***
Уже привычный путь — несколько концентрических кругов, ветви магических знаков, сверкающий в руках синий мелок. Йоллен не заморачивалась с дополнительной защитой — кому придёт в голову ловить её телепортацию? Да даже если бы и пришло, кто был бы достаточно силён, чтобы сотворить подобное? Он, конечно, говорил ей обратное. Предупреждал. Всегда ставить двойную или тройную защиту, во время любых межпланарных путешествий — но Йоллен знала, он был параноиком. Мгновение — и яркий белый свет, объявший её при перемещении, выбросил её в полутьму Портального зала. Двое дремор ощерились, показывая свои острые хищные зубы, уже поднимая свои огромные мечи — а потом замерли. Взмах рукой — и они уже клонили свои рога к земле в поклоне. Йоллен без слов вышла из зала и запечатала его за собой Знаком-Ключом, а потом рванула через мрак Миддена в свете двух бледных магических фонарей. С лёгким перезвоном они следовали за ней, и эхо этих мелодичных звуков, искажаясь, но никогда полностью не умолкая, уходило в глубину. Йоллен глубоко вдыхала тяжёлый влажный воздух подземелья, вдыхала почти ощутимую тьму, живущую здесь. Несколько раз, когда магический фонарь не поспевал за ней, ей вдруг думалось, как хорошо было бы навсегда остаться в темноте. Она казалась такой… знакомой, такой привычной. Поймав себя на этой мысли, Йоллен поёжилась. Ноги уже сами несли её к Толфдиру. А потом неожиданная идея заставила её замереть на месте. Остановка была такой резкой, что она проехалась вперёд по гладкому камню на несколько шагов. Толфдир, этот проклятый обманщик! Он ведь что-то видел в Храме, что-то такое, что заставило его подскочить при её приближении. Он попытался загородить собой Стену Памяти — но зачем? Ей хватило одного взгляда — нет, не на камень, но на самое место, где стоял Толфдир, чтобы понять: он закрывал собой два имени, Мирабеллы и Савоса Арена. Йоллен сжала и разжала челюсти. Помедлив мгновение, заставила себя двинуться дальше, к выходу из Миддена. Но мысли — мысли тянули друг друга за собой, словно разматывавшийся по полу клубок ниток, выпавший из рук ткачихи. Йоллен сама, своей собственной рукой, высекла ту надпись. Ей казалось, что ещё немного, и она пробьёт стену, так сильно она вдавливала зубило в камень. Почему? Ответов было сразу много и ни одного. Но был и более важный вопрос: Что же так поразило Толфдира? У Йоллен уже наклёвывалась шальная мысль — зайти в Храм. Только на минуту, только посмотреть. Проверить. Убедиться. Но ей придётся сделать знатный крюк, так как Портальный зал и Храм были далеко друг от друга. А можно было снова пойти в Омут… При воспоминании Йоллен вздрогнула. Это место заставляло волосы на руках у неё вставать дыбом, и не от возбуждения. Коридор круто набирал высоту, и впереди уже маячил свет на подступах к лестнице из Миддена. Йоллен решила: она зайдёт в Храм, обязательно зайдёт. Но не через Омут.***
Время приближалось к одиннадцати часам, когда Йоллен взлетела по лестнице Башни Достижений — в ней было тихо, все преподаватели, жившие здесь, сейчас проводили занятия в Башне Элементов — и замерла у двери, ведущей в покои Толфдира. Она знала по его расписанию, что сейчас он должен у себя в кабинете готовиться к послеобеденным занятиям. Йоллен взялась за ручку. Постояла. Вдохнула. Выдохнула. Отпустила ручку. Подняла кулак — и быстро постучала. Лишь бы его не было здесь. Да, тогда всё будет очень просто — Йоллен просто уйдёт по своим делам. Возможно, направится сразу в Арканеум, или чего-нибудь перекусит в столовой. Боги, она ведь ушла без завтрака, и при быстрой ходьбе на неё накатывали приступы тошноты. Йоллен уже развернулась… — Войдите! Она чуть не подпрыгнула на месте. Это странное свойство Толфдира — он всегда говорил спокойно, даже тихо, но всё равно казалось, будто, подобный грому, его голос перекатывается по перемещению и проверяет на прочность чужие кости. Но она справится. Неужели после всего, что с ней было, Йоллен испугается одного разговора с её бывшим учителем? Йоллен уверенно толкнула дверь. Помещение перед ней не отличалось ни размером, ни богатством обстановки. Простая деревянная мебель, несколько маленьких картин, даже картинок, в лакированных рамках, один шкаф с книгами, письменный стол да стул, за которым виднелась дверь в спальню. Но Йоллен знала, что настоящая ценность находится в спальне Толфдира: там было вырублено широкое смотровое окно, выходившее на материк. В него хорошо было наблюдать закаты, выпиливающие золотые каймы у лежащих рядом гор и наливавшие чернила в залегающие между ними долины. И снег — снег казался не белым, но мягко сиреневым в эти краткие минуты. Старый норд сидел за столом, склонившись над бумагами. Иногда он замирал на месте, что-то бормотал себе с возбуждением, помечал место карандашом, потом читал дальше. Иногда он в задумчивости брался за одну из своих седых кос и вертел в руках, размышляя над очередным пассажем в заметках. И он не обращал никакого внимания на Йоллен. Она достала свою записную книжку, пучившуюся от вложенных туда листов, и та едва не взорвалась фейерверком бумаг, стоило ей откинуть застёжку. Йоллен похватала записи и сжала с хрустом в руках. — Толфдир. Послушай… Шелест переворачиваемой страницы. — В общем… Скрип карандаша по бумаге. — Толфдир… Йоллен опустила глаза. Мозаика пола, казалось, шевелилась у неё под ногами. Она набрала воздуху и, не успев передумать, вытолкнула из себя застрявшие в глотке слова: — Толфдир, мне нужна твоя помощь. Йоллен подняла от поля взгляд на своего учителя — и замерла. — Вы солгали мне, Йоллен. Кустистые тучи-брови собрались над горным перевалом его переносицы. Разноцветные глаза, карий и зелёный, буквально стреляли в неё молниями. Обливион её побери, Толдфир просто белел от ярости. Йоллен так и застыла с раскрытым ртом. — Вы сказали мне, что вам нужно к Аккре забрать зелья для госпожи Катерины. Я знаю, что это неправда. Но вам так срочно понадобилось убежать, что вы даже не удосужились выслушать меня до конца и применили на мне телекинетическое заклинание, чтобы убрать меня с пути. Удар, удар, удар — каждое слово словно молотком било Йоллен по голове. — Насчёт этого… Йоллен неловко потопталась на месте. Провела рукой через непослушные жёсткие волосы, чувствуя, как они щекочут ладонь. Она знала, что наворотила дел. Одной из главных проблем было то, что она ляпнула, что идёт к Аккре. Да, она рассчитывала, что будут свидетели её посещения зельеварщицы, и Толфдир не станет копать глубже. Но Толфдир, этот удушающе заботливый Толфдир… «А ещё он Мастер-Волшебник, второй по значимости человек в нашем караван-сарае». — Слушай, Толфдир… В общем, прости меня. Мне жаль, что так получилось. Мне не стоило врать тебе. И тем более применять на тебе волшебство. Просто я… запаниковала. — Запаниковали по поводу чего, Архимагесса? — Толфдир вскинул руки. — Я просто не представляю, что в вас тогда вселилось. Почему вы убежали? Почему именно к Аккре? И к Аккре ли вообще? Йоллен вдохнула и выдохнула. — Нет, я действительно пошла к Аккре. Но не за микстурами для матери. Я… не хотела, чтобы ты видел, как сильно меня побил Ксаркс. Глаза Толфдира округлились, он резко втянул воздух через рот со свистящим звуком. Руки так и повисли в воздухе, забытые. — Я не хотела, чтобы хоть кто-то видел, как он на самом деле сильно меня побил в ходе нашей «демонстрации». Он — лучший ученик на курсе, это знают все, но всё же, если бы другие поняли, что он был в одном шаге, чтобы уделать меня… — Вы боитесь, — неверяще пробормотал Толфдира, — что вас посчитают… слабой? — Слишком слабой для Архимагессы, — сказала Йоллен с упором на последнее слово. Нет, выглядеть слабой она не была готова в любой ситуации, но насчёт её позиции в Коллегии это была чистая правда. — Толфдир, меня должны уважать. Я — наглая девчонка из Сиродила, которой и тридцать не стукнуло — и я хожу с Посохом Магнуса и указываю людям, которые изучают магию второе столетие, что им нужно делать. Я не говорю, что я самая умная или знаю больше всех заклинаний — но за мной признают мою силу. Силу и ярость. А если я начну на людях падать в обморок или приходить в Больничное крыло к моей матери, охая, после собственных занятий — я потеряю свою силу. Но и долго скрываться я не могла — и единственный человек, кому я могла довериться в этой передряге — это Аккра. Это была правда. Нет, Йоллен доверяла и своей матери, и Серане, и Толфдиру тоже. Но от всех них зельеварщицу отличало то обстоятельство, что она никогда не задавала вопросов. Йоллен знала, что она может заявиться к Аккре с трупом, и та совершенно молча приготовит ванну с кислотой и никогда с ней потом об этом не заговорит. А лишних расспросов Йоллен позволить себе не могла. Толфдир ничего не отвечал. Его разноцветные заговорённые глаза долго всматривались в неё, проверяли, взвешивали. Йоллен не врала. Она знала, что не врала — и благодаря этой уверенности то должен был знать и Толфдир. — Вам всегда надо быть самой лучшей хоть в чём-то, да? — пробормотал он как-то потерянно. — В заклинаниях школы Изменения — да. В потери сознания от внутреннего кровотечения — нет. А именно с этим мне помогла Аккра. Только факты. Йоллен говорила только факты. Наконец Толфдир прикрыл глаза и что-то прошептал. Молитву ли? Проклятия на её голову? Или уже ругался на самого себя? Сказать было невозможно. Но вот её старый учитель открыл глаза. Один глаз мягкий, насыщенного карего цвета, обычный человеческий глаз. И обычным мог показаться и другой, серый, разрезанный в центре сияющей зелёной звездой. Но совершенно неземное, завораживающее впечатление создавало соседство этих двух разных глаз. Йоллен была уверена, что это сама магия оставила на её учителе свою метку, и она любила в нём эти глаза. — Вы очень похожи на моего сына, Йоллен. Он тоже всегда стремился к самым вершинам. Йоллен прикусила губу, чтобы случайно чего-то не сказать. Она боялась вспугнуть нахлынувшие воспоминания Толфдира, потому что тот почти никогда не говорил с ней о своём прошлом. О семье. Ей всегда было до смерти интересно, что сделало Толфдира… ну, Толфдиром. — Он был младше вас, когда… Толфдир покачал головой и умолк. Йоллен знала только, что сына его звали Арчибальд, что он был волшебником, как и отец, и что он погиб во время какого-то магического эксперимента в их доме в Фолкрите, когда Толфдира не было рядом. Знала она, конечно, это не от него самого, ведь выражался он столь расплывчато — видимо, ему до сих пор было сложно об этом говорить — что Арчибальд мог быть и жив, и мёртв. — Как-нибудь я покажу вам Фолкрит, — сказал Толфдир хрипловато, часто моргая. Потом посмотрел вдруг на руки Йоллен, полные бумаг, вываливающихся из записной книжки. — Ах, простите, Архимагесса, вы ведь ко мне с чем-то пришли, так? Вам нужна была помощь? Йоллен заметила, как чуть дёрнулись вверх уголки его рта. Словно произнеся вслух ею сказанные слова, он только сейчас осознал их смысл. Йоллен просила помощи — у него. Йоллен знала, какое это должно было принести ему удовольствие — сделать что-то для неё, когда это не приказ, не спор, не угроза, но просьба. После всего сказанного это могло означать только одно: «Теперь я достаточно тебе доверяю, чтобы признаться в своём незнании». — Да, помощь. — Она тряхнула записной книжкой. — У нас намечается прорыв с раскопками в Данстаре, но одна я не справлюсь. — Давайте посмотрим… — Он взглядом указал ей на табуретку перед его письменным столом. — Введите меня в курс дела, а я пока приготовлюсь. Это значило, что Толфдир собирался основательно и вдумчиво осмыслять сказанное, вдыхая в себя никотиновые пары. Йоллен, вывалив перед ним бумаги, начала быстро рассказывать про Урага, про даты, про руины — и два оставшихся у них дня. Толфдир не спеша набил свою большую курительную трубку табаком, поджёг его от пальца и протяжно затянулся. Подержал в себе дым некоторое время, чуть прикрыв глаза, а потом выпустил его — и на мгновение его всего заволокло серой ватой, как высокую гору облепляют тучи в час грозы. Казалось, вот-вот с его вершин польются крупные капли дождя и покатятся по округе удары грома. Но Толфдир струёй воздуха разогнал дым и стал снова собой. Посмотрел на неё. Обливион, ей тоже захотелось закурить. Не трубку, нет. Йоллен больше нравились сигареты. Она носила с собой свою маленькую бриаровую трубочку только потому, что ей иногда хотелось махнуть ею перед матерью. Ну, как свою… Разбирая вещи отца, она наткнулась на неё и решила, что теперь она принадлежит ей. Нет, это тоже будет не совсем правдой. Сначала Йоллен попыталась её сжечь, вместе со всеми остальными его вещами. На кострище в их дворе сбежалась вся деревня, люди думали, что случился пожар. Пока решали, что делать, Йоллен пришла в себя, разбежалась и прыгнула в самый костёр. Она хорошо помнила жар, раскалывающий поленья, помнила языки жадного пламени, лизавшие ей ноги. Йоллен, правда, не помнила, как её оттуда вытащили — но по рассказам матери, вся в саже, она белыми зубами сжимала эту трубку, которая успела лишь слегка потемнеть. — У нас есть столбец дат важных исторических событий, — заметил Толфдир, вглядываясь в бумаги Урага, где он для каждого ряда нордских рун сделал перевод на современное имперское времяисчисление и небольшую заметку, что в этот день произошло. — Последняя дата указывает на событие, которое должно произойти через два дня. — Он постучал карандашом по ряду цифр и обвёл его, слегка вдавливая грифель в бумагу. — И напротив этого столбца на камне высечен ещё один. Из этого можно предположить, что они как-то связаны. Йоллен кивнула. Она и сама так думала — или хотя бы игралась с такой возможностью, так что приятно было услышать её собственные мысли от другого. — Но как Ураг ни старался, он не смог их ни с чем соотнести. Толфдир медленно перевёл рукой трубку из одного края рта в другой. Пожевал мундштук. Ах, в Обливион всё!.. Йоллен выудила из глубин мантии портсигар, подрагивающими от предвкушения пальцами выхватила сигарету и щелчком пальца подожгла. Схватилась за неё зубами, чуть не порвав, и жадно втянула дым, как младенец материнское молоко. «Хорошо, Даэдра меня побери». В этот раз удалось не подавиться — и Йоллен, в каком-то приступе ребячества, вдруг наклонилась к столу и единым выдохом застлала его дымом, как туманом. Потом, словно фокусник, повела рукой в одну сторону, другую — и резко смахнула дым со стола. Разочарование. Лёгкое, но всё же заметное. Записи никак не изменились, и чуда не случилось. Им придётся самим вгрызаться в эту тайну. — Давайте рассуждать логически, — продолжил Толфдир своим тихим, чуть скрипучим голосом. — Что у нас ещё записывается в цифрах? Йоллен, как всегда делала при раздумье на уроках, повернулась к одной из картин на стене. Ничем не примечательный горный пейзаж c изгибавшимися лентами северного сияния, но стоило присмотреться, и глаза начинали замечать не содержание картины, но саму форму. Рваные хребты дыбились после пары резких мазков мастихином, а потом мягкими кистями художник растушёвывал подножия, чтобы таинственная и древняя дымка накрыла лежащий в преддверии гор лес. В голове вдруг щёлкнуло. Вся дальнейшая линия рассуждений предстала перед ней также ясно, как картина на стене. — Время? Толфдир погладил себя по бороде. Кивнул. — Вы знаете время своего рождения? Тут же готовый ответ: — Примерно. И, — Йоллен взглянула на листок, — нет, не подходит. Даже задом наперёд. В трёх разных системах отсчёта времени. Они сидели некоторое время в молчании. Толфдир пыхтел своей трубкой, но почти не смотрел на бумаги, исписанные крючковатым почерком Урага, её собственными летящими надписями, когда рука не поспевала за мыслью, аккуратными и ровными рядами заметок Нирии — и даже несколько комментариев Дж’зарго были брошены туда. — Архимагесса, — наконец подал Толфдир голос, прикрыв глаза. — Объясните мне принцип, которым Ураг дошёл до понимания, что в первом ряду написаны цифры. — Ну, вот тут… — начала она, поднимая одну из бумаг, но Толфдир качнул головой. — Нет, объясните мне своими словами. Йоллен прищурилась. У Толфдира был явно какой-то план, но она ещё не понимала, в чём именно он заключался. Она сделала несколько быстрых затяжек, сигарета почти закончилась. — Насколько я поняла с его слов и записей, осознав, что не может никак перевести написанный перед ним текст, он задался вопросом, текст ли это вообще. — Йоллен обвела карандашом самую верхнюю строку столбца. Не для Толфдира, для себя. — Тогда он вспомнил, что в древненордском не было отдельной системы цифр, и вместо них также использовался рунический алфавит. Он перевёл все руны в имперские цифры. Но теперь встал вопрос, что же эти цифры обозначают. Я думаю, он пришёл к той же мысли, что и ты, Толфдир: что можно записывать длинным рядом цифр? — Дату чего-то. — Он кивнул, затянулся и медленно выпустил драконью струю дыма через нос. — Это была безосновательная догадка, — продолжала Йоллен, — тычок пальцем в небо. Он сначала испробовал варианты записи долгов — древние только и делали, что отмечали зарубками на камнях, кто кому сколько должен — но он почти сразу отмёл это предположение. Кто станет писать подобное в самом сердце комплекса строений почти наверняка религиозного характера? Йоллен сделала последнюю затяжку и резким движением затушила сигарету в глиняной пепельнице на столе. — И тут уже нашему начитанному Урагу пришлось попотеть. Перевести руны в цифры — это одно, а вот найти материалы по поводу древненордских календарей в — предположительно причём! — позднюю Меретическую эру — это уже совершенно другое. Она так ясно могла представить себе ворчливые причитания Урага, что на секунду испугалась, не было ли его правда в этой комнате. — Думаю, бедный Онмунд по его указке прополол носом все полки в Архиве и чихал не переставая. Но наконец, — Йоллен положила сверху лист, на котором и так скособоченная вязь почерка Урага от взбешённого мыслительного процесса стала почти нечитаемой. — Наконец он нашёл небольшую статью, где говорилось, что норды вели своё летоисчисление от сотворения мира, а также уточнялось, что конкретные даты они указывали особым рядом рун, отмечая ближайший по количеству дней праздник вроде солнцестояния или равноденствия. Посидев с вычислениями, — Йоллен ещё раз прошлась по трижды проверенному ряду формул, — он перевёл все даты в имперское летоисчисление. Оказалось, что они указывали не на даты в прошлом относительно времени выбивания — а в будущем. Йоллен остановилась на мгновение. Только сейчас до неё стало доходить, что канувший в лету религиозный культ обладал очень сильным пророчеством, уходящим на тысячелетия вперёд. Откуда они могли знать? Какие боги им нашептали эти даты? Толфдир одними глазами попросил её продолжать. — Раз там были даты в будущем из прошлого, у Урага был один выход: выбрать даты, что уже случились — то были все, кроме последней — и проверить, что тогда произошло. Тут дело уже оставалось за малым — взять любую имперскую хронику с самыми важными датами и найти нужные. Оказалось, что часть дат с плиты предсказывали события невероятной важности, вроде того же Кризиса Обливиона. Часть дат в прошлом не были отмечены имперскими историками. Есть дата моего рождения. И есть дата… — Через два дня. — Толфдир кивнул. — Значит, у нас плита, на которой древний культ выбил свои пророчества. Два столбца цифр, их равное число. Один из них обозначает даты важных событий, второй как-то связан с ним. Архимагесса, — Толфдир вдруг широко раскрыл глаза и сел прямее. — Вот если бы вы хотели оставить предупреждение потомкам о том, что должно случиться в будущем, на что бы вы им указали? Йоллен несколько секунд перекатывала его слова в уме. — Ну, собственно, дата. Время. Место… Йоллен так и застыла на месте. Казалось, из глаз Толфдира на стол прыгали разноцветные искры. — Ты думаешь… Теперь уже Толфдир позволил себе маленькую победоносную улыбку. Взял свою трубку — и описал ей в воздухе дугу, словно делал поклон. — Координаты, моя дорогая Архимагесса. Это могут быть только координаты. Йоллен схватилась за ближайший лист, но руки вдруг перестали её слушаться, или бумага оказалась слишком лёгкой, или кто-то открыл входную дверь башни, пустив по ней сквозняк. Бумаги посыпались по полу. Ей думалось, что она сейчас, подхваченная ветром, полетит вместе с ними, таким лёгким вдруг показалось собственное тело. — Трижды провалиться мне в Обливион, — прошептала Йоллен. — Архимагесса, не надо так… Он не успел закончить — Йоллен вскочила и на радостях обняла его через стол. — Толфдир! — Йоллен чуть потрясла его за плечи, и его хрупкое тело закачало из стороны в сторону. Смотря на его грозное лицо, она порой забывала, каким жилистым и тощим он был под слоями мантии. Каким хрупким. — Ты грёбаный гений! Я в Арканеум! Не дожидаясь ответных слов от ошарашенного Толфдира, она схватила бумаги, перекинула накидку, чтобы не мешала, и стрелой вылетела из его кабинета. Мысли толкались в голове, как торговцы в праздничный день на рынке, отдавливая друг другу пятки. За стоящим в голове шумом она почти забыла о том, что наговорила Толфдиру. Сказанное рассеивалось, как сигаретный дым. Но в одном Йоллен была уверена: Она не врала. Просто она не говорила всю правду. Толфдир так долго сидел, не двигаясь, что его трубка успела потухнуть. Пришёл он в себя, когда два зуба стукнулись друг об друга в первом приступе озноба. Но он не простыл, нет. Просто его посетило леденящее предчувствие, что Архимагесса втянет их всех в загадку последней даты. И неизбежность этого вдруг навалилась на него тяжестью надгробной плиты.