти что видел, как летали формулы и складывались цифры в глубине её глаз.       — Ну, если у меня будет предмет из места, куда мы отправляемся, то риск минимален. С большей вероятностью на них нападут бандиты в дороге. Но если идти по каждому месту отдельно — чем оно отсюда дальше, тем сильнее можно промахнуться.       — Тогда стоит объединить их по самым удачным местам в каждой провинции. — Толфдир обвёл несколько имён — и к своему удивлению, обнаружил в списке на Скайрим Онмунда. Толфдир не был уверен, что тот послушает его совет помириться с семьёй — и потому был рад за Младшего библиотекаря. Хотя Толфдир должен был признать, он рассказал молодому норду про свой личный опыт больше, чем хотел бы. Но рифтенский мёд развязал ему язык…       Толфдир вздохнул. Поздно было сожалеть.       — Думается, всех из Скайрима можно высадить вместе в Вайтране, как в главном дорожном узле провинции. По равнинам, думаю, смогут к своим семьям добраться все.       — А я могла бы ещё закупить редких ингредиентов у Аркадии и сдать ей зелья, что у нас наварили, — задумчиво пробормотала Архимагесса, вдыхая и выдыхая дым. — Ну, допустим, годится.       — А группу студентов и других учёных из Залива Илиак можно оставить в Сентинеле.       Тут уже Архимагесса нахмурилась. Она взяла циркуль и стала мерить расстояние на карте.       — Больше восьмисот километров на запад. Если промахнусь, то могу улететь на… — Она поёжилась. — В общем, плыть до берега будет далеко.       — Спросите у Хакира, нет ли у него что-нибудь из Сентинеля. Но можно выбрать в принципе любой город на побережье.       — Да уж, тут выбор богаче, чем в Скайриме, где есть ледяная скала Один и ледяная скала Два.       — Не забывайте про ледяные острова, ледяные пустоши, ледяные реки…       — И ледяной лёд? — Она усмехнулась. — Мне Нирия уже все уши прожужжала про лёд, спасибо.       Она мотнула головой, весело, но что-то странное блеснуло в её глазах — однако Толфдир не успел понять, что именно. Огонёк на конце сигареты вдруг вспыхнул, словно выстрел из пушки, и искры посыпались по столу, падая на бесценную карту.       Толфдир схватился за бумагу, чтобы стряхнуть угольки…       Но искры, не причиняя вреда листу, вдруг шариками покатились с него, а потом и вовсе с шипением потухли.       Толфдир выдохнул.       — Вам нужно быть аккуратнее с огнём, Архимагесса.       Она ощерилась, показывая свои болезненно-жёлтые зубы.       — О, мы с огнём на «ты». Я не рассказывала историю, как в пять лет на деревенском празднике подожгла берёзу?..       Они выбрали дату первой отправки, попререкались, Толфдир уже успел налить им крепкого кофе, а Архимагесса в очередной раз подавиться, затушить окурок в пепельнице и достать новую сигарету. Толфдир сам не был экспертом, но курение табака давалась девушке… не так просто, как магия. Но это не мешало ей последние полгода почти не выпускать сигарету из рта.       — Интересно, — пробормотала вдруг она между глотками кофе, — Мастер Ураг не захочет посетить Орсиниум?       — Боюсь, из Арканеума Мастера-Библиотекаря вынесут уже только одним определенным образом…       Архимагесса издала лающий смешок.       — Это ты прав. И довольно скоро вынесут, если он продолжит питаться одним чаем, не спать по ночам и бормотать про древненордскую письменность.       Толфдир поднял на неё вопросительный взгляд. Та лишь махнула рукой.       — О, не волнуйся, это он просто так из-за раскопок бесится.       Толфдир сел чуть прямее.       — Из-за данстарских раскопок? Которые курирует Нирия?       Толфдир невольно вспомнил сборы исследовательской группы перед самым выходом. Назначение Нирии грянуло неожиданно и резко, как гром без бури. Архимагесса даже не стала с ним это обсуждать — просто поставила перед фактом, что находит кандидатуру Мастерицы Изменения, занявшей этот пост после того, как он стал Мастером-волшебником, наиболее подходящей. Что это на самом деле было? Проявление личной неприязни? Или наоборот, стратегическое решение, непреклонное, но бесстрастное? Как Толфдир сам понял, для Архимагессы этот проект был важен, хотя он бы и не взялся объяснить, почему.       