Космические герои

Когда Оби-Ван просыпается один в пустой постели, весь вчерашний день кажется ему нереальным. Он оглядывается по сторонам, замечая на полке такую знакомую модель звездолета. В душе шумит вода. В беспорядке валяется одежда. Нет, это не сон – все случилось на самом деле. Оби-Ван улыбается, зарывшись лицом в подушку. Он и надеяться не смел на такой исход, когда всего сутки назад ехал на встречу и переживал как мальчишка на первом свидании. Давно он не чувствовал подобного! Теперь в его размеренную, упорядоченную жизнь ворвался Энакин, выломав дверь и растоптав латным сапогом всю сдержанность и хладнокровие. Впрочем, Оби-Ван не против такой бесцеремонности, вчерашний вечер позволил в этом убедиться, и если бы представилась возможность все переиграть, Оби-Ван ничего бы не изменил. Разве что сказал бы правду еще в самом начале, избавив их обоих от множества тяжелых моментов, которые они, так или иначе, выдержали достойно. Шум в душе затихает, и Оби-Ван приподнимается, встречаясь взглядом с Энакином, на котором не надето ничего, кроме обмотанного вокруг бедер полотенца. Его влажные волосы вьются сильнее обычного, а кожа раскраснелась от горячей воды. Не смотреть очень сложно, да Оби-Ван и не пытается отвернуться. – Доброе утро? – неуверенно спрашивает Энакин. – Только что стало еще добрее, – Оби-Ван улыбается. – Иди ко мне. Энакин выдыхает, словно до этого момента все еще сомневался, и усаживается на край дивана. – Я счастлив, что провел эту ночь с тобой, а не в отеле, – говорит Оби-Ван и видит, как неуверенность окончательно покидает Энакина: тот сразу выпрямляется, расправив плечи, и смотрит с улыбкой. – Ты слишком хорош, чтобы променять все это на гостиничные полотенца. И спасибо, что разрешил остаться. – Не за что, – пользуясь моментом, Энакин снова ныряет под одеяло. Оби-Ван ловит его, такого чистого и свежего после утреннего душа (или, если точнее, уже дневного). – Для меня это было важно. – Для меня тоже. А еще... еще ты вчера пообещал, – Энакин нависает сверху, Оби-Ван не делает ничего. – Остаться здесь на неделю. Я прекрасно слышал, как ты это сказал. Все это он произносит с таким пылом, что Оби-Ван почти уверен: Энакин думал о его словах с тех самых пор, как проснулся. Думал, когда вылезал из постели, когда отмокал под душем и когда чистил зубы (от него совсем немного пахнет цветочным шампунем и очень сильно – мятной зубной пастой). Надо бы тоже привести себя в порядок. – От своих слов я не отказываюсь, – Оби-Ван потягивается, а Энакин, поймав удачный момент, пытается получить свой первый за день поцелуй, но вместо губ умудряется чмокнуть подставленную ладонь. – Эй, никаких поцелуев до того, как я почищу зубы. Кстати, мне понадобится щетка. У тебя есть запасная? – Была где-то. Энакин явно недоволен. Наверняка в его планы входило поваляться в постели подольше (входило хотя бы с того самого момента, когда он напомнил про ночное обещание и не получил отказа), однако Оби-Ван решает отложить это до вечера. Встали они поздно, и Асоке он тоже обещал – будет нехорошо примчаться в аэропорт в последнюю минуту. А еще хочется умыться и поесть. – Чем ты обычно завтракаешь? – Что найду, тем и завтракаю, – пожимает плечами Энакин. – Хлопья, бутерброды, замороженная пицца. Ну, то есть уже размороженная, конечно. Могу сделать салат, если хочешь. Или сам что-нибудь приготовь, я не против. Когда Оби-Ван с новенькой щеткой в руках стоит перед зеркалом в ванной, Энакин (уже одетый не только в полотенце) пытается организовать завтрак на двоих. Он все еще занят этим, когда заметно посвежевший Оби-Ван появляется на кухне все в той же голубой футболке с растянутым воротом и одолженных домашних шортах. – Что у нас сегодня? – Салат. – Отлично. Одним салатом сыт не будешь, а потому Оби-Ван заглядывает в холодильник. Вопреки ожиданиям, еды там навалом. Он достает молоко, яйца и четыре сочных немецких колбаски. Пока Оби-Ван занимается яичницей, Энакин заканчивает нарезать овощи, оставив их в большой миске дожидаться своего часа. – Чай, кофе? – Энакин включает чайник и споласкивает под водой их вчерашние кружки. – Угадай с одного раза, – Оби-Ван улыбается, а Энакин достает из шкафчика упаковку чая и засыпает его в кружку с планетами. Себе он заваривает кофе. Поджаренные колбаски ароматно пахнут на всю кухню, а Энакин, уже внесший свой посильный вклад в приготовление завтрака, подкрадывается к Оби-Вану со спины и обнимает за талию. Оби-Ван чувствует, как основания шеи касаются мягкие губы. – Хочешь, чтобы я отвлекся и наш завтрак сгорел? – Оби-Ван не отстраняется, довольно зажмурившись (пока Энакин не видит), и вместо ответа получает еще один поцелуй. А потом он все-таки спасает завтрак. Они сидят друг напротив друга. Энакин старательно нарезает единственную оставшуюся колбаску и шумно ерзает, то и дело бросая любопытные взгляды. Оби-Ван знает, что это может продлиться очень долго, а потому берет дело в свои руки. – Ты можешь задавать любые вопросы, все в порядке. – Даже бестактные? – оживляется Энакин. – Не помню, чтобы раньше тебя это останавливало, – Оби-Вану весело: какой же огромной оказалась разница между гладиатором Вейдером и стеснительным студентом Энакином. – Это другое! – Ну ладно, ладно. Спрашивай уже. Энакин молчит еще какое-то время, за которое успевает прикончить колбаску и опустошить чашку с кофе. Потом он подпирает щеку ладонью. – Я хотел спросить про Дуку. Разве преподы зарабатывают столько? Серьезно, что ли? Если так, то я где-то в своей жизни свернул не туда. Ага, думается Оби-Вану, у студентов тема денег часто бывает остра и тревожна. Ничего удивительного, что его смущает обсуждение таких вопросов, особенно с человеком, чей достаток явно выше. – Дуку ведет несколько авторских курсов, но свое состояние он сделал не на этом, – Энакин весь обращается в слух, и Оби-Ван специально выдерживает паузу, прежде чем продолжить. – Инвестиции. В них он настоящий профи. – А, ну здесь особый талант нужен, – энтузиазм сдувается так же быстро, как появился. – Я бы сказал иначе: здесь нужна железная задница, на которой ты будешь сидеть, пока занимаешься всем этим. Дуку из тех, кто умеет долго и методично впахивать. И нервы у него покрепче, чем у нас с тобой. – Тогда зачем ему преподавать? – Из любви к искусству, – пожимает плечами Оби-Ван. – Людям доставляют удовольствие разные вещи, а когда денег на все хватает, можно многое позволить себе просто для душевного равновесия. – На все хвата-а-ает, – мечтательно протягивает Энакин. Яркое весеннее солнце светит прямо в окно этой маленькой кухни, на улице шумно и уже тепло, где-то на парковке ждет старушка Импала. Оби-Вану нравится быть здесь: смотреть на Энакина, говорить с ним, ловить его взгляд. – Знаешь, если бы не Дуку, вряд ли мои книги увидели бы свет, – он улыбается. – Дуку постоянно присматривается к людям вокруг, находит тех, кого считает талантливыми, и помогает им. Они тоже не остаются в долгу, когда настает время. – Здесь я согласен с Дуку, ты очень талантлив, – сначала неуверенно, а потом чуть смелее Энакин тянется к Оби-Вану, накрывая его ладонь своей. И куда только делся весь ночной запал? – Хорошо, что ты так считаешь. Спасибо, – Оби-Ван переплетает пальцы Энакина со своими. На кухне по-прежнему пахнет жареными колбасками, омлетом и свежим кофе. – И что же он сделал, этот твой Дуку? – Помог выгодно вложить то, что я тогда имел. Когда я учился, то подрабатывал в книжном и снимал квартиру еще меньше твоей, – Энакин громко фыркает на такое замечание, но, кажется, ни капли не обижен. – Я смутно представлял, что буду делать, когда учеба закончится. Мне хотелось закрыть дверь на замок и просто заниматься своей первой книгой, ничего больше. Вся остальная жизнь за пределами этого казалась несущественной. – Твоя первая книга. «Аллергия на жизнь». – Да, это была она. – Я ее сначала только из-за названия схватил. Потом втянулся. И это настолько похоже на Энакина, что Оби-Ван смеется. Вряд ли Энакин, выбравший книгу по названию, ожидал получить историю о последнем оставшемся городе разрушенного мира. Но главный герой там гонщик и тоже не в восторге от песка, ничего удивительного, что «Аллергия на жизнь» не вернулась на магазинную полку. – Мне нравится этот мир. Даже если там одна пустыня вокруг. И, знаешь, – Энакин улыбается. – Легко было представить себя на месте главного героя. – И что бы ты сделал на его месте? – Оби-Ван догадывается, каким будет ответ, но хочет услышать его от Энакина. – Да то же самое! Лучше рискнуть всем, чем сидеть в песке и жалеть всю оставшуюся жизнь! Оби-Ван не уверен, что поступил бы так же, окажись он на месте своих героев. Бросить все, поверить легендам и отправиться навстречу неизвестности в поисках лучшей жизни? Он бы годами сомневался, взвешивая все «за» и «против». Но будь рядом с ним кто-то, похожий на Энакина, настолько же горящий идеей, кто знает, как бы всё сложилось тогда? – А скажи... – Энакин подается вперед, захваченный интересом. – Там, за пустыней, все-таки есть жизнь? Оби-Ван смеется. – Никто не знает. А те, кто выяснил, никогда не расскажут об этом тем, кто остался в городе. – Но ты автор этой книги! Как ты скажешь, так и будет. – А ты как считаешь? – Конечно, я хочу, чтобы это было правдой! – Значит, так и есть. Видишь, в чем прелесть этой истории? Правда такая, какой ты хочешь ее видеть. Энакин не сводит с него взгляда. – А какой ее видишь ты? – Я люблю книги, в которых есть хотя бы капля надежды, – Оби-Ван знает, что такого ответа слишком мало, а Энакину, как и многим на его месте, хочется узнать все до конца. – И некоторые вопросы должны оставаться без ответов. В этом главная ценность таких историй. Они остаются в твоих мыслях, ты сам можешь придумать, как будет дальше. Эта история становится и твоей тоже. Оби-Вану кажется, что Энакин все равно продолжит расспрашивать, но вместо этого он послушно затихает, готовый слушать дальше. Оби-Ван не заставляет его долго ждать. – Перед самым выпуском я получил наследство. Не такое, на которое можно жить и годами ни в чем себе не отказывать, но для меня тогда это были первые большие деньги, и я совершенно не представлял, что с ними делать. Когда у меня их не было, я думал, конечно, на что бы мог потратить, будь они у меня. А в тот момент настало время что-то решать. И я не придумал ничего лучше, чем оставить подработку, вложить все силы в одну единственную книгу и однажды проснуться знаменитым. – О, так у тебя получилось? – Ничего из этого я не сделал, – Оби-Ван откинулся на спинку стула, наблюдая, как пляшут по потолку солнечные зайчики. – Дуку очень вовремя спросил о моих планах. Тогда-то он и помог вложить мои деньги так, чтобы они были полезны для меня очень и очень долго. Так и случилось. Я несколько лет работал над «Аллергией на жизнь» и нашел издательство, готовое иметь со мной дело. – И тогда ты проснулся знаменитым. – Я ни разу еще не просыпался знаменитым, – смеется Оби-Ван, он говорит чистую правду. – Моя первая книга просто была одной из сотен других чьих-то первых книг, попавших на полки в магазин. Особых денег писательство не приносит, знаешь ли. Для того, чтобы на это жить, нужно быть писателем с мировым именем. Я не из них, ты об этом знаешь. – Это временно! – Энакин придвигается ближе и смотрит с такой искренней уверенностью, что Оби-Ван тоже готов поверить буквально во все. – Если бы я сделал так, как планировал сначала, то был бы в себе разочарован и вряд ли смог бы взяться за вторую книгу так скоро. Или забросил бы все это дело вообще. Но раз у меня были деньги и было время, то почему нет?

***

Позавтракав, они заезжают в отель за вещами Оби-Вана. Он ничуть не жалеет о том, что напрасно оплатил номер, в котором не ночевал. Когда они забирают Асоку, она держит при себе все, что могла бы сказать, зато внимательно приглядывается к шее Оби-Вана. И ухмыляется. Последними в машину загружаются помятые Коди и Рекс, под правым глазом которого красуется свеженький наливающийся фиолетовым фингал. И тут Асока не выдерживает. – Я смотрю, все вчера офигенно провели время, и только я всю ночь просидела в хостеле! – Это не то, чему стоит завидовать, – отзывается Коди, потирая ушибленный бок. – Зато другой парочке – очень даже можно. – Зависть – плохое чувство, – посмеивается Оби-Ван, а Энакин на мгновение касается его бедра, чуть сжимая. Они катаются по городу, заезжают в аптеку (с фингалом Рекса надо было что-то делать) и останавливаются у окошка МакАвто, набрав с собой бургеров. Когда наступает время прощаться, Асока делает селфи на память: 212-й легион в полном составе. – Ну что, ты готов? – обращается Оби-Ван к Энакину, когда они только вдвоем идут к парковке. – Готов к чему? – Ты же хотел порулить? – он улыбается, увидев восторг на лице Энакина. – Надеюсь, права у тебя с собой. – Всегда с собой! Довольный Энакин запрыгивает на водительское сиденье, и прежде чем заводить мотор, благоговейно проводит кончиками пальцев по рулю и приборной панели. – Она прекрасна, – с трепетом выдыхает он и, наконец, поворачивает ключ зажигания. Водительские навыки Энакина безупречны, и Оби-Ван позволяет себе выдохнуть – он ожидал, что тот буквально ворвется на городские дороги, рискуя втянуть их в неприятности. Но Энакин соблюдает правила, и Оби-Вану становится немного стыдно за то, что он успел надумать. Ровно до тех пор, пока впереди не начинает маячить выезд на автомагистраль. – Куда мы едем? – Туда, где нам никто не помешает. На губах Энакина хитрая улыбка, и Оби-Ван убеждает себя, что здесь нет никакого подвоха. – Сейчас ты узнаешь, на что способна эта красавица, – объявляет Энакин, стоит им выехать на магистраль, и все слова тонут в реве двигателя. Достаточно нескольких минут, чтобы Оби-Ван успел забрать назад всю похвалу, мысленно адресованную Энакину минутами ранее: прямо сейчас он абсолютно ужасен. «Первый и последний раз. Это первый и последний раз», – решает Оби-Ван, вжавшись в спинку кресла. Он устремляет взгляд к приборной панели, готовый увидеть цифры, из-за которых в будущем получит немалый штраф, однако со скоростью все в порядке: Энакин выжимает из Импалы ровно столько, чтобы подобраться к верхней разрешенной правилами границе. И ничего не превышает. Только теперь Оби-Ван позволяет себе дышать немного спокойнее. По встречной проносятся автомобили – гораздо быстрее, чем привык Оби-Ван. С самого первого дня за рулем он ни разу не пытался так гонять. Конечно, надо будет сделать Энакину замечание и серьезно с ним поговорить, но только не теперь, пусть лучше следит за дорогой. Сам же Энакин выглядит таким счастливым, что всерьез на него разозлиться очень сложно. – Но я ничего не нарушил! – уже потом хмурится Энакин, изгнанный с почетного водительского места. – Все было по правилам! Я умею быстро ездить, серьезно. Я давно занимаюсь в автошколе и... – Вот на их машинах и гоняй, – Оби-Ван непреклонен, и его руки еще подрагивают (совсем немного). – Есть в этом мире вещи, к которым следует проявлять хотя бы каплю уважения. – Уважение к машинам – это скорость. Почему? Да потому, что только скорость раскрывает весь их потенциал. И Энакин, очевидно, всем сердцем верит в то, что говорит. Спорить здесь бесполезно. Оби-Ван лишь устало качает головой. – Ладно. Тогда прояви уважение ко мне. – Как скажешь, – Энакин сидит, скрестив руки на груди, и смотрит перед собой, пока Оби-Ван разворачивается, чтобы отвезти их домой. Они едут в тишине, которую нельзя назвать уютной – от Энакина так и веет досадой и недовольством. Оби-Ван же считает, что поступил правильно. Он, конечно, не спец в машинах, но вряд ли такое обращение пойдет на пользу его старушке, не говоря уже о том, что они могли попасть в аварию, будь Энакин хоть трижды профессиональный гонщик. Оби-Ван решает оставить этот разговор до лучших времен, иначе вечер рискует закончиться тем, что они окончательно разругаются и Энакин выставит его на улицу. – Почему ты играешь? – Оби-Вану действительно интересно, и он надеется, что «Космические герои» отвлекут Энакина от обид. – Хотел хоть где-то быть сильным и крутым. И теперь Оби-Ван понимает, почему Энакин сделал Вейдера таким похожим на себя самого. – Ты не выглядишь слабым, – он не преувеличивает: Энакин хоть и стройный, но далеко не хрупкий и не кажется хилым. – Это сейчас, – Энакин бездумно гладит пальцами приборную панель. – Когда я только начинал играть, то был совсем дрищом. – И это все? – Нет, конечно, – Энакин, наконец, поворачивается к нему. – Как ты уже заметил, я люблю космос. Поэтому мне зашли «Герои», и сейчас я играю потому, что интересно. А ты сам почему играешь? Только не говори, что и сюда тебя Дуку позвал. – Ну нет, все было наоборот: это я позвал Дуку. И Квинлана тоже позвал. – Какого еще Квинлана? – А, извини, – иногда Оби-Ван успевает забыть, как же мало Энакин раньше общался с другими игроками кроме срачей в общем чате. – Его ник Queen. – Ага, придурок этот. Ясно, – Энакин равнодушно пожимает плечами. – Не такой уж и придурок. Ты очень удивишься, когда узнаешь, что он за человек. – Не особо хочу знать. Я вообще-то про тебя спрашивал. – Ну хорошо, про меня – так про меня, – Оби-Ван мягко улыбается, стараясь выглядеть дружелюбным и готовым оставить позади их стычку из-за старушки Импалы, должен же кто-то сделать первый шаг? – Мне были нужны особые впечатления. Эффект присутствия. Когда ты пишешь о Лондоне, то легко можешь отправиться в Лондон. Или в Нью-Йорк. Или в маленький городок где-то в Финляндии, про который в мире никто не слышал. Все это гораздо проще, чем слетать в космос. И вряд ли я хоть когда-нибудь побываю в космосе сам. – Полно фильмов и книг, – Энакин откидывается на спинку сиденья, провожая взглядом последние лучи заходящего солнца; воздух, прогревшийся за день, до сих пор теплый, и им так приятно дышать через открытое боковое окно. – На любой вкус. Я бы не сказал, что в «Героях» этого космоса больше. – Ты прав, не больше. Дело в другом. В «Героях» космос становится чем-то обычным. Ежедневной рутиной, почти такой же, как поездка на работу, а перелеты с планеты на планету удивляют не меньше, чем рейсы самолетов, – они как раз проезжают мимо ароматной пиццерии, и успевший проголодаться Оби-Ван ненадолго сбивается с мысли. – Еще в таких играх люди. Много людей. А о людях я пишу куда больше, чем о космосе. – На следующем перекрестке направо, – подает голос Энакин, продолжая смотреть в окно. Они сворачивают на узкую улочку, где Оби-Ван останавливается у обочины. – Эй, – он протягивает руку, касаясь плеча Энакина. – Посмотри на меня. Энакин, выдержав секундную паузу, поворачивается. – До сих пор дуешься? – Нет, – зато выражение лица такое, что сразу становится ясно: дуется. – Я не маленький ребенок и понимаю, как нужно обращаться с машиной. Я не сделал ничего из того, что могло бы ей навредить. – Дело не в машине, а в тебе, – Энакин сразу подрывается, ожидавший вместо этого, как думает сейчас Оби-Ван, услышать что-нибудь банальное, вроде «дело во мне». – Тише, тише. Я уверен, что ты отлично водишь. Я всего лишь хочу сказать, что даже самому опытному водителю нужно привыкнуть к машине, за руль которой он садится в первый раз. Ты пока не привык, это очевидно. И машину, даже если это такая модель, как Импала 59-го, можно починить или купить новую, а с человеком это не работает. Импала трогается с места, и те несколько минут, что они едут к парковке, проходят в молчании. Оби-Ван упрямо смотрит на дорогу, не позволяя себе взглянуть на Энакина и краем глаза, а тот в ответ – как назло – не говорит ничего. – Ты... важен мне. И я за тебя беспокоюсь, – он пытается снова, и вместо уже привычного молчания получает крепкие объятия. – Прости, – пылко шепчет Энакин. – Я все понимаю, правда. Прости меня. Последний камень падает с души, и потому возвращение в маленькую студенческую квартиру приносит только радость. В это время суток здесь совсем темно, а из приоткрытого окна тянет ночным воздухом. В доме Оби-Вана есть большой балкон, в такие вечера там особенно хорошо проводить время. Энакин по старой привычке скидывает кеды в угол, а когда это замечает, то возвращается, чтобы поставить их ровно. Оби-Ван не может сдержать улыбку: надо будет однажды сказать ему, что трусы с мультяшным принтом, не самая новая одежда и валяющаяся обувь – вовсе не то, о чем стоит переживать так сильно. – Какой же я голо-о-одный, – доносится из спальни-гостиной, где Энакин переодевается в домашнее. – Хочешь есть? – Хочу, – а вот готовить этим вечером Оби-Ван уже не хочет. – Закажем пиццу? Я угощаю. – Раз угощаешь, то сегодня мы съедим самую вкусную пиццу, которую ты когда-либо пробовал, – Энакин достает телефон, открывая приложение. – Какую любишь? – Маринару. – Это с морепродуктами, что ли? – он листает меню в поисках нужной пиццы. – Это такой соус. Ты не пробовал? – Не-а. Вот и попробую. Энакин кидает большую Маринару в корзину, а следом за ней – еще одну большую, только сырную. Мигает уведомление: доставка ожидается через час. – Мы, конечно, могли заказать в ближайшей пиццерии, там доставят сразу, но как я могу предложить тебе не самое лучшее? – он разводит руками. – Что ж, у нас есть целый час. Чем займемся? – Оби-Ван старательно игнорирует чувство голода, в конце концов, ждать осталось недолго. Энакин окидывает его долгим взглядом и придвигается ближе. – Ты хорош собой, устроен в жизни и добился многого. Почему ты до сих пор один? Рано или поздно этот вопрос прозвучал бы. И, если честно, Оби-Вану невыносимо хочется сказать правду, развеяв последние иллюзии, которые каким-то чудом могли уцелеть у Энакина на его счет. Лучше бы сделать это не на пустой желудок, но что уж теперь-то? Вопрос задан. – Я встречался с разными людьми. С очень разными. Какие-то отношения были серьезными, какие-то – ближе к флирту с привилегиями, но каждый из этих людей рано или поздно говорил мне одно, – с виноватой улыбкой он выдерживает паузу. – Ты слишком все усложняешь, Оби-Ван. Вот так они говорили, и в этом дело. Вопреки всему Энакин не выглядит расстроенным, озадаченным или хотя бы капельку удивленным: он лишь пожимает плечами, словно был готов услышать именно это. – Ты сложный, согласен. Зато я – человек простой. Пойдем в постель. Энакин хватает Оби-Вана за руку, потащив к дивану, который они сегодня даже не потрудились собрать. Видимо, не зря. – Целый час, представляешь, – он тянется за поцелуем, которого ждал с самого пробуждения, и в этот раз Оби-Ван его не останавливает – наоборот, он охотно отвечает, придвигаясь ближе. Они заваливаются на диван, и Энакин, пользуясь моментом, нависает сверху; касается губами вчерашней отметины на шее Оби-Вана; одной рукой выправляет его рубашку из брюк и пытается расстегнуть. Получается медленно. Оби-Ван не помогает, но и не препятствует; он ждет, что будет дальше, отвечая на поцелуи и разрешая Энакину делать, что вздумается. Вчера тот растерялся, а сегодня выглядит куда увереннее, и Оби-Вану интересно, к чему это приведет. А Энакин расправляется с пуговицами и принимается за брюки. Щелкает пряжкой ремня, расстегивает молнию. Забирается рукой под резинку трусов. Оби-Ван хочет помочь, но пальцы сжимаются на его запястьях. – Я сам, – говорит Энакин. И продолжает. В этот раз Оби-Ван позволяет ему вести и просто ловит момент, поддавшись плавным движениям ладони. Это длится и длится, подобно особому способу медитации, а потом прерывается самым наглым образом: – Оби-Ван... – он чувствует тяжелое дыхание Энакина на своей шее. – Научи меня чему-нибудь новому. Сделать то, что он просит, несложно – почти все будет новым с таким-то опытом. Это льстит: отзывчивость Энакина, страсть и желание быть к нему, Оби-Вану, ближе. – Ложись на спину, закрой глаза и ни о чем не думай. Энакин блаженно растягивается на смятом одеяле. В этот раз они не выключили свет, и Оби-Ван может разглядеть россыпь мелких родинок, когда задирает домашнюю футболку. Под штанами обнаруживаются обычные серые боксеры (много месяцев спустя Оби-Ван узнает, что сзади на них притаился логотип NASA, но в этот раз он остается незамеченным). Оби-Ван наклоняет голову, касаясь губами кожи внизу живота. Энакин шумно выдыхает и приподнимается на локтях. – Что ты… – Не подглядывай, – перебивает его Оби-Ван и совсем легко кусает туда, куда только что целовал. – Как же я тогда научусь? – По ощущениям, – Оби-Ван усмехается, наблюдая, как Энакин падает обратно на спину, пряча лицо в сгибе локтя. Он тянет вниз резинку трусов – времени на долгие вступления нет. Энакин делает вдох, явно собираясь сказать что-то еще, но давится собственными словами, когда Оби-Ван смыкает губы вокруг его члена. Он на пробу пару раз двигает головой вверх-вниз, отстраняется, проходится языком по всей длине, срывая с губ Энакина первый тихий стон. Все это для него по-новому, и Оби-Вану хочется разделить с ним каждое мгновение. Он не торопится, и Энакин, сначала зажатый, понемногу расслабляется, привыкая к такому необычному для себя уровню близости. Оби-Ван медленно берет глубже, головка упирается в горло, а Энакин бесстыже стонет, сжимая пальцами одеяло. Все это длится недолго: совсем скоро Энакин начинает двигаться сам, и когда наступает тот самый момент, Оби-Ван принимает его полностью. Стоит только вытереть губы, как в дверь звонят – раньше, чем они оба ожидали. Оби-Ван спешно застегивает штаны, оставляя прибалдевшего Энакина валяться на диване. Теперь у них есть пицца и целая ночь впереди.

***

Когда наступает утро, Оби-Ван просыпается от грохота, невнятной возни и тихих ругательств проспавшего учебу Энакина, который слишком торопится, а потому самые обычные действия по закону подлости занимают больше времени, чем обычно. Он честно пытается опять уснуть, но через десять минут понимает: бесполезно. – Прости, – Энакин скачет на одной ноге, натягивая джинсы. – Не хотел тебя будить. Так начинается второй день из тех семи, что Оби-Ван собирается провести в этом городе и в этой постели. Время летит, и ночи на двоих каждый раз слишком быстро сменяются утром. Энакин много учится, и работа его никуда не делась. Однажды он возвращается таким уставшим, что лишь аромат хорошо прожаренного стейка не дает ему отключиться. Оби-Ван старается сделать лучше каждый из дней, проведенных в этой маленькой квартире. В пятницу Энакин, наконец, может расслабиться. После ужина они идут на прогулку, и Энакин показывает Оби-Вану настоящую смотровую вышку, откуда открывается вид на ночной город. В субботу они, довольные и выспавшиеся, весь остаток дня проводят в постели. Оби-Ван успел многому научить Энакина, и тот оказался способным учеником. А в воскресенье наступает время прощаться. Энакин провожает Оби-Вана к машине и долго целует, прежде чем решается отпустить. – Ты пойдешь со мной на свидание? – спрашивает он, пока Оби-Ван не успел еще хлопнуть дверью своей Импалы. – Ты спрашиваешь об этом после того, как мы… – Пойдешь или нет? – Пойду. – Отлично, – Энакин довольно улыбается. – Тогда освободи для меня время. Это будет нечто особенное.