***
Солнце уже давно взойти успело, когда Шигараки, неспособный даже до спальни дойти, отрубился на диване. Девчонка (Принцесса? Зельда?) начала ныть, как только ушла Урарака, как будто соскучилась. Он сомнительно отнёсся к этой идее, но после того, как пять часов наматывал круги по гостиной в попытках уложить ребёнка, чтобы она не проснулась через десять минут, он и сам как-то подумал, что зря эту героиню выпер. Почему этот ребёнок не умел спать один? Она не просыпалась, пока он держал её на руках, но как только он пытался где-то её положить, она (наверное, куда более злобная, чем был он в свои двадцать) начинала ныть, как будто её выбросить хотели. Наконец, около девяти утра по какой-то счастливой случайности, девчонка не проснулась, когда он положил её в люльку на полу рядом с собой. Было у него такое гаденькое предчувствие, что только так она спать и будет, и идея ему не нравилась совершенно, нужно было что-то придумывать. Может, она бы спала спокойно, если бы он положил всё это гнездо в свою кровать — Урарака же говорила, что многие дети любят спать с родителями — но бля, она же такая мелкая! Он сам во сне не особо ворочался (если только кошмары не снились), и девчонка, вроде, тоже не дёргалась, если не просыпалась, но сама мысль положить к себе в постель живого младенца наполняла его здоровым ужасом. Шигараки не считал себя человеком, легко способным на испуг, но спать с чем-то таким хрупким его неслабо напрягало. А если она свалится? Или он перекатится на неё? Нет, ни за что, ни за какие бабки. Пусть ребёнок привыкает спать нормально, или придётся кому-то ей в этом помогать. (Или не придётся. Ему не нужна была помощь.) Он проспал, наверное, целый час, когда громкий стук вырвал его из блаженного забытья. Он от шока чуть не упал с дивана прямо на ребёнка — благо, успел в последний момент схватиться за подушки. Почему-то стук не разбудил девчонку, но Шигараки так не повезло. Он так сильно хотел проигнорировать любых непрошенных гостей, но почему-то чувствовал, что стук не прекратится, и уж тогда-то ребёнок точно проснётся. Спустя очень неловкую попытку перелезть через спинку дивана, он пошёл ко входной двери. — Кто там? Хотя нет, мне насрать. Иди нахуй. — Это я! — отозвался голос с той стороны. Не стоило даже представляться — Шигараки и так знал, кто это пришёл, и был бы сейчас не против растаять в лужу и протечь сквозь пол, лишь бы с ним не разговаривать. Сегодня послать его нахуй не получилось бы. В любой другой день — пожалуйста, но ему наверняка донесли всю эту историю с ребёнком. Или он увидел в новостях. Или заметил, что его ёбаный благотворительный счёт, наконец-то, использовали. Или ему рассказал Наомаса. Как бы там ни было, на пороге его квартиры стоял Всемогущий собственной персоной, и Шигараки захотел сдохнуть. Неужели он всё-таки смог скатиться в такие говнища? Предсказали бы ему эту сцену восемь лет назад — он бы этого предсказателя-недоучку на фарш тут же пустил. Выдав слишком нарочитый драматичный вздох, Шигараки открыл дверь. Было странно видеть бывшего Символа Мира в этой обстановке. Он столько лет был одержим идеей уничтожить Всемогущего, что было чуть ли не физически тяжело видеть его ещё более истощавшим, чем был сам Шигараки или Тойя (тот хотя бы вымахал, и какой-то намёк на мускулатуру имел). Да, он был все таким же высоким. И спасибо, хоть не надевал тот безвкусный жёлтый костюм. Такие яркие вещи и личности не вписывались в его квартиру — отчасти, как не вписывалась и Урарака вчера ночью. — Впустишь? — вежливо попросил Всемогущий. — Ну вперёд, доёбывайся, раз уж пришёл, — махнул рукой Шигараки и пошёл на кухню, чтобы взять из холодильника новую банку энергетика. Поспать он уже не надеялся. Оставшись перед распахнутой дверью, Всемогущий сделал внезапно неуверенный шаг вперёд. Он был здесь уже во второй раз — первый был в тот день, когда он пришёл передать Шигараки злосчастную карту и был послан по известному адресу. Но сейчас-то он пришёл не ради него. Томура настороженно смотрел, как Всемогущий закрывает за собой и осматривается, и указал на диван, прекрасно понимая, зачем он сюда пришёл. Экс-герой подошёл к импровизированному гнезду на полу и, прикрыв рот рукой, ахнул. — Она прекрасна. — Посмотрим, как бы ты запел, если бы пытался уложить её спать всю