Травы расцвели

Джису прекрасно знала это чувство — когда мужчина не получает того, чего хочет, когда он разочарован и расстроен, и не умеет правильно подать свои мысли. Тогда — и это неправильно с самого начала — кулаки его сжимаются, и всю свою боль и усталость он сливает на тебя. На тебя, потому что ты рядом, потому что ты его женщина, потому что ты прощала что-то раньше. Так было с Джису — черт возьми, так было раньше. Так поступали в ее жизни, и она хорошо знала, чем это все может обернуться. Так было с Сехуном в ту страшную ночь, когда он изнемогал от ревности и боли — когда он рвал ее одежду, уродовал ее уютный дом, а потом столько раз брал ее тело, чтобы оставить свои следы. Она потеряла своего ребенка — с самого начала потеряла — потому что не должны дети зачинаться в насилии, дети должны рождаться в любви, как плод ее, и это правильно. Так было с Бэкхеном — было же — там, за городом, когда он, опьяненный свободой и собственной силой, пытался овладеть ею, и ее, хрупкую девочку, спасла другая хрупкая девочка, Айрин. Так было с Юнги, когда он впервые столкнулся со сложностями в отношениях, и предпочел просто выложить ей в лицо свои страхи и уйти, оставив ее одну. Так было с Джунменом. И снова так. Джису сидела в машине тихо — потому что прекрасно понимала, что любое ее слово, любое движение может спровоцировать его. Она знала, что такие мужчины плохо себя контролируют, знала, что у них так много причин и всего одно решение проблемам, знала прекрасно, как больно, когда тебя хватают за запястье и какие некрасивые потом следы от пальцев на шее… Поэтому и молчала — от безнадеги, усталости и неизбежности. Ким Джунмен, даже теперь после расставания, все еще имел над ней власть. Он тот, кто спас ее. И он же мог ее погубить. Но этого она не боялась. Он мог погубить агентство и Дару-онни — это было страшнее. А еще он мог погубить Юнги. А его звезда только зажглась, и Джису не могла разрушить это. Она не имела на это права. Проще было принять и простить, забыть и сделать вид, что все это нормально и правильно. Просто сделать вид, что ничего страшного не происходит — и, возможно, он отпустит ее и не причинит ей вреда. Или можно было бы обмануть Ким Джунмена… Попробовать убедить его, что все в порядке… Джису внезапно осенило — это нищенские мерзкие мысли постоянной жертвы и несчастной женщины. Что будет дальше? Он снова будет манипулировать ею и играть в свои игры — и она снова будет несчастна! Так кто-то же по-настоящему слаб в этой ситуации?! Почему она должна бояться того, кто сейчас пытается увезти ее против ее воли? Почему должна считать, что то, что делает Ким Джунмен — нормально? С какой стати? Почему? Ее охватила ярость и злость, какие охватывают, наверное, рабов или угнетаемых в определенный момент их жизни… Никогда раньше она не испытывала такой ненависти и боли — и сейчас вдруг в ней что-то проснулось, что-то, что она чувствовала раньше, но не ощущала масштабов. — Нет, — вырвалось у нее. — Я не поеду с тобой, оппа. Останови машину! Останови эту чертову гребаную машину! Джунмен с удивлением посмотрел на нее — и припарковался неподалеку. Заглушил мотор и повернулся к Джису — вдруг ей плохо или страшно — и увидел, что ей и плохо, и страшно, и виновен в этом он. Какое право он имел так поступать с ней? Почему так спокойно решил, что может увезти ее без ее согласия?.. — Прости… — пробормотал он. — Я не хотел тебя пугать, я просто… — Ты меня не пугаешь, — сказала Джису. — Я тебя не боюсь, оппа. Ты приехал подарить подарок, подари его и оставь меня в покое. Выслушивать твои бессвязные обвинения и прочее я не намерена. Ты не мой парень, я не твоя девушка, мы уже даже не друзья. Ничего между нами нет. Запомни. И никаких прав у тебя на меня нет. — Но я… — Да, ты можешь снова шантажировать меня и угрожать мне. Попробуй. Или даже больше — иди и сделай то, чем грозишься. Я устала бояться и сомневаться. Мне плевать. Сегодня я поняла одну вещь — все мы в этой жизни думаем только о себе на самом деле. И даже когда думаем о других — это все равно о себе. Просто человеку нужно быть эгоистом, чтобы выжить, и ничего плохого или неправильного в этом нет. Так создан мир. И я тоже так создана. Я буду думать о себе. А ты можешь пойти и разрушить парочку карьер или даже уничтожить меня. Я не пожалею. И я не сомневаюсь в своем решении больше. — Я не собираюсь рушить твою карьеру… — Джунмен вдруг почувствовал себя обессиленным и