— Как унять страх перемен внутри? — Помолчать и вспомнить всё то, ради чего ты начал эти перемены.
— Нет, не… В темной комнате разносится еле слышный шепот и невидимый для глаз ужас, волнами исходящий от мучавшегося хозяина спальни. Молния за окном грохочет словно назло. Природа бунтует, гремит и рвёт небо на куски, игнорируя состояние мальчика, который оказался не готов к миру, где люди не купаются в роскоши, где люди не думают о вечном и где люди выживают ценой жизни других. Рейнольд сдавливает голову руками, сжимает виски, которые пульсируют агонией боли и воспоминаний недавнего. Память воскрешала образы того подвала, кровь и жажду смерти. И…парню становится не по себе настолько, что он не контролирует себя, давит голову, желая забыть всё то, что навевает ему его же сознание. Очередной гром и молния заставили его подскочить. Рейнольд раздраженно оглядел комнату, в каждом углу видя несуществующую кровь или слыша чьи-то крики. Мозг заторможенно подсказывает, что ему надо спрятаться. В темноту, куда-нибудь, где он навсегда будет один. И ничего другого… Рейн хочет вспомнить те давние воспоминания. Как его матушка, чей образ он хранил в сознании бережно и щепетильно, гладила его по голове, слушая, как Деррик читал ей стихи. Мягкие ладони матушки всегда успокаивали Эккарта, но все чаще розововолосый опасался встретить мать во снах — его воображение делало её недовольной им, она его не любила и постоянно сравнивала с идеальным старшим сыном. Тело все дрожит, мысли ни к черту. Рейнольд чувствует свои пальцы рук — они ледяные и ужасно дрожат. Взгляд натыкается на огромный платяной шкаф. Большой, от пола до потолка с тяжелыми дверцами. Резкий рывок и вот парень выбрасывает вещи из этого шкафа — всё прочь. Гремит и шуршит, трясущими руками вытягивая лишнее из деревянной коробки. Идея спрятаться от себя же абсурдна, но ему так не кажется. Всё что угодно, кроме постоянного прокручивания того, что он увидел и сделал. Дверца шкафа захлопывается. Он сворачивается, как побитый котёнок, в клубок, забиваясь в угол закрытого шкафа. В свои пятнадцать Рейнольд Эккарт искренне боится дышать. Каждый вздох напоминает ему, что кто-то уже никогда не сможет вздохнуть такой привычный для него воздух. Это колет в сердце, выворачивая наизнанку. Ощущение, как будто в голове взрывается лампа. Кругом темнота.* * *
В комнате горит пару факелов, но это не сильно помогает свету выполнить свою задачу — разогнать мрак. В камине трещат влажные дрова, а в огромном зале, где собрались трое человек, пахнет копчёностями, мясом и спиртом. Каллисто разлегся на стуле по-царски, опрокинув голову назад, позволяя золотистой шевелюре упасть на глаза. Ноги он закинул на другой стул, временами участвуя в беседе двух старших. На столе стоят множество разных закусок, но всё-таки центром пиршества является огромная бутыль со спиртом. Кронпринц поправляет себя мысленно, вспоминая название напитка. Барышня мороз. Принц усмехнулся, глядя на то, как лихо опустошается бутыль этими двумя — Эрик и Люк залихватски опрокидывали в себя напиток из водки, перца и имбиря. Ещё и успевали делится своими историями друг с другом, добрым словом поминая всю императорскую шайку. Больше всего Каллисто веселило в характере этих двоих то, что он не относился к так называемой шайке. Это правда льстило. Хотя…неудивительно, если именно Люк помог ему потом пересилить себя в детском возрасте, когда он отправился на фронт. Даже «кровавый принц» прекрасно понимает, что для ребенка не может быть нормой то, что он пережил и проходит сейчас. Впрочем, он не может быть нормальным и обычным. Он станет обычным и нормальным, а через миг будет трупом. В голову приходит вид Эккарта, который чуть ли не трясся, глядя на трупы. Кажется, отродье Эккарта имеет стержень, но явно не привык к таким реалиям мира. Неудивительно. Кажется, Седрик упоминал, что средний ребенок Эккарта криклив и несуразно громкий, но…ему так не показалось. Скорее…просто пятно. Ничего яркого и интересного, простой потерянный человек. — Хах, — Кронпринц опрокидывает в себя стопку с водкой, не морщась от острого привкуса. Тепло разливается по телу, но вышколенный организм почти сразу переваривает такую малую дозу спирта, не позволяя своему хозяину опьянеть и стать уязвимым. — Портер, ты надолго засел здесь? Эрик отрывается