ночь, — сказал Шигараки. — Или если бы она нагадила тебе под нос. Пиздец. Ему будут сниться кошмары о тоннах и тоннах грязных подгузников, и скорее всего, это будет страшнее, чем типичный сон про Все-за-одного. Может, гадить — её причуда? Вот это была бы подлянка. Когда Всемогущий повернулся к нему с окаменевшим от серьёзности лицом, Шигараки захотел либо рявкнуть на него, либо обратить банку в руке в пепел. Он не сделал ни того, ни другого (хотя опустить указательный палец было бы проще простого). Он снял перчатки после целой ночи попыток усыпить ребёнка — руки уже не выдерживали — и именно поэтому так запаниковал, когда чуть не упал. — Так… — что-то слова у него сегодня не шли. — Ну, что? Давай, где лекция, почему я должен на это всё забить, что я не справлюсь, что я тупой дебил и что ей будет лучше, если куда-нибудь её сдать? — холодно спросил Шигараки. Ему было плевать, если этот старик обидится, это была не его проблема. Он никогда не просил у него помощи или милосердия, не просил давать показания для смягчения приговора или вносить свою лепту в амнистию. Он не просил у него ни тех денег, ни лишнего времени. И начинать не собирался. Всемогущий даже не дрогнул (хотя большинство людей передёрнуло бы), но было видно, как он опечалился. — Уверен, ты и сам понимаешь всю серьёзность своего решения. Это будет непросто. Шигараки фыркнул. Жизнь сама по себе была штукой непростой. Существовать изо дня в день в одних и тех же четырёх стенах и ни хрена не делать было просто, и раньше в этом смысле его жизнь была куда проще, но сейчас его как будто прижали к ногтю. Весь мир смотрел на него сверху вниз. Будучи террористом, у него никогда такого комплекса не было — он сам мог подмять под себя любой аспект существования и перенастроить под себя любимого. — Тебе нужна помощь, — продолжил Всемогущий. «Ага, Уравити тоже что-то такое говорила», — подумал Шигараки, но Всемогущему об этом знать не стоило. — Я справлюсь, — сказал он вместо этого. — Я не сомневаюсь в твоей самостоятельности, но воспитание ребёнка? Это совершенно другое, — покачал головой Всемогущий. — В одиночку ты это не потянешь. Судя по тому, что ты всё-таки принял те деньги, я могу говорить наверняка. Шигараки нахмурился и сделал очередной глоток энергетика, чтобы не показывать своего истощённого раздражения. Отчасти поэтому он не хотел к той карте вообще прикасаться — знал, что это очередной способ слежки — но в тот вечер это был самый простой выход. — Я не один, — сказал он. — И кого просить будешь? Открыв рот, он поколебался. Тойя же не считался. Фуюми? Урарака? Любой вариант только всё бы испортил. — Кого-нибудь попрошу, ладно? У меня есть надёжные люди. — Друзей нашёл? — с явной надеждой спросил Всемогущий, но Шигараки даже не собирался на это отвечать. Ему не нравилось, как это звучит. Да, вчерашняя помощь Урараки вполне походила на дружескую, но между ними это было невозможно по целому ряду причин, начиная с того, что он несколько раз едва не убил её и её друзей. — В любом случае, я рад, что ты всё-таки использовал карту. Я понимаю, ты пошёл против своей гордости, но это только показывает всю серьёзность твоих намерений. — Не-а, просто детские шмотки стоят охуеть сколько, — буркнул Шигараки. Ему ещё предстояло пойти в «секонд» за одеждой, потому что Урарака была права — в магазинах это всё стоило слишком дорого. Всемогущий подошёл к письменному столу и взял те же ручку с листком, которые брала Урарака. Наверное, он заметил нацарапанный ею номер, потому что нахмурил лоб и прищурился, пытаясь узнать — скорее всего, номер Мидории с первых цифр бы узнал. — Если тебе нужна будет какая-либо поддержка (а я боюсь, она тебе будет нужна), пожалуйста, не упрямься… — Всемогущий начал выводить на листке свой номер. — Не стесняйся мне звонить. Я приду, как только смогу. — Не буду я тебе звонить, — отмёл его Шигараки, отправляя уже пустую банку в мусорное ведро. — Сейчас ты в этом так уверен, — сказал Всемогущий с лёгкой улыбкой. — Но жизнь толкает нас на самые странные поступки, согласен? Вся жизнь Шигараки состояла из кошмарных или идиотских поворотов, и он думал, что всё уже позади, что можно двигаться дальше, как судьба нанесла ему очередной удар под дых. Он даже не мог жаловаться — сам же решил справляться в одиночку, и никому на его