Сестра Элриков

Pov Роксана. «Ничто не ранит сильнее, чем осознание потери» – сказал однажды кто-то. Я прочитала эти слова, но не поняла их до конца, пока не ощутила на себе. Нашей братии прибыло. Нового гомункула Данте назвала Слос - Лень. Почему, я так и не поняла. Мне об этом рассказал Энви, когда я наведалась домой. С какой-то странной улыбкой, больше похожей на гримасу, он посоветовал присмотреться к новому секретарю Фюрера. Звание государственного алхимика – великая вещь. Полная свобода, по сравнению с простыми военными и тем более гражданскими. В Центральный штаб я выехала в тот же вечер и вскоре уже шла по широким коридорам. И вот она - эта дверь, что разделила мою жизнь на спокойствие и горечь… - Деми? - послышался тихий голос, и я обернулась. Слос стояла у шкафа, перебирая какие-то документы. Светло-голубой костюм шёл ей неимоверно. А с чёрными волосами она выглядит властней. Она улыбнулась мне, и я с трудом сдержалась, чтобы не отшатнуться. Каждый жест, каждая чёрточка, этот взгляд… Мама… Голова нещадно разболелась. Что-то словно билось об череп изнутри, стараясь вырваться. Что это? Воспоминания, чувства? Или всё вместе, моя прошлая жизнь?! Сны… В тех снах я ещё люблю её, дорожу каждым её словом. А сейчас? Только пустота, отравленная горечью. Откуда только что берётся… Не говоря ни слова, я вышла. Не могла больше оставаться рядом. Мне казалось, что ещё чуть-чуть, и я потеряю сознание. Кто же сотворил это с ней?.. *** После встречи жизнь вошла в привычное русло. Мустанг пытался припахать меня к работе с бумагами, но я сумела добиться разрешения вступить в карательные отряды. Война в Ишваре, развязанная Энви, дала свои, подчас кошмарные, всходы. Небольшие группы беженцев сбивались в террористические группировки. Я не застала саму войну: она официально закончилась в год моего поступления на службу. Но боевых действий на мою долю хватило. Кажется, Мустанг в итоге оказался только рад, что ему не придётся убивать этих жалких людишек. Слабак, как и все остальные… Сначала я упивалась этой разгульной свободой. Но, когда меня стали сравнивать с Кимбли - печально известным государственным алхимиком, ныне коротавшем деньки в тюрьме, - я поняла, что пора заканчивать. Мои успехи на этом поприще и так достигли немыслимых высот. Рвение Божественного алхимика было оценено по достоинству, и вскоре я начала продвигаться по карьерной лестнице. Я шла по трупам, и меня это не смущало. Напротив, мне казалось, чем больше крови я проливаю – тем меньше этих странных, мучительных снов-воспоминаний я вижу. Я словно изгоняла из себя последние крохи того существа, коим была раньше. Словно очищение… Кто сказал, что оно должно быть светлым? К сожалению, с вылазками пришлось распрощаться, когда перегнала Мустанга. Звание генерал-лейтенанта в шестнадцать лет обязывало к ещё большей ответственности. Не говоря уже о том, что этот самый Мустанг, находящийся ныне под моим командованием, вечно старался увильнуть от работы. В какой-то мере я его понимала – в гробу я видела всю эту бюрократию. Кажется, именно на этой почве мы нашил взаимопонимание и вооружённый нейтралитет, поддерживаемый с самого начала моей службы, постепенно перерос в элементарное сотрудничество. Нет, мы всё также продолжали собачиться, ни один не желал спускать позиции. Он – потому что я была девчонкой, чуть ли не вдвое моложе его. Я – потому что чувствовала свою силу и власть, и не желала, чтобы её попирали. Как я уже сказала, такой пост в шестнадцать лет – большая ответственность. Выше меня был только генерал-полковник Грумман. Фактически, мы с ним вдвоём командовали всем Восточным штабом. Старик был себе на уме, и с ним было интересно работать. А ещё он мастерски играл в шахматы. За всё время мне ни разу не удавалось выиграть у него. Такие мозги, и у человека… Кроме обычных обязанностей, Грумман так же свалил на меня наблюдение за экзаменами на звание Государственного Алхимика. Ежегодный набор значительно поднимал мне настроение. Всегда находился алхимик, считающий себя умнее и сильнее всех. Наивные. Большинство из них так никогда и не получат вожделенные серебряные часы, как бы они не старались вывернуться из собственно шкуры. Но набор 1912 года меня удивил. 24 октября как раз проходила практика. Приехавший с плановой инспекцией, фюрер наблюдал за происходящим, стоя рядом со мной на смотровой площадке. Попытка предпоследнего претендента была… приемлемой. Превратить дерево в бумажный шар и наполнить его водородом, выделенным из воды – на это надо иметь достаточно смекалки. Но потом всё пошло не по плану. Не по его плану. Злосчастный водородный шар натолкнулся на обелиск, оставленный одним из предыдущих экзаменуемых. Закономерно, на голову умника посыпались камни. Я, досадно поджав губы, уже готова была вмешаться – инциденты нам не нужны, тем более с летальным исходом. Но меня опередили. Паренёк, по виду ещё сущий ребёнок, вбежал в опасную зону и преобразовал пирамиду и остатки бумажного шара. С неба, мягко кружась, посыпались цветы. Я опёрлась на парапет, буквально вцепилась в холодный камень. Золотые волосы и глаза. Лицо, из ночи в ночь мелькающее в моих сладостно-томительных кошмарах. В висках заколотилась знакомая боль, заворочалась, засверлила. - Роксана? – Бредли скосил на меня глаз. - Откомандируй его под личное командование Мустанга. - Хорошо. *** Pov Эдвард После того, как мы с братом попытались воскресить маму, всё стало ещё хуже. Казалось, нет ни малейшего просвета, пока не появился Мустанг. Стать государственным алхимиком, цепным псом армии? Ерунда, ведь цена за это велик. Доступ к закрытым архивам, к книгам, в которых может быть подсказка: как нам с братом вернуть наши тела. Я пообщеал Альфонсу, что добьюсь этого, и пойду на любые жертва, чтобы братик снова мог быть обыкновенным мальчиком. Протезирование и восстановление должно было отнять три года моей жизни, но я не имел права на подобную роскошь. Уже через год я встал на ноги был готов отправиться в Восточный штаб армии. Сначала мы с Алом хотели поступать вместе, даже теорию оба писали, но подполковник Мустанг отговорил нас. Действительно, если кому-то проходить через такое, то только мне. Только мне отвечать за всё. Я так волновался из-за собеседования, что даже не мог сосредоточиться. Результат мне даже показался каким-то чудом. Я держал в руке плотный лист бумаги: «Эдвард Элрик допущен до практического экзамена на звание Государственного Алхимика. Тестирование состоится 24 октября 1912 года на учебном полигоне Восточного штаба». И вот он, момент истины. Творческое задание, чтоб его… Ну что, что, скажите на милость, я должен сделать? Совершенно не представляю… Но всё разрешилось как нельзя лучше. Видимо, это чистое везение. Действуя на одних рефлексах, я преобразовал угрожающее безопасности людей нагромождение камня и бумаги. Странное ощущение без преобразовательного круга. «В каком-то роде, я сама – формула» - вспомнились мне слова учителя. Хм, ну, хоть что-то я приобрёл… Вдруг я почувствовал чей-то пристальный, слишком пристальный для дружелюбного, взгляд. Наверху, рядом с фюрером, стояла девушка с неестественно белыми волосами. Где-то я её уже видел…. Только вот не помню, где. Кто она? Формы на ней нет, но я успел заметить серебристый блеск на шее. Очень похоже на серебряные часы. Неужели она тоже государственный алхимик? Такая молодая…Фюрер что-то спросил у неё, а потом едва заметно кивнул. Обсуждали меня и мою алхимию? Значит ли это, что я прошёл испытание? И всё же, где-то я её видел…