от своего занятного дела — он грыз копчёную рыбу, кажется, речная рыба какая-то. Выгибает бровь, сплевывая кости в кувшин поблизости и отпивает спирта из стакана. — Ваше высочество, я не собираюсь туда возвращаться. Столица, уж извольте, территория вашей ответсвенности, мне с лихвой хватило разгребать дела всех аристократов в ней за прошедшие годы. — он потягивает руки, хрустя фалангами пальцев — Да и, Каллисто, — он понижает голос — ты же тоже здесь, потому что хочешь поспать без угрозы для своей жизни, да? — Ты чертовски прав, не зря был премьером. — мясо на вкус сладкое, но его это устраивает. Такие неформальные посиделки с теми, кого ты точно знаешь — помогают обрести ровный разум. Тут уже встревает и Люк, докуривающий вторую порцию своей фамильной трубки, сделанной из кости лесного животного, кажется, медведь… — Хаха, да уж ты прав. — он откидывает волосы назад, прикрывая один глаз. — После смерти императрицы, на трон возвели королеву интриг. — Полно тебе, Люций, давай не будем упоминать имя черта в доме? А то вдруг сюда припрётся? — иронично протянул Эрик, подмигивая принцу. Сам молодой наследник империи усмехнулся, содрогаясь в приступке смеха. Да уж, Седрик был прав — ему нужен был небольшой перерыв. А тут…императрица наивно верит в ненужность севера, а сам Каллисто легко подрежет корни аристократии здесь. — И как вы вообще оказались у власти? — иронично усмехнулся кронпринц, глотая кусок теплой буженины. Вкусно. И главный плюс северной еды — её точно не отравили руки императрицы. — Вас же опасно на приёмы пускать, хах. — Ну, я никого не спрашивал о том, можно ли мне занять место, которое я хотел. — Эрик усмехнулся, скашивая глаза в сторону огромного полотна. Там изображался темный, мрачный особняк, люди и дама в красной юбке и белой шляпе с широкими полями. — В конце концов, сейчас империю упорно разваливают ради наживы. — Без вас понимаю. — Каллисто потянулся, чувствуя, как неприятно ломит левую руку — в неё попал особо удачливый наёмник пару дней назад. — Я думаю, мне хватит на сегодня вас. — он оторвал себя от теплого кресла, поправляя замявшуюся одежду. Плащ спокойно покоился на кресле, одевать его никак не хотелось. — Удачной ночи. — Люк внимательно проследил за тем, как принц скривил улыбку, уходя из гостиной. На самом деле Каллисто ушёл не поэтому. Эрик и Люк имели привычку на пьяную голову вспоминать первую императрицу и то, что народ потерял надежду с её смертью. А блондин не мог терпеть, когда поднималась речь о его родной матери. Слишком больно. Ещё одно напоминание того, что он один. — Интересно, как этот ублюдок поживает. Не подох ещё от страха? — зло улыбнулся будущий император, покрепче перевязывая ремень с ножнами. Меч — гарантия его победы. Каллисто ступал по каменному коридору, видя перед собой, в метрах пяти, дверь, где расположился этот отброс герцогской семьи. Так, кажется, стоит его называть? Его внутренний шутник вспомнил, что в слухах аристократии розоволосого помоями не поливали, но каждый считал долгом в разговоре о среднем ребенке, вспомнить про идеального наследника Эккартов. Может, он и зря тратит время, но…почему-то Каллисто вспомнил себя в первые дни на фронте — затравленное, ничего не хотящее и желающее исчезнуть существо. Да, Каллисто был более подготовлен, благодаря нападениям убийц, но…и ему было страшно. Смотреть на свои руки, которыми он впервые убил не тех, кто хотел его смерти, а тех, кто был врагом его страны. — Эй, Эккарт… — дверь со скрипом отворилась, пуская в лицо принца ледяной поток морозного ветра. — А, — красный взгляд видит раскрытое окно и черные, тяжелые шторы, которые развевались только немного, пропуская резкие лезвия ветра внутрь. А хозяина в комнате нет. — … — Рука потянулась к ножнам, но потом Каллисто резко убрал руку от оружия, замечая шум в районе шкафа. В тот же момент взгляд уперся в кучу вещей, сваленных в одну кучу. А. Ясно. Он был прав — отродье Эккартов пытался сделать вид тогда, в подвале, что чувствует себя более-менее. — Эй. — Каллисто крепко хватает за ручку дверцу шкафа, прислушиваясь к дыханию человека внутри. — Не сдох там? Резкий звук и дверцы резко раскрылись, смачно заезжая в нос кронпринца острым углом. — Да твою мать…! — зашипел принц, сдавливая нос пальцами. Кровь капнула на черную перчатку, впитываясь в ткань сразу же. Рейнольд напротив уже не выглядел, как зажатый и испуганный. Скорее удивленный. — Наследный принц. — Меч в руке Рейнольда дрогнул, когда он понял, кто вырвал его из тьмы шкафа. Пальцы в черных кожаных перчатках сильнее сжали эфес оружия, сдавливая метал до крови. А Каллисто усмехается, глядя на этого быстрого. Меч в руках не означает, что этот герцогский сын имеет шанс на победу. — А ты смелый, я погляжу. — указательный палец давит на лезвие, отодвигая от себя сталь. Рейнольд вздрагивает, резко убирая меч. То, что он сейчас сделал — может иметь последствия для всего герцогства. — Прошу меня простить, я не думал, что… — Рейнольд склоняет голову, мысленно покрывая матом этого кропринца. Что он забыл здесь? Блондин усмехается, глядя на такую жалкую попытку скрыть следы панической атаки. Да уж, а этого отброса Эккарт так и не начал учить чему-то стоящему, да? — За мной. — отдал приказ принц, выходя из комнаты и не смотря на аристократа за спиной. И так знал, что тому придется выполнить его приказ, даже если не хочется. Рейнольд заторможенно направился следом, не понимая наследного принца. У них нет теплых отношений, да, черт, они даже не разговаривали больше пяти раз. Так почему здесь, во владениях наставника, за одну ночь он видит этого психа из слухов уже второй раз? — Я сделаю исключение, заяц. — Каллисто с грохотом открывает двери погреба, проходя внутрь. Ухмыляется, видя, как Рейнольда корёжит с такого прозвища. — Ваше…высочество наследный принц, позвольте узнать…- — его перебили, толкая вперёд. Каллисто по-хозяйски разместился на дубовых ящиках, разглядывая трусливого Эккарта — точнее, травмированного изнеженного мальчишку. — Меня бесят тупые люди. — озвучил блондин свою мысль. — А верхом тупизма я считаю попытку унять страх, забиваясь в шкаф, словно побитый кoбель. Тебе нахера наставник, если ты вытворяешь разную херню, вместо того, чтобы говорить? — Я? — Рейн был зол. Нет, его бесила самодовольная рожа кронпринца. Конечно, ему-то просто. Он же психопат — с детства убивал. А вот Эккарт не такой. Он не лишал жизни и не видел реального мира. И сейчас он всё ещё лелеет надежду, что это всё кошмарный сон. — Слушай, Эккарт, я понимаю, тебя вырвали из твоего розового мира аристократа, но и ты должен усечь кое-что. — Каллисто откупорил бутыль со спиртом. — Ты теперь находишься в реальном мире — здесь нет твоего отца и ты здесь никто. Ты слабое звено. — Кронпринц пальцем указал на маленькое окошко, перекрытое решеткой. — Хочешь сдохнуть, тебя никто останавливать не будет. Только дам один совет, — блондин потянул ноги, глядя рубинами на затихшего Эккарта. — пока ты сам не решишь перестать быть плакучей тварью, тебе нет места среди тех, кто обладает силой. Рейнольд сжимает пальцы до посинения кожи, ненавидя каждое слово, вылетающее изо рта человека напротив. Самое отвратительное то, что принц прав. Каждое слово бьёт по-больному и это так бесит. — Да прекрати ты этот театр. — Принц бросает ему в руки бутыль со спиртом, кажется, это виски. — Выпей и прекрати глазеть по сторонам, словно овца. Это погреб, а не подвал. Трупов здесь нет, будь спокоен. — … — Рейн долго не думает. Он вспоминает, как слышал от других, что алкоголь помогает забыть что-нибудь… Открывает бутыль с коричнево-золотистой жидкостью, чувствуя, как в нос ударяет запах спирта. Пробует на вкус под усмешку Каллисто. Тот видит, как Эккарт воротит нос от спирта. Не привык пить, не мудрено. — Кха — горло тепло жжет, пока на языке остаётся слабое послевкусие. Рейнольд решил, что это было похоже засахаренную грушу. Еще и аромат напоминал ему запах дуба…вроде… — С чего вы решили, что я думаю о подвале? — глаза смотрят в угол. — Заяц, — усмехается принц, глядя на то, как парень напротив заметно успокаивается. — да ты готов был меня прирезать и видел бы ты себя в тот момент. Я думал, ты уже успел в штаны наложить. — Вы слишком много себе позволяете, ваше высочество. — Рейн плюхается на пол, около окна, глядя на то, как кривой месяц освещает свои владения серебристым светом. — Единственное, что я себе не позволяю — это другим людям указывать мне, что я могу и не могу. — мрачно подметил парень, перебросив ногу через другую. — А ты впервые убил человека. Я уверен, что ты вообще впервые видел действительность. — Да что вы…! — Эккарт отпил ещё согревающего напитка, позволяя своим мыслям на давить на него со всех сторон. — Вам просто говорить. Вы же…наследный принц. Каллисто пробирает ироничный смех. Вот как? Вместо того, чтобы принять тот факт, что именно он стал причиной победы в войне, аристократия извратила его вклад в победу, сделав его конченным убийцей. В мыслях проскочило, что наследный принц и правда должен оправдать слухи. Можно устроить кровавую чистку среди высших чинов аристократии…но это будет слишком просто. И не интересно. — О? — Каллисто крутит бутылку с напитком между пальцами — Ты уверен, что мелкий я был рад кромсать невинных людей, чтобы меня не убили? — он видит шок и бледное лицо напротив. Это злит. Ему не надо жалости к себе. — Убери свою жалость. Себя жалей. Он — Каллисто Регулус. И даже не используя меч, не имея при себе ничего, кроме охотников за его головой и псов императрицы, он всё равно останется недосягаем. А все остальные будут смотреть ему в спину. — Я не…жалею вас. — алкоголь уже знатно влиял на то, что говорил молодой парень. — Честно говоря, мне плевать на то, что с вами и где вы. Но, сука, — Рейнольд с силой сжал бутылку, со злостью глядя на принца. — я думаю, что даже вы, кровавый принц, будете получше человеком, чем я. — стекло лопается, разрезая большой палец. — Я больной ублюдок, потому что ни хера не сказал! — Голубые глаза горят ненавистью. И Каллисто видит, что Эккарт себя ненавидит. — Надо же. Отродье Эккартов и не нарцисс? — продолжает издеваться Каллисто, прекрасно зная, как может отреагировать на такие слова сам аристократ. — Я…отвратителен. — Рейнольд вливает в себя остатки алкоголя, полностью отпуская мысли контролировать всё, что говорит. — Моя сестра…я чертов выродок. Она…сбежала из-за меня. Я виноват в чертовом побеге! — он замирает, глядя в окно. — А когда она всё-таки вернулась…появилась ещё одна… Я её даже почти ударил… — просипел Рейнольд, зажимая рот рукой. Каллисто прикрыл левый глаз, вспоминая доклад Седрика. Кажется, Эккарт подразумевает под второй сестрой новую дочь герцога? Пенелопа, вроде. Впрочем, не важно. — Что тебе мешает извиниться? — Каллисто иронично выгибает бровь, глядя на то, как меняется лицо выродка герцогской семьи. Хотя…всё-таки больше он напоминает зайца — ничего не понимает, бегает и ни хрена не делает. — Ч-что…? — Я говорю, — пускает смешок принц — чего ты не извинишься перед ними, если так сильно давишь на свой малый мозг этим. Рейнольд вскакивает, немного шатаясь. У него глаза горят идеей. — Вали уже. — Каллисто в который раз смеётся, глядя на этого Эккарта. Что за тупица? У них нет таких сложностей в семье, как у него, так что за театр заяц разыгрывает. — Я в долгу у вас, ваше высочество. — Рейн быстро шагает, стискивая дрожащие руки в кулаки. Почему он с самого начала…не извинился? Не хотел? Нет… Не знал, как…знал, но…что его останавливало? Воспоминания того, как смотрела на него его сестра. С презрением в глазах. И страхом.* * *
Вваливается он в комнату с грохотом, роняя горшок с каким-то цветком. Кажется, это была гортензия? Парень не уверен. Он вообще сейчас не об этом думает. Надо написать письмо. Надо извиниться. Надо признать всё то дерьмо, которое он сделал своими руками сестре. Надо написать не одно письмо. Надо написать два письма. Пенелопу он тоже…ранил. — Твою мать. — он сжимает зубы, проклиная себя. Почему-то он был уверен, что…жить станет проще, если он признает, что был не прав. Был не прав, спуская свои комплексы на Ивонн, был не прав, когда сравнивал её с матерью, был чертовски не прав, проявляя насилие к девочке, которую их мама оставила, чтобы они все были счастливы. Ни черта это не так. Их семья не счастлива. Ему хочется кричать. Он был одним из тех, кто разбил сердце их милой сестры. Он не помог, он только сильнее убедил её в побеге. А потом… Ещё и Пенелопу, пусть она и нищенка, которая привела их сестру назад…толкнул, хотел ударить и…ранил её. В памяти вскакивает момент, когда девочка шипит, не обращая внимания на свою ладонь, порезанную об острый камень. И это всё чертовски давит на Рейнольда. О нём пытались заботится, а он…повел себя. как…плакучая тварь. Верно сказал этот принц. Он утонул в своей жалости к себе. Это непростительно. — Как…как начать? — рука замирает, сдавливая перьевую ручку. Голубые глаза смотрят на белый лист.