месте не стоило бы принимать на себя такие обязательства. Это вообще законно, что ему позволили оставить впервые встреченного ребёнка? Он не проходил никаких тестов, но даже так Наомаса его отпустил. Хотя, Шигараки не удивился бы, узнав, что по документам этого ребёнка вообще не существовало — Химура вряд ли бы отправилась рожать в нормальную больницу, это могло вывести на неё копов. — Ты всё? — отрывисто спросил он. — Я как раз спать пытался, когда ты пришёл. — Ох, прости! Я просто… — начал было извиняться Всемогущий, как раздалось громкое хныканье. Когда Шигараки раздражённо зарычал, он состроил ещё более виноватую рожу. — Позволь мне… — Не смей, — резко перебил Томура, хватая со спинки дивана перчатки, чтобы постараться натянуть их как можно быстрее (но слишком долго для ребёнка, который и не думал затихать). Он присел и аккуратно вытащил её из люльки, прежде чем прижать её к груди и подняться на ноги. — Я сам, слышал? Всемогущий поднял руки, признавая здесь своё поражение. Хотя это наверняка было маскировкой — Символ Мира не умел сдаваться. Если бы умел — жизнь Шигараки сейчас была бы совершенно другой. — Я ни на что не намекал. Дети могут утомить даже тех родителей, которые девять месяцев готовились к пополнению. У тебя на это не было ни минуты, и ты совершенно один. Спасибо, блядь, что в очередной раз напомнил. Прошлая ночь была только демоверсией ада, в который он самого себя засунул. Он не хотел признавать, что на какую-то секунду предложение Тойи прозвучало хорошей идеей (у него не могло быть никаких хороших идей), и когда он на эту секунду сдался и подумал «может, ещё не поздно отказаться» — когда он всё-таки допустил мысль, что для воспитания ребёнка не годится, и вообще дети ему не нужны — живот так скрутило от стыда, что стало тошно. Как он мог с такой лёгкостью отказываться от собственной крови? Он не смог бы поступить так же, как общество поступило с ним самим — отвергнуть, потому что так жизнь будет проще. В этом случае он бы больше не смог сказать, что такая жизнь его устраивает. В осматривающих комнату запавших глазах Всемогущего загорелся странный огонёк. — Признаться, я удивлён, что ты вчера сам смог всё это купить. Ты ничего не забыл. На мгновение Шигараки напрягся, прежде чем продолжить наматывать круги по гостиной в попытке успокоить ребёнка. Она схватила его рубашку в кулачок и уткнулась крошечным носом ему в шею. Вчера он методом проб и ошибок выяснил, что лежать на руках она не любит, но сидеть — вот, пожалуйста. — Я же не совсем идиот, в гугле меня не забанили. Он не знал, почему не стал говорить об Урараке. Наверное, Всемогущий бы загордился, услышав, что его бывшая ученица проявила самую что ни есть геройскую натуру (потому что могло быть ещё хуже — если бы он наткнулся тем вечером на Мидорию). Или дело было в лёгком смущении — она увидела, что он как раз-таки настолько идиот, постаралась оказать ему максимальную помощь со своей стороны, и он был вынужден эту помощь принять. Да и странно было это всё, учитывая, сколько он терроризировал её класс. Он не мог спокойно стоять и смотреть, как она помогает ему советами, и дарит игрушки от чистого сердца — те самые, которые сейчас лежали на его столе. Девчонке, вроде бы, тот небольшой динозавр понравился, но было трудно определять, что ей нравится в принципе. Урарака была не обязана тратить на него свои деньги. Блядь, она не обязана была тратить на него даже секунду своего личного времени. Он бы не стал винить, если бы она решила, что он сам опасен для ребёнка не меньше, чем ёбнутая мамаша. Девчонка снова уснула в его руках — наверняка она и сама устала всю ночь не спать. Такая тупость. Он был уверен, что она плакала в попытке пожаловаться на усталость, но всё равно боролась со сном. А что, он и сам так бесился на всё живое, когда не спал больше суток, потому что хотел доиграть «ещё одну партию» или выбить тупую ачивку. — У тебя красивая девочка, — сказал Всемогущий до раздражения нежным тоном. — Я тобой горжусь. Это ответственность, которую ты принимаешь на всю жизнь, решение наверняка было непростым. Ни хрена, на самом деле. С другой стороны — да, было непросто, и он сейчас сгорал от паники, усталости и полного истощения, но даже так не смог бы кому-либо её отдать. В тот момент, когда мамаша бросила её ему на руки, он почувствовал в себе перемену, на которую раньше не думал, что вообще был способен — люди вроде него обычно слишком эгоистичны, чтобы становиться родителями. — Иногда тебе будет казаться, что ничего не получится, но если я что-то о тебе знаю, так это то, что ты не умеешь сдаваться. «Но я же сдался и бросил попытки убить тебя», — тут же пришла в голову непрошенная мысль. Он не чувствовал по этому поводу ни горечи, ни особой ярости — только усталость и лёгкое презрение. К себе ли, к Всемогущему — этого он не знал. — Мне ожидать ещё каких-то геройских наставлений, или я могу дальше пытаться её уложить? — тупо спросил Шигараки, прожигая его мёртвым взглядом. Вздохнув, Всемогущий покачал головой. — Поступай, как знаешь, — он пошёл ко входной двери, но поколебался, прежде чем выйти. — Пожалуйста, не ставь свою гордость превыше благополучия собственного ребёнка. Я не думаю, что ты станешь действовать ей во зло, но тебе может быть неприятно признавать, что в одиночку ты не справляешься, и уж тем более просить о помощи. Ты не первый родитель, кто с этим сталкивается. Шигараки припомнил, что у Всемогущего никогда не было собственных детей, в отличие от его наставницы. У героя номер один не было времени на брак или семью. Интересно, сожалел ли он об этом? Может быть, нет. Он выкладывался на максимум, чтобы достичь цели многих поколений, и наверняка был готов пожертвовать этой частью своей жизни. — Да-да-да, я же кучу раз слышал, как люди попадали именно в такую ситуацию, так что ты прекрасно понимаешь, что я сейчас чувствую и всё такое, — ядовито выдавил Шигараки с явно нерадостной ухмылкой. Всемогущий вздохнул — он должен был к этому привыкнуть. — Ты сваливаешь, или как? — Да, конечно. Прости, что разбудил. Всемогущий бросил последний взгляд на девочку в его руках и, переступив порог, закрыл за собой дверь. Едва его шаги стихли, Шигараки остановился, чтобы прислониться к стойке крошечной кухни. Находиться в одном помещении с Всемогущим его напрягало по целому множеству причин, и он даже не знал, какая из них была худшей. Он думал, что к сегодняшнему дню пережил все свои обиды, но ребёнок на руках делал его куда более нервным, чем обычно. Это было не столько желанием впечатлить авторитет, как было с Все-за-одного — скорее желание доказать, что всё прекрасно и без участия какого-нибудь Символа Мира в его жизни. Ему никто не был нужен. Никакая помощь не была ему нужна. Всё, в чём он мог сейчас нуждаться — в самом себе. Шигараки перевёл взгляд на девчонку. Она не уснула, как он подумал изначально, а спокойно и молча лежала, уткнувшись щёчкой ему в плечо, сияя большими и доверчивыми красными глазами, и продолжала цепляться за него. — Ну что, мелкая, остались только мы с тобой, — нахмурился он. — Надо бы тебе нормальное имя придумать. «Принцесса» — это же пиздец какой-то. Девочка издала какой-то булькающий звук, который он принял за согласие. Он почти что улыбнулся. Теперь бы спать её уложить — и было бы совсем волшебно.***
Шигараки знал, что это будет сложно на уровне взрыва мозга, но верил, что справится. Оказалось, нет. Он ошибался. Это был ёбаный дурдом. На самом деле, многое было довольно простым — на упаковках детского питания были написаны инструкции, в интернете он нашёл правильные дозировки. Слава всему сущему, он мог одновременно держать её на руках и читать тупые статьи с телефона, потому что его грудь была её любимой кроватью и единственным, сука, местом, где она спала дольше пятнадцати минут. В итоге он откидывался на спинку дивана, забывался лёгкой дрёмой, а через пять минут панически подрывался, потому что ему показалось, что она соскальзывает. Некоторые мелочи его откровенно заёбывали, типа охреневшего количества грязных подгузников, постоянной необходимости дезинфицировать бутылочки и её вечно теряющейся соски. Самое худшее, что времени на себя совершенно не было. Стоило отвлечься хоть на секунду — и она начинала ныть. В итоге, он был вынужден слушать, как она ревёт, пока справлял нужду (в жизни так быстро не ссал, если честно). Есть он тоже не мог — она обижалась и хныкала всякий раз, когда он пытался откусить что-либо. Как будто пыталась сказать «я это есть не могу — и ты не будешь». Не дай бог он собирался поиграть, одной рукой здесь обойтись было невозможно. В итоге, пