Коньки в кровавых васильках

Юра устало прислонился к холодной плитке в туалете и пытался стереть остатки слюны, смешанной с кровью. За ночь сон так и не удосужился уделить парню свое внимание, да так, что под глазами залегли ещё более темные круги под глазами. Явно не так он представлял свою подготовку к Кубку Ростелекома, сидя на коленях у унитаза, хотя это уже должно было стать частью утреннего обряда. Чемодан был уже собран, и оставалось ещё пару часов до вылета в Москву, так что оставалось лишь листать ленты социальных сетей. Кусок в горло не лез так что, просто выпив банку энергетика, парень решил вновь проверить все ли вещи на месте, как вдруг на всю квартиру раздался громкий звонок в дверь. Посмотрев на часы, он увидел, что сейчас только без четверти восемь. Мила должна была подъехать ближе к девяти, но делать было нечего, не оставлять же ее ждать у порога. Однако в открытых дверях он увидел далеко не Бабичеву, и даже не девушку. Снова эти чёртовы глаза и платина волос. Пропади они пропадом. Помниться ещё пару лет назад, зимой Виктор приходил к Юре, жалуясь на сильные морозы на улице, когда сам выходил в свитере и в пальто, явно не рассчитанное на российские морозы. Парню уже перевалило за двадцатник, а смириться с холодной погодой все никак не мог. Кажется, что это было ещё вчера, но с того времени столько всего изменилось. Может, в последнее время у парня от плохого сна начались галлюцинации или он сошел с ума? Но разум упорно не воспринимал этого человека, как настоящего. Пришлось даже ущипнуть себя за руку, чтобы удостовериться, что это все было не сон. Но видение не рассеивалось, а все так же увлеченно стояло, облокачиваясь на дверную раму и рассматривая фигуру блондина. Ещё несколько раз перемогавшись и все ещё видя перед собой вполне реального Витю. Улыбающегося ясной улыбкой, от которой на щеках появлялись милые ямочки, а голубые глаза превращались в узкие щелочки. Блестящие, как металл, волосы, были собраны в хвост на затылке, что были присыпаны небольшим слоем снежинок. Зимний охристый плащ и длинный полосатый шарф, что держал тепло, подчеркивали хорошую форму парня. Держа в руках небольшой бумажный букет, от которого исходил едва уловимый аромат корицы с другими специями, от которых сейчас блевать тянуло, от которых очень хотелось скривить лицо, но остатки воспоминаний с былых деньков заставили себя пересилить. — Мы так давно не сидели вместе за чашечкой чая, что я решил сегодня просто превосходный для этого день, — протягивая маленький пакет в руки Плисецкого, и, оценивающимся взглядом пройдясь по одежде, от которого появилась едва заметная ухмылка, после чего быстро расправившись с верхней одеждой, отправился хозяйничать на кухню. Внутри все съежилось от взгляда, осмотрев свою одежду мысленно пошел рассекать свою голову ударами об стену. Дурак. Как Юра мог выйти в подобном виде? Сколько лет этой кофте он и в помине не знал. Единственное, что он помнил, что лет пять назад она принадлежала Виктору, а после забытая после ночевки осталась лежать на нижней полке в шкафу. Плисецкий лишь изредка надевал затасканную до дыр кофту, вдыхая запах одеколона, который уже давным давно выветрился, но менее любимой вещица от этого не становилась. Однако сам Юрий никогда не появлялся перед кем-то в этой одежде, одевая ее только в гордом одиночестве. В сонной блондинистой голове появились первые мыслительные процессы, после которых зелёные глаза стали бегать по комнате ища васильковые лепестки, боясь быть раскрытым. Резко остановившись посреди комнаты Юра подняв взгляд на длинноволосого, он понял что вообще происходит. К нему домой пришел, когда-то в прошлом лучший друг, предмет его воздыхания. Спустя почти два года молчания, за исключением редких бесед, прикидывался, что по-сути не ближе чем просто знакомые, предлагая выпить чая в Юриной квартите. Блондин даже не знал что его смущает больше: сам факт чаепития с Виком или то, что голубоглазый сам уже все решил, даже не став поинтересовавшись мнением Юры, в квартиру которого совершенно бесцеремонно валился. — Подожди, а ты разве не должен готовиться к вылету в Москву? — сказал блондин, надеясь, что голубоглазый понял тонкий намек, что его здесь сейчас уж точно не ждали, ставя на стол, врученный пару минут назад небольшой кулёк с выпечкой. — Ну у меня был свободный часок, и я решил зайти, чтобы пообщаться. Мы ведь с тобой так давно не проводили время вместе, — рассказывал Виктор, раскладывая по тарелкам свежесделанные булочки, и явно умалчивая, что Плисецкий сегодня выглядит точно не лучше, чем в прошлую их встречу, с которой уже прошло больше чем полгода. — Ммм… А твоя девушка, она разве не обрадовалась, придя ты к ней с утра пораньше? — никогда раньше при Викторе не хотелось вспоминать про его возлюбленную, чтобы тот в лишний раз не бросал друга, но сейчас было уже просто слишком поздно, чтобы цепляться за невидимую нить их, когда-то в прошлом дружбы. Честно говоря, Юре всегда было глубоко наплевать на всех многочисленных девушек Виктора, однако последняя удерживала свои свои позиции уже более года, и с первых мгновений эта девушка начала неистово бесить Плисецкого, ведь она посмела забрать все внимание Никифорова. Никто до неё не мог всецело поглотить мысли Виктора. Вечно веселая, игривая и умеющая привлекать внимание. Именно такой была Аня, и именно такой должна была быть девушка Вика, если не считать, что одобрения когда-то лучшего друга, она пройти так и не смогла. — Аня уехала на гастроли со своей балетной труппой, да и я считаю, что нам нужно иногда отдыхать от друг друга. — Раньше ты так не думал, — пробурчал под нос Плисецкий. — Ты что-то сказал? — смотря через плечо, переспросил голубоглазый. — Нет, тебе, наверное, послышалось. А твои друзья с универа? Ты с ними, наверняка, достаточно давно не виделся с начала подготовки к новому сезону. — Уж поверь, тебя я не видел гораздо дольше, котенок, — сказал Виктор, ставя на плиту чайник. Последняя фраза заставила впиться короткими ногтями в тонкую кожу ладоней, которая уже спустя какое-то мгновение начала пускать первую кровь. Хотелось просто сбежать подальше от этого человека, чтобы больше никогда не видеть и не думать о нем. Стоили ли двенадцать лет дружбы, таких страданий в последующие годы? Ответа он не мог найти. Ещё и это дурацкое именование, которое к нему прилипло ещё с тех пор как он числился в юношеском разряде, когда он, одетый в свитшот с леопардовым рукавами и тигровые кеды, притащил Виктору котенка, чтобы за ночь уговорить дедушку забрать миленького котёнка, того самого, что, сейчас сидя на высоком стуле наблюдал за действиями голубоглазого. — Ты где, кстати, пропадаешь? На катке тебя не видно, да и в универе тоже. — спросил Витя. «Моя ли это вина?» — так и вертелось на кончике языка, но блондин озвучил другое: — Ну, мне пришлось перенести тренировки на более позднее время. А про универ. В этом году все пары для нашей группы были перенесены на вторую половину дня, — кто бы кроме Юры мог знать, что эти обстоятельства стояли сейчас напротив него и внимательно слушали. Но в коем-то веке поздние пары лишь радовали, не вынуждая в лишний раз пересекаться с васильковым взглядом. — Именно поэтому тебя не было на вписке от нашей кафедры? — уточнил старший. — Ты там был? — смутившись, решил проигнорировать заданий Юре вопрос. — Не любишь ведь. — Там было много знакомых, и к тому же Аня хотела развеяться, так что выбора мне особо и не давали, — разводя руками, сказал Виктор. — Понятно, — было неприятно слышать о подобном, когда он все свободное время пахал на катке, чтобы наконец-то дорваться до заветной золотой медали, а парень перед ним получал первое почетное место на пьедестале за компоненты, особо не утруждаясь. — Я вижу у вас все прекрасно, — ещё одна колючая тема. Но щадить свои нервные клетки уже желания не было. — В общем у нас с ней все складно, но в последнее время вокруг все только и твердят, что срок уже солидный и пора бы уже съехаться, вот теперь и Аня проедает этим мозги, — ласковый баритон приятно ласкает слух, заставляя внимательно вслушиваться в голос, и уходить далеко в транс, представляя, как этот голос шепотом вещает комплименты на ушко. От этих мыслей Юра сильно зажмурил глаза, стараясь отбросить наваждение, как можно дальше от него. — А ты что? — пару раз проморгавшись, спросил светловолосый. — Честно, как представлю, что буду каждое утро видеть ее лицо в своей квартире, на душе становится так затхло. Мне кажется, что ты был бы куда бы более приятным и сговорчивым соседом, — снова эта улыбка на лице, заставляет защипать глаза. «Пропади ты в бездну, наконец, Никифоров!» — так и хочется вымолвить, но сдерживается. Нечего старые мечты ворошить. Роясь на полках длинноволосый, старался что-то найти. — Что ты ищешь? — даже не из любопытства спросил блондин, скорее боясь за сохранность своей посуды от постоянного громкого звона. — Мою чашку, где она стоит? — быстро взглянув на Юру через плечо, сказал старший. — Разбилась, — опустив глаза в ноги, чего-то стыдясь сказал Юра. Оттягивая длинные рукава рубашки, старался скрыть от цепких глаз, едва заметные на тонкой, как лёд, коже мелкие порезы от осколков. — Упала с верхней полки, когда доставал посуду, — наглая ложь. В голове все ещё стоял громкий звон посуды об белый, как снег кафель. Помнил, как вчера убрал осколки, некогда кружки, разбитой в порыве чувств. Помнил, как в руки попался острый как нож фарфор, что резал прозрачную кожу оставляя неглубокие раны. Помнил эту минутную эйфорию, после которой приходилось быстро обрабатывать руки. И помнил, как после спирта саднили мелкие порезы. Все это он прекрасно помнил. — Ладно, с кем не бывает, на днях занесу другую, — все ещё в приподнятом настроении сказал Никифоров, доставая две чашки, заливая кипяток и кидая на дно две разных заварки. Было странно понимать, что в его закромах кухни можно все ещё найти такое понятие, как зеленый чай, который отроду был отвергнут Юрой, но был страшно и горячо любим Виктором. В спутанном рое мыслей бился птицей один рациональный вопрос. Почему он его до сих пор не валялся на свалке далеко за городом? Возможно, его надежду тешили воспоминания о частом госте этой квартиры, что даже спустя три два на его кухонных полках одиноко стояла упаковка, с этим зелёными помоями, по-другому назвать зелёный чай Плисецкий не мог. — Можешь не париться, тут полно других, кружка того не стоит, — все ещё стараясь сдерживать обиду, которая уже была наполнена до краев чаши. — Да ладно, мне не сложно. В любом случае, ешь, — взметнув платиновые волосы, голубоглазый пододвинул тарелку с лакомствами, от которых сегодня блевать тянуло. Последние капли самообладания уже канули в пропасти, играть в театре притворства уже просто не было сил.  — Ты ведь прекрасно знаешь, что перед прокатами у меня кусок в горло не лезет, решил поглумиться? — мелкие шаги, каждый из которого издавал едва слышимый удар по холодному кафелю, приближающие все ближе к голубоглазому. — Или ты и это уже забыл? Что ты ещё забыл? Меня? Или два года полного игнорирования? Так что ты всё-таки ещё забыл?! — спокойный тон сменялся на нескрываемое раздражение. Желчь захлестывала до краев, не желая забывать предательство. Кожу предплечья раздирает изнутри, будто лезвием, первый бутон цветка выходит наружу, заставляя громко втянуть в легкие воздух, и сильно сцепить зубы. Первые капли алой жидкости упали на светлый кафель, марая его. — Есть ли хоть доля правды в твоих словах, или совесть наконец-то проснулась?! Ты хоть когда-нибудь считал меня другом? Или я был просто игрушкой для битья? Почему все время я страдаю из-за тебя?! Что я сделал в этой жизни не так?! — тело покрывалось крупной дрожью, крик смешивался с громкими всхлипами, истерика не давала контролировать свое тело. Ноги не держали, заставляя осесть на пол, а руками закрыть лицо, чтобы больше не видеть эти испуганные васильковые глаза. Громкие рыдания раздавались на всю квартиру, тело трясло крупной дрожью, а всхлипы, не давая вдохнуть кислорода, раздражали и без того изувеченное цветами горло, в редкие моменты холодный поток воздуха проникая в лёгкие доставлял лишнюю боль. Теплые руки обхватили худое тело, приятно согревая продрогшие конечности. Тонкие кисти пытаясь отпихнуть тяжёлую фигуру морали в свежей крови теплый свитер. — От…пусти, не трогай меня… Дай вздохнуть…— тихий сбивчивый лепет не разобрать, а лёгкие стягивает, будто корсетом, не давая вдохнуть в полную грудь. Цветочный ком поднимался все выше, раздирая кожу в кровь. Раздались первые хрипы кашля, тело билось, как в конвульсиях, а крупные слезы оставляли соленые дорожки на коже. — Все хорошо, Юра. Все нормально, просто дыши, — баритон громким гулом раздавался в голове, не давая мыслям проходу, вызывая желание просто закрыть уши, чтобы больше никогда его не слышать. Ком все выше поднимался, давая понять, что если сейчас не выблюет все соцветия, то просто задохнется от своей рвоты. Резко в руках появляется хоть кроха сил, чтобы оттолкнуть парня от себя, чем и пользуются, поднимаясь блондин на ватных ногах бежит к унитазу уже просто падая на колени, раздирая их в кровь, заставляя их неприятно зудеть, но все уходит на задний план по сравнению с болью в горле, от которой хотелось просто выть, но сил даже на это не хватало. Клубы цветов выпадают из горла, заставляя слезы срываться с светлых ресниц, а гулкие рыдания заставляют молча подрагивать плечи. Неприятный холод на шее заставил зеленоглазого обернуться назад, и увидел, Виктора, который держал блондинистые пряди над головой, чтобы они не запачкались в крови. Неприятное трепетание в животе заставляло нахмурить светлые брови. Ещё один позыв и снова вылетающие лепестки васильков, точно, как глаза парня позади, и сгустки крови, от которых становится ещё тошнее. В глазах мутнеет, хочется просто свалиться на пол, больше не видеть этих цветов и не чувствовать сдавливающей боль в грудной клетке. Последним выпадает цветок на стебле, словив который, рассудок начинает постепенно уходить. Ослабевающее тело мгновенно приводит в порядок пара хлестких пощёчин, не давая упасть в обморок. Тело все ещё не слушается, трясясь как в припадке, не успевает заметить, как его уже бережно укутали в светлый плед, сидя на стареньком диване, а вокруг метаться обеспокоенный парень, но Юру это не колышет, в отличии от полевых цветов при малейшем ветре. По рукам текут мелкие бусины крови, заставляя взглянуть на предплечье, где сквозь пробитую кожу выглядывает окровавленный нераскрывшиеся бутон, а внутри смешалось отвращение, брезгливость и странное удовлетворение из-за того, что кто-то переживает за него. Тем более Виктор, это заставляло едва приподнять уголки губ. В руке все ещё зажатый цветок василька, что так быстро начинает увядать, в квартире раздаются громкие маты, что, наверное, слышаться даже на лестничной клетке. Но разве здесь и сейчас это кого-то волнует? Его кто-то сильно трясёт, заставляя поднять зелёные глаза, что мгновенно встречается с васильково-синими, в которых сейчас разве что бушует безмерное волнение. — Юрочка, Юра, что это значит? — к лицу поднимаю его же руку, в которой был зажат тонкий стебель с цветком. — Ха, это василёк, ты что не знаешь? — на лице расцветает, как в его груди соцветия, серая улыбка. — Ты не понял, что это значит, Юр? — стараясь достучаться, переспрашивает Виктор, убирая с лица, выпавшие из хвоста блестящие, как металл, пряди волос. Сзади хлопает дверь, и слышится девичий голос, что оповещает о своем прибытии. — Плисецкий, ну мать твою, сколько можно, нам через час выходить, а ты до сих пор не поднялся… — звонкий негодующий голос затихает, как только девушка выходит из-за прихожей, и цепляется взглядом за фигуры у дивана. Хватая за руку рудая, потащила самого старшего на лестничную клетку, не забыв прихватить пальто и уличную обувь Виктора. — Какого черта, ты припёрся именно сегодня в эту квартиру, нафига ты вообще сюда пришел?! — громкий голос девушки отражался эхом от зелёных стен подъезда. — Умолкни, и просто скажи, что это значит? — протягивая голубой василек, устало спросил Виктор. Выслушивать ещё и гневные крики девушки уже не было настроения. — Я думаю, что, если Плисецкий посчитает нужным, он сам тебе расскажет. Это не моя тайна, — и, хлопнув после этих слов дверью, девушка закрыла с той стороны замок, оставляя на грязном полу валяться вещи.