уставшим. — Я никогда не думал причинять тебе боль, Джису-я… Я люблю тебя. Неужели ты до сих пор не поняла, что я люблю тебя. Я пытался… Возможно, я слишком поздно сказал это, но я всегда пытался донести до тебя, что люблю. И я все делал, чтобы защитить тебя. — Ты делал все против моего желания. Больше я это терпеть не намерена. — Я напугал тебя? — Джунмен протянул к ней руку, но осекся. — Я не хотел. Но там… Ты бы не стала слушать меня. А мне так важно быть услышанным тобой. Я люблю тебя, пойми. Я хочу быть с тобой. Идти с тобой по жизни. Я не говорю о далеком будущем… Но у нас может получиться семья, хорошие здоровые отношения. — Отношения, которые начались из-за шантажа и страха, не могут быть здоровыми. — Но ты любила меня в прошлом, — напомнил он. — Ты играла со мной в мюзикле… Мы были счастливы, у нас хорошо получалось. — Я любила и люблю до сих пор тот вымышленный образ. Но с тобой настоящим он не имеет ничего общего. Айрин была права. Она говорила, что ты ненастоящий, как фантик от конфеты, яркий и пустой. Я не берусь судить о тебе… Я плохо знаю тебя. Но то, что я вижу и видела, не оставляет мне надежды. Я не хочу быть игрушкой. Я не хочу поддаваться на провокации. Оставь меня, оппа. Я не вернусь к тебе. — Потому что любишь Мин Юнги? — сказал он, помолчав. — Я не уверена, что это то, о чем я должна говорить с тобой, — Джису отвернулась к окну. — Это не наша история, а моя личная. Оставь ее мне. Уважай меня, черт подери. — Ты ругаешься… — восхитился Джунмен. — Я никогда не помню, чтобы ты ругалась. Это странно. Но мило. Приятно смотреть, что ты стала другой. — Я не стала другой, я была такой всегда. Просто ты предпочитал видеть меня в одном свете. Но теперь я буду такой всегда. И не позволю никому играть с моими чувствами и причинять мне боль. Я устала, оппа. Джунмен медленно развернул машину и поехал обратно к общежитию. В голове крутились разные мысли — о Юнги и о том новом мужчине, к которому теперь стримится сердце Джису. Страсть в первом случае и что-то новое во втором. Это он, тот новый, кого Джунмен не знал, он виновен в переменах в Джису. Виновен — или же наоборот, это его заслуга. Какое счастье, что есть Джису — она удивительная женщина. Джунмен думал о том, что счастлив любить ее — потому что никогда раньше его не трясло от одного присутствия женщины, сердце не горело в алом пламени, не терялся дар речи… Уже у самого здания он вдруг почувствовал себя необыкновенно одиноким — и понял, Джису уходит не сегодня, она ушла давно. Отказаться от нее, наверное, было бы правильно, но Джунмен знал, он не может этого сделать. Не может он просто взять и жить дальше без нее — слишком она дорога ему, слишком нужна. Отойти в сторону у него уже не получится, он может только зайти еще дальше — и он хочет зайти еще дальше, чтобы быть рядом с ней, чтобы никогда ее не отпускать. Джису поклонилась молча, открыла дверцу. Немного подумала и взяла коробку с подарком, прижала ее к груди, вышла из машины. Быстро удалилась от него — и показалась ему совсем маленькой и слабой, как ребенок. Но у самых ступенек она резко обернулась, и Джунмену вдруг стало страшно — что же он наделал, что он снова испортил… Он окликнул ее — и только сейчас понял, что Джису плачет, плачет навзрыд, как плакала маленькая Дженни, как плачут все девочки в мире, плачут, но сражаются дальше. И сердце его разорвалась. — Оппа… — жалобно сказала она — и он рванул к ней, через снег, через дорогу, через огонь бы тоже прошел, лишь бы оказаться возле нее, прижать ее к сердцу и извиниться. — Я так одинок, Джису-я, — сказал он. А она молча кивнула, тихо спрятав лицо у него на груди, и затихла так. Никогда раньше — даже когда они были в отношениях, он не обнимал ее так, с нежностью и заботой — и никогда она так не льнула к нему в ответ, трепетно и доверчиво. Что-то внутри Джунмена надломилось — и больше он не мог ее терять. И не зная, что сказать ей, он просто предложил ей выйти за него замуж — а она, молча покачав головой, попросила его жить теперь для себя. И не было ничего более правильного и чистого, чем это новогоднее пожелание — и Ким Джунмен, слушая это, влюблялся в нее все больше и больше. И много лет спустя он будет думать только о ней, даже когда в руке будет сжимать руку другой женщины, и клясться будет в вечной верности только ей одной. *** Дженни и Лалиса не спали обе — после бурного примирения они разошлись по комнатам, успокоив Чеен, но после снова столкнулись на кухне далеко за полночь. Джису уже вернулась — они слышали ее шаги, она, видимо, плакала, но разбираться с этим ни Лиса, ни Дженни не могли. Хотя и чувствовали ответственность за это. — Ты простила меня? — спросила шепотом Дженни. — Или ты пытаешься себя убедить, что простила? — Я простила. Но если честно, мне не за что прощать вас обоих, — тихо сказала Лиса. — Нет никакого смысла прощать вас. Потому что то, вы оба делали, это было далеко от любви. Дженни вспомнила, как они с Чонгуком лежали на полу в ее квартире, глядя друг другу в глаза, почувствовала вкус его губ на своих, вспомнила, как они возвращали Чонгука в группу, как прощались с Чимином — и ей показалось, что Лиса совсем не знает ничего ни о ней, ни о Чонгуке… Но после всех сказанных ею слов, просто взять и открыть ей глаза было бы нечестно. И некрасиво. И грязно. — Да… — прошептала она. — Ты права. Любви не было. — Но меня он полюбит, онни, — наивно сказала она. — Он хочет полюбить. Это будут правильные отношения. Мы популярны, мы яркие, мы ничего не боимся. Мы сможем довериться друг другу. У нас будет тандем, партнерство и семья. Разве так нельзя? Ведь можно? — А что насчет Чеен? — Дженни попробовала просто намекнуть. — Ее чувства… Они не имеют значения? Она… Она не просто игрушка для Чонгука. Она была с ним на равных, ради него она бросила другого. — Но сейчас они равнодушны друг к другу… — Лиса задумчиво посмотрела в сторону. — Наверное, ты права. Ей бы я уступила, я бы не смогла тягаться с нею. Она искренняя и настоящая, как море. Но ты, онни, ты же просто играешь… — Играю? — Дженни почувствовала, как земля уходит из-под ног, слабость сковала ее. — Я играю, да? — Не пойми меня неправильно, — легкомысленно сказала она, старательно улыбаясь, — Я тебя люблю… Ты замечательная, красивая и умная. Но ты же несерьезно… Тебе не нужно все это. Ты изнежена любовью. У тебя все всегда было. Ты пользуешься молодыми людьми, чтобы понежиться, и это здорово. На самом деле тебе нужен кто-то — и он у тебя будет я уверена, сильный и красивый. Но не Джонин-оппа, да и не Намджун-оппа. И не Чонгук тоже… Она замолчала — еще одно имя в списке Дженни даже Лисе давалось с трудом. Дженни опустила голову — столько одиночества она получила в своей жизни, но Лисе кажется, что у нее всегда все было, и она просто играет другими от скуки. Такая несправедливость — но Дженни поняла, что не чувствует обиды на Лису, она не чувствует ничего. Просто потому что Лисе она всегда показывала только эту сторону — красивая и успешная, ничего и никого не боится, делает по жизни только то, что хочется, и всегда стоит на своем. Но за всей этой мишурой так много усталости и боли — вот только никто этого не видит. Видит только Джису, и поэтому она ближе других, поэтому она особенная, поэтому ее руку Дженни всегда держит у себя на груди. Дженни вспомнила — она наговорила Джису страшных слов, а та не упрекнула ее ни в чем, промолчала и ушла. И если сама Джису молчала — то Ким Джунмен, человек, который любит ее, утешил Дженни. А сама Джису вернулась так поздно — и прошла мимо. Так вот какова несправедливость — Джису и оказалась той самой, что больше других страдает в этой ситуации. На нее вылили ушат грязи, но сама она решила оставить свою боль при себе. Она помогает Лисе построить ее отношения — и не ради Лисы даже, а ради Дженни, чтобы тот прошлый проступок Дженни был наконец прощен. Вот какая у нее онни… И Дженни почувствовала, как сердце в груди остановилось. Она не слышала Лису и не видела ее больше — она думала только о своей лучшей, настоящей подруге. — Прости, — сказала она. — Мне надо идти. Доброй ночи. Она тихонько прошмыгнула в комнату Джису, дверь была не заперта. Как в детстве забралась с ногами на кровать, осторожно пробралась под одеяло — Джису спала, свернувшись клубочком, как ребенок. Дженни просунула руку в этот клубочек — и ахнула, Джису не спала, плакала себе в кулачок, маленькая, маленькая девочка. — Прости, — прошептала Дженни, и теперь слезы заливали и ее лицо. — Прости, онни. Я люблю тебя. Я так тебя люблю. Я так виновата… — Джендыки… — ответила ей Джису. — Я, правда, не создана для любви? Правда? Так они и проболтали всю ночь, как в детстве, и уснули вместе. А когда проснулись ранним январским утром на всех новостных полосах вышла новость о том, что Дженни Ким из известной группы встречается с Ким Джонином из не менее известной группы. И мир перевернулся.