И всегда Толфдир упирался в один главный вопрос, который не давал ему спать по ночам:       Есть ли у Йоллен план? План с большой буквы? Толфдир надеялся, что шальной блеск её лазурных глаз обозначал именно это.       — Да, потому что он никак не может перевести надпись, что они там обнаружили. Наша группа уже по большей части расчистили все внутренние помещения, и, главное, нашла нечто вроде внутреннего святилища. Хотя мы до сих пор, — Йоллен развела руками, — мало понимаем, что это было за место и для чего построено.       — И кем, — Толфдир медленно кивнул. — Значит, вы надеетесь, что надписи смогут пролить свет на эту тайну?       — Угу, — Архимагесса чуть скривилась, — если Ураг до чего-нибудь всё-таки додумается… Так, — она сверилась со списком и оставшимися именами. — У нас три человека хотят в Морровинд. Если высадить их в Морнхолде…       — Главное, не попадите на Красную гору.       Она сверкнула ему улыбкой.       — Толфдир, пытаешься меня сглазить?       Он вскинул руки в протестующем жесте — но забыл, что держит чашку, так что чуть не облил их обоих кипятком.       — Нет, Архимагесса, вы что!.. Я бы никогда!..       Она ухмыльнулась ему и, достав сигарету изо рта, залпом допила свой кофе.       — Я шучу, шучу. Так, ну три места есть. Заберу всех желающих отсюда же, — она махнула ему на стопку писем, — я посмотрела, кстати, уже несколько заявок как студентов, так и просто исследователей.       — И что думаете?       Архимагесса выдохнула.       — Ну, словами Шабани-дра, «из любого теста можно что-то, да слепить», но по моим ощущениям, Псиджики продолжают воровать самых лучших.       Толфдир понял, что садится прямее. Упоминание Ордена Псиджиков вслух в Коллегии всегда имело эффект разорвавшейся бомбы — все слушатели одновременно поворачивались в сторону говорившего и жадно внимали, надеясь узнать хоть что-то новое про ту самую историю, когда таинственные монахи Артеума посетили их институт.       Но при усилиях всего Совета Коллегии это событие постепенно переходило в разряд местных легенд. Им всё-таки не нужно, чтобы правительство Доминиона снова посылало к ним своих шпионов вроде Анкано.       — С вами же не связывались из Ордена?.. — Толфдир решил всё же уточнить.       Она махнула на него рукой и сделала несколько пометок в списке.       — У них и без нас дел полно. Чего стоит прятки от Талмора. — Мгновение она молчала, а потом подняла на него свои весёлые голубые глаза. — Мастер-Волшебник, вас куда-нибудь закинуть на каникулы?       — О нет-нет, моя дорогая Архимагесса, — он похлопал её по руке. — Спасибо, но предпочту остаться в Коллегии. Мой дом уже много лет именно здесь.       — А как же заслуженный отпуск? Как же отдых у голубого океана на золотом песке Хаммерфелла?       Он покачал головой — хотя что-то в её голосе ему подсказало, что такой отпуск она представляла для себя. А сожаление в глазах — что и ей не суждено поплавать в голубом океане и полежать на золотом песке.       Толфдир глубже втянул табачный дым и, закрыв глаза, представил себя на берегу Залива Илиак. Мерный шум прибоя, пока мягкие волны щекотали ему ноги. Крики чаек, радостные, когда после удачного ныряния они поднимались в прозрачный воздух с рыбой в клюве, и печальные, когда серебряная добыча ускользала от них в изумрудную глубь.       Этот пейзаж казался невозможным, нереальным после десяток лет метелей и тундры ледяного севера Скайрима. И как он будет лежать на песке в тени пальм, пока столько неоткрытых секретов ждут его в полумраке свечей в глубинах Арканеума?       Толфдир открыл глаза.       — Очень мило с вашей стороны, но таких трудоголиков, как мы, исправит уже только Совнгард.       Архимагесса вдруг как-то странно на него посмотрела.       — Совнгард?.. — повторила она эхом. Губы её будто сами собой растянулись в улыбке. — Ты ещё думаешь там оказаться?       Она снова повернулась к бумагам, но напряжение в её взгляде заставило его вдруг произнести:       — «Какой силой обладал бы ад, если заключённые в нем не могли бы мечтать о небесах?», да?       Архимагесса натянуто рассмеялась.       — Не знаю, кто первый придумал называть Обливион «адом», но мы должны поблагодарить его, потому так это намного проще выговорить. Я предположу, что цитата из той невесёлой имперской комедии. Нет? И не бретонской поэмы, в которой все читают только начало про красивого падшего Магне-ге?       Тут уже усмехнулся Толфдир.       — Хорошо, что вас не слышат Мастер Ураг, а то он бы за ваши знания в литературе навсегда запретил вход в Библиотеку.       Архимагесса сделала несколько заметок на одном из писем.       — Он уже пытался позавчера.       — М? — Толфдир взял несколько писем с заявками и стал пробегать их глазами. — Почему же это?       — Боится, что я начну распродавать его бесценные коллекции книг.       Толфдир резко отложил письмо.       — Прошу прощения? Почему вы должны…       — Последнее письмо в стопке.       Нехорошее предчувствие заставило руки Толфдира задрожать, когда он потянулся за заляпанным грязью, распечатанным конвертом. Вчитался в неровный текст…       — Почему вы не сказали мне раньше? — спросил он наконец, нахмурившись.       Архимагесса пожала плечами, и, взяв чистый лист, стала писать ответ на одно из заявлений. Он смог различить начало. «К сожалению…»       — Не было повода.       Толфдир чуть не подавился от возмущения.       — Не было повода? Архимагесса, я вынужден вам напомнить, мы крупно вложились в ту лесопилку в расчёте, что будущая прибыль сможет покрыть все расходы на усиление защиты Коллегии.       — А я рассчитывала, что ярл не станет поднимать налог на древесину в этом году! — Архимагесса не кричала, но голос её все равно многократным эхом отразился от стен зала. Она поморщилась — словно собственный голос причинил ей боль — а потом глубоко затянулась и выдохнула ему в лицо горячий дым. — Мы не банкроты, но это, Обливион их побери, не делает нас и миллионерами.       — Миллионерами… — пробормотал Толфдир, хватаясь за бороду. Он предупреждал её. Он советовал ей быть осторожной.       Ха! Архимагесса и осторожность? И он, старый дурак, позволил ей…       Толфдир наклонился вперёд — а Архимагесса, словно отражая его движение, скрыла лицо в тени драконьего черепа.       — Архимагесса, вы представляете, сколько в этой лесопилке осталось месяцев обучения? Сколько мест, сколько шансов для юных умов найти лучшее занятие в жизни, чем до гроба вспахивать не дающее урожая поле?        Не смотря на него, Архимагесса медленно кивнула. Он надеялся, что от осознания собственной вины.       — И вы, в обход мне, сказали об этом Мастеру Урагу в надежде, что он не станет упираться из-за книг? — воскликнул он. — Архимагесса, простите мне мою прямоту, но я не представляю, что вы от него ожидали. Вы не хуже меня знаете характер Мастера-Библиотекаря — да и ваша просьба…       — Я ни о чем не прошу… — прошипела она вдруг, сверкнув ему острыми голубыми глазами. — Если на то пойдёт, я могу ему приказать, и на следующее утро старый пень будет подметать пыль в зале.       Несколько мгновений Толфдир сидел, как оглушённый, не в силах что-то ответить. В зале повисла густая, липкая тишина, казалось, даже приборы, считающие обороты лун и движение планов замерли в своём вечном труде.       Он думал вскочить и напомнить ей об Уставе, думал пригрозить поднять эту тему на заседании Совета — а в итоге просто покачал головой.       — Вы так и не научились прикусывать язык, когда нужно.       Толфдир не был зол на неё, на самом деле. Не был обижен — просто разочарован. Все эти года, что он был её учителем и помощником, что он бился за неё перед другими преподавателями после крупного фиаско или неудавшейся проказы — все эти года он умолял её обуздать собственный строптивый характер. И ему даже начало казаться, что у неё получается, но за последний год Архимагесса вдруг вернулась ко всем своим худшим привычкам.       И он не имел ни малейшего понятия, почему.       В этот момент Архимагесса вздохнула и ещё раз затянулась. То ли она прочла его мысли в его взгляде, то ли сама догадалась — но лицо её, вынырнувшее из тени и дыма, показалось ему почти сожалеющим.       — Ладно, Толфдир, извини. Ты прав. Мне не стоит ругать Урага просто так. Видимо, — она устало потёрла глаза, хотя сейчас было ещё утро, — я тоже подцепила беспокойный сон, что плутает по Коллегии в последняя время. Тебя, кстати, кошмары не посещали?       Толфдир покачал головой.       — Несколько студентов жаловались мне на плохое самочувствие, но лично меня кошмары не посещали, нет.       «Нехватка витаминов в организме и общая усталость после долгой зимы», — так ему сказала госпожа Катерина. Он должен был признать, он давно не чувствовал себя так плохо, как в этом году. В Винтерхолде до сих пор шёл снег по утрам, а ночью ударяли заморозки, когда в Рифтене и Вайтране весна уже готовилась перейти в лето. И отпуск в Хаммерфелле вдруг перестал казаться чем-то нежеланным — особенно, если ему не придётся узнать, какие его ожидают кошмары.       — Я была так… уверена. — Потерянный голос Архимагессы вдруг ворвался в его размышления. Толфдир потряс головой, словно освобождаясь от дрёмы. Архимагесса тем временем взяла письмо у него из рук и убрала его в стол. — В Винтерхолде занимать нам негде и не у кого, так что я думаю написать нашей прекрасной Верховной Королеве и спросить, по чем нынче скайримская казна.       — Вы надеетесь на кредит от короны?       — Почему же, — улыбка её стала едкой, — я надеюсь на безвозмездное финансирование образования и магических исследований в Скайриме.       Толфдир прикрыл глаза рукой — и позволил себе один жалобный вздох. Архимагесса ещё более едко фыркнула, но он не мог не почувствовать в её голосе то же жгучее сожаление, что сейчас и его разрывало изнутри.        — Нет, Обливион, я не надеюсь даже на кредит. Представляю, что им еле хватает на то, чтобы закрывать дыры в собственном бюджете.       — Дыры, пробитые мечами и копьями, — пробормотал Толфдир, отнимая руку от глаз. — Не так я представлял себе мир после войны.       — И кто ещё из нас двоих наивен?       Их взгляды встретились — и хоть Архимагесса продолжала улыбаться, в её глазах горели города.       То были древние глаза, обманывавшие и обманываемые, видевшие закаты прежде рассветов и дым до пожара. То были глаза, говорившие «хочешь мира — готовься к войне».       Толфдир вздрогнул. Наваждение, мираж, химера…       Может, его кошмары приходят наяву?       Архимагесса вдруг затянулась поглубже — и пустила в него колечко дыма. Как он мог посчитать эти глаза древними? Нет, теперь они были молодыми, совсем юными, как у нахального и весёлого мальчишки.       — Не бойся, Толфдир, мы что-нибудь придумаем. Деньги пока есть, и, кто знает, может, наши шахты будут более прибыльными. Хотя я начинаю понимать, — она показала ему свои пожелтевшие от табака зубы, — почему волшебники живут одни в своих башнях — это намного экономнее.       Деньги от ярла или королевы… Бесплатное образование для всех…       Химеры, химеры прыгали перед ним. Он взмахом головы оттеснил их в дальний угол сознания — но он был уверен, что перед сном они ещё к нему вернуться. Вместо этого Толфдир чуть хрипло сказал:       — Возможно, что группа Нирии сможем найти в тех руинах нечто, достойное публикации.       — Кроме того странного набора букв? Не знаю. — Она развела руками. — Мы вообще съехали с темы каникулярного сезона. Вот ты, Толфдир, можешь навестить…       Она вдруг осеклась, сглотнула. Её взгляд метнулся от него куда-то в сторону, словно она не знала, куда его деть. Чтобы Архимагесса не стала договаривать — это был случай исключительный.       Толфдир хотел ответить, но нужных слов не находилось. В голове вдруг стало странно пусто. Он просто молча смотрел на Архимагессу, смотрел и ждал, что будет дальше.       Она чуть прищурилась, перестав улыбаться, и выражение лица у неё было почти извиняющееся — а такого он на своей памяти ещё не видел.       — Простите, Мастер-Волшебник. Мне не стоило так говорить?       Нет, в её голосе всё ещё оставалось что-то насмешливое. Хотя Толфдиру казалось, что ироничный подтон в её речи был такой же неотъемлемой частью Архимагессы, как были её сверкающие алмазами глаза и руки с потрескавшейся кожей.       — Нет, Архимагесса, всё в порядке, — он опустил взгляд, теребя кончик бороды. — Но я… — Он неопределённо махнул рукой.       — Толфдир, это, конечно, твоё дело — Архимагесса сегодня была сама тактичность. — И я не хочу лезть никому в душу. — «Но именно это ты и собираешься сделать». — Просто говорю, что если ты хочешь, чтобы я тебя докинула до Фолкрита, то я готова в любой момент. Ты бы мог сам потом вернуться через Круг Телепортации. И тебе не обязательно возвращаться в один день! Устрой небольшой отпуск.       — Я должен сказать, отпуск на кладбище я не планировал так скоро…       Толфдир улыбался, хотя ему не нужно было зеркало, чтобы знать, каким горшим было выражение его лица. А его медленный, глубокий вздох — он уже сам начинал себе верить.       — В общем, я подумаю, Архимагесса. Было очень мило с вашей стороны предложить.       Она слабо улыбнулась ему, выпуская дым сквозь зубы.       — Ну, тут я не совсем бескорыстна.       — Прошу прощения?       Архимагесса поднялась из-за стола.       — Толфдир, я бы хотела начать сегодня готовить место проведения экзамена по Практической магии.       Ему уже не нравилось, куда идёт этот разговор.       — И вы хотите?..       — И я бы хотела это сделать сама, но мне надо известить нашего казначея об изменениях в бюджете, — от него не ускользнула мягкость в её голосе при упоминания казначея Коллегии, и Толфдир чуть улыбнулся. — Потом моя смена караула маленьких гоблинов, — её глаза теперь буквально искрились от еле сдерживаемого веселья. Редко когда она выглядела такой счастливой, чем когда говорила про своих «маленьких гоблинов». И редко когда Толфдир слышал, чтобы более красивые слова говорили хоть вполовину той нежности, что звенела в её голосе.       Он невольно покачал головой, вдруг осознав, как глубоко поразила его эта беззаботно брошенная фраза. Боль, острая, резкая, выстрелила в районе сердца — и также быстро утихла.       Иногда Толфдиру казалось, словно он ходил с мечом в груди. Он должен был умереть, но по воле чуда или проклятия смертельная рана его затянулась вокруг лезвия. И хоть он всегда чувствовал тяжесть металла и скованность движений в попытках случайно не задеть рукоятью дверной проем или стену, он мог ходить. Он даже мог почти не замечать метровый клинок, входящий в него в районе солнечного сплетения и выходящий со спины меж лопатками — пока случайное слово не задевало гарду и не напоминало, что он всегда будет пронзён этим мечом, и никакая сила, никакая королевская рука, не достанет его из его груди.       Голос Архимагессы беспечно журчал рядом с ним.       — … И, если они меня не съедят, вечером я планирую закончить пару дел, вроде того моего проекта с Туррианом — ну ты помнишь — отправки писем, а также меня ждёт последнее занятие с «пнями». А такую важную часть экзамена, как подготовка, я могу поручить только тебе.       Она не спрашивала, удобно ли ему будет, как такое изменение планов повлияет на его работу, хочет ли он вообще этим заниматься. Архимагессой владела железная уверенность, что он сделает почти всё, что она его попросит.       — Рад помочь.       Толфдир чуть сжал губы. Она дала ему честные причины, правдивые, он это знал точно, причины — но всё же он чувствовал некую долю… неискренности в Архимагессе. Он не мог точно сказать, почему и в чём — и потому лишь склонил голову.       — Отлично! — Она вскочила и хлопнула его по плечу. — Тогда через десять минут у спуска в Мидден.       Она вылетела из зала прежде, чем он успел передумать.       

***

      Лестница башни Достижений обрывалась в черный провал. Архимагесса застыла перед ним на пороге, держась за распахнутые двери, и вглядывалась во тьму. Вслушивалась, как хищник на границе неизвестных владений.       Толфдир, сам того не сознавая, тоже прислушался.       Древний, как само время, камень тихо гудел. Где-то далеко, не стесняемое приземистым подземельем, рокотало серо-синее море. Уже сотни лет оно пыталось белой пеной сокрушить основы Коллегии, и сотни лет Коллегия упорно стояла на чернильных острых скалах. И в глубинах этих скал сейчас стояли они с Архимагессой, на пороге тьмы, и ветер, гуляя по бесконечным лабиринтам, свистел и шептал вокруг них, подражая голосам людей.       — Мороз по коже, да? — спросила она вдруг, не оборачиваясь. Смесь трепета и предвкушения в её голосе заставили его вздрогнуть и подойти ближе. Архимагесса, ни на минуту не отводя взгляда от пути вниз, бросила окурок сигареты и железным носком сапога его потушила.       — Каждый раз, — ответил Толфдир, качая головой, хотя она и не могла этого видеть. — Каждый раз.       Сделав один последний вдох, он прошёл под рукой Архимагессы и переступил порог.       Бархатная чернота обступила его, сомкнулась вокруг его открытых глаз, как вторые веки. Он постоял несколько секунд, выжидая. Вдохнул влажную тьму…       Позади послышался свист рассекаемого воздуха, за ним щелчок — и перед Толфдиром возник клубок чистого белого света, залив небольшую площадку, на которой он застыл. Вперёд уходил каменный коридор — по центру явно виднелась протоптанная в пыли десятком ног дорожка.       Архимагесса прошествовала мимо, ещё три шара света последовали за ней, как стайка утят. По пути она хлопнула его по плечу и подмигнула.       — Не могу оставить все веселье тебе.       — Не могу сказать, что здесь очень…       Толфдир вдруг осёкся. Сложно было сохранить голос, когда Архимагесса вместо того, чтобы пойти вперёд по коридору, резко развернулась на восток — и гордо прошествовала к притаившейся в нише двери, обитой железом.       — Архимагесса. — Толфдир заспешил к ней. — Архимагесса, вы же не хотите идти по Омуту?       — А почему нет? — Она сверкнула ему улыбкой через плечо. — Обычным путём до Портального зала можно и десять минут идти, и пятнадцать, а короткой дорогой — в три минуты.       — Да, но…       — Толфдир, мы же не какие-то студенты, чтобы ходить по Миддену кучками и только по разрешённым коридорам.       — Да, но, безопаснее…       — Вдвоём мы можем пройти и через Омут, и через шестнадцать планов Обливиона. — Словно в подтверждение своих слов, Архимагесса похлопала по двери. — И вы, Мастер-Волшебник, меня не переубедите. Если переживаете, можем встретиться уже внизу…       Толфдир вздохнул и подошёл ближе.       — Одну я вас туда точно не пущу.       Архимагесса снова подмигнула ему. Нет, она, конечно, манипулировала им, пытаясь втянуть в очередную авантюру — и какое-то нехорошее чувство, завязавшееся узлом у него в животе, подсказывало, что делала она это не из практических побуждений. Да и кто в здравом уме сам полезет в Омут? Легендарная лестница, проходящая через все уровни запутанного лабиринта Миддена, она… не во всём подчинялась обычным законам реальности.       Он подавил желание сделать ещё один глубокий, усталый вздох.       — Омут — очень опасное место. Вы ведь будете следовать моим инструкциям? — спросил он с вялой надеждой.       — Конечно, Толфдир! Ты у нас эксперт. Я не сделаю ничего такого, что может подвергнуть нас опасности.       О, эта хитрая улыбка!       Толфдир поправил свои седые косы, пригладил бороду, потер вместе ладони — и в воздухе вокруг запахло грозой. Мысленно он потянулась за магической энергией, текущей рядом с ним, вокруг него, через него. Это было словно опускать руку в поток с ледяной водой — на самых кончиках появилось лёгкое покалывание, словно к ним прижимали иголки, и чем глубже он тянулся, тем сильнее немели мышцы.       Маленькие разряды молний хлёстко защёлкали между пальцев, перепрыгивая между руками. Кровь тут же забурлила, вспенилась от прильнувшей к ладоням магии.       По одному приказу его воли молнии утихли. Он не думал, что они на самом деле ему сегодня пригодятся — просто хочется быть… уверенным в своих силах.       — Только не торопитесь, Архимагесса!       — Угу-угу!       Архимагесса уже положила одну руку на дверь, а второй принялась чертить в воздухе брызжущий оранжевыми искрами знак. На мгновение её радужки вспыхнули, как два тлеющих уголька — и с щелчком магический замок был распечатан. Это была главная гарантия, что никто, не подготовленный к спуску, случайно не окажется в Омуте.       Взявшись за ручку, Архимагесса бросила на него быстрый взгляд. Толфдир расставил ноги пошире, вытянув руки перед собой, и кивнул. Он был готов.       Без лишних слов она что есть силы дёрнула дверь на себя…       Ничего. Никого, точнее — потому что вниз от двери змеёй закручивалась каменная винтовая лестница, её гладкие резные ступени терялись во мраке.       — Пока всё идёт хорошо, нет? — пробормотала Архимагесса, ступая на неё. Эхо от её каблуков с металлическими вставками тут же побежало через ступеньку, в толщу скалы, и потерялось где-то в темноте.       Архимагесса перекинула свою бордовую накидку через левое плечо, освобождая правую руку, и бодрой рысцой двинулась вперёд. Толфдиру только оставалось, опираясь на стены, спешить за ней.       — Интересно, как глубоко идёт Омут? — спросила Архимагесса, вполголоса считая ступеньки.       — Никто точно не знает, потому что… Борода Оркея!       Толфдир не смог закончить — его рука на стене вдруг опустилась на что-то гладкое, как чешуя змеи.       Он одёрнул руку и отпрянул к противоположной стене лестницы.       — Толфдир? — его ученица застыла на полушаге. — Что случилось?       Взгляд на стену, на которую он только что опирался — и он невесело усмехнулся.       — Простите, Архимагесса. — Толфдир покачал головой. — Я всё время забываю про этих змеев, — и он показал рукой на настенный узор в виде каменного гада. Каменотёсы древности оставались непревзойдёнными в своём искусстве — хоть змей и был сделан в очень примитивном стиле, его тело на ощупь было, как живое, чешуя казалась холодной, гладкой и чуть скользкой. Каждые полтора шага на бесконечном теле его, ползущем вслед за бесконечной лестницей, было вырезано по глазу, чей зрачок указывал туда, откуда они пришли. К свету, на который он призван вечно направлять других, но никогда не сможет увидеть сам.       Толфдир вздохнул и последовал за Архимагессой.       — Как я говорил, никто точно не знает глубину Омута, потому что никто не видел его конец. Из хроник Коллегии можно предположить, что она, пройдя всю скалу, уходит ниже уровня моря. Но все, пытавшиеся достичь дна катакомб, либо бросали попытки после получаса схождения, объясняя это странными звуками, приближающимся к ним снизу…       — Либо не возвращались вовсе? — спросила Архимагесса с задором.       Вместо ответа Толфдир бросил за спину взгляд — но там были только серые каменные ступени, да мерцающие в бледном белом свете глаза змея, указующие вверх. Он вдохнул тяжёлый влажный воздух подземелья, сдобренный отсыревшей пылью. Ему стало вдруг интересно, сколько костного праха сейчас оказалось в его лёгких.       Но Толфдиру не пришлось это узнать, потому что Архимагесса резко замерла на месте и повернулась всем корпусом влево. И тут, словно по волшебству, Толфдир заметил перед ней дверь.       — Я же говорила, что всё будет хорошо! — воскликнула она тоном уверенного учёного, не считавшего, что один процент смертельной неудачи может случиться именно с ним. — Эта дверь должна вести прямо к Портальном залу.       — Да, но…       Он не успел закончить — Архимагесса схватилась за ручку и дёрнула дверь на себя.       — Стойте!..       Дверь с громовым эхом ударилась о камень стены.       Несколько мгновений они стояли в оглушающей тишине.       — Ох, Дибеллу мне в…       Толфдир, поборов оцепенения, ткнул её локтем в бок. Хотя у него самого на языке сейчас вертелось не одно проклятие и не одна молитва.       Тысячеглазый змей, проползая мимо за их спинами, не решался заглянуть в проход из грубой скальной породы. Это была пещера в самом сердце катакомб Коллегии, не тронутая его строителями.       Проход по-рептильи извивался. В нём не было факелов, но десятки светящихся грибов синими фонариками указывали путь.       — Не похоже на путь к Портальному залу, да? — спросила шёпотом Архимагесса — но в этом сдержанном шёпоте он уловил намёк на надежду. Лишь бы не на то, о чем он сейчас думал…       — Это… странно, — пробормотал Толфдир, наклоняясь чуть ближе, но не решаясь пересечь невидимый порог. — Вы точно представили нужный путь?       Архимагесса на каблуках развернулась.       — Точно? Нет, Обливион, мне захотелось сходить в нашу местную камеру пыток! Ты вообще себя слышишь?       Толфдир нахмурился и сложил руки на груди.       — Я слышу себя прекрасно, моя дорогая Архимагесса, большое спасибо. И я вам говорил, что Омут — странное место. Хотя… — он снова вгляделся в путь перед ними. — Если вы действительно выбрали в качестве места назначения Портальный зал, он не мог не привести вас туда. А это… Это более чем необычно. И честно говоря, я не совсем представляю, что нам дальше делать.       Она в ответ фыркнула.       — Как что, пойдём искать другую дверь…       В этот раз Толфдир схватил её за плечо, останавливая на месте.       — Мы не можем не пойти в эту дверь.       — Что? — вскинула она брови.       Толфдир сглотнул.       — Нет, — шепнул он. — Мы обязаны пойти в комнату, которую нам открывает Омут.       — Иначе?..       — Иначе это будет последняя комната, которую он нам откроет.       Архимагесса, несколько мгновений обдумывая его слова, медленно кивнула.       — Обидно, конечно, но… Так даже интереснее, нет?       Толфдир не должен был удивляться почти болезненному любопытству, которое промелькнуло в её голосе. Не должен был удивляться, что она готова была прыгнуть в неизвестность с радостью и предвкушением. Ведь он знал Йоллен — знал и других, похожих на неё, среди которых был когда-то и он сам.       И всё же он удивился.       Вдруг Архимагесса обернулась к нему — и по-мальчишески, нахально и весело ухмыльнулась. Такая задорная, такая уверенная в себе улыбка.       И тогда оно мелькнуло перед ним.       Черты её лица словно ускользнули от него, одно моргание — и вот он уже стоит на пороге деревянного дома в час коротких летних сумерек. Ночные птицы, уже поднявшиеся от дневного сна, заливаются вокруг, где-то вдалеке шумит Фолкрит — звон наковальни кузнеца, хлопанье ставен, последние вечерние разговоры соседей…       Он вдыхает густой аромат летнего леса — сосновая смола, остывающая после дневной жара земля. Он смотрит через порог — в другое лицо, с вьющимися русыми волосами, кожа бледная, и даже глаза другие — один карий, другой серый, освещённый зелёной звездой в центре.       Глаза другие, но в то же время, как у него.       Матери Толфдира при его рождении сказали, что он был проклят духами. Его прабабка, присутствующая в тот момент, даже предложила его умертвить, чтобы не навлечь беды не семью.       «Подушкой… это ничего… родился мёртвым… ».       Толфдир сам не помнил этих слов — не мог помнить — но тот убаюкивающий, мягкий, как бархат, голос после таинственной смерти прабабки долго снился ему в детстве.       Ему повезло, что его мать не поддалась на уговоры. Со временем в деревне перестали говорить о «заговорённом мальчике», став называть его «Толфдир, считающий воронов». Но руки его прабабки — не её тело, не лицо — но именно руки, жилистые дряблые руки, они словно всю его молодость тянулись за ним, к нему, отбрасывая тень на любое семейное счастье — и особенно несчастье.       Поэтому Толфдир проследил, чтобы его сын никогда даже не думал о своих колдовских глазах и добрых жилистых руках.       И потому его сын сейчас улыбается ему через порог.       «Не волнуйся, отец, я не буду экспериментировать без тебя».       В глазах её горели города…       Толфдир резко втянул воздух и невольно отступил на шаг. Ноги его запутались, и он чуть не повалился спиной на лестницу.       Он был в одном мгновении от того, чтобы проломить себе череп о ступени — а в следующее мгновение его уже подхватили под руку.       — Толфдир? Всё в порядке?       Рука, поставившая его на ноги, была тверда, но взгляд Архимагессы, встретившись с его, дрогнул. Она обеспокоенно смотрела на него в сумраке лестницы. Толфдир попытался ответить — но не сразу смог найти свой голос. Наваждение ушло также быстро, как ушло, но… Он невольно коснулся носа. Как странно. Он до сих пор чувствовал запах сосновой смолы и остывающей земли.       — Я… Прошу прощения, Архимагесса. Мои старые кости уже не те, что раньше. Иногда они отказывают мне в самый неподходящий момент.       Несколько ударов сердца девушка внимательно в него вглядывалась, и в глубине её глаз отражался свет магических свеч. Казалось, будто это саламандра своими огненными глазами смотрит на него из пучины водоёма.       Наконец она кивнула.       — Посмотрим, куда ведёт нас тёмный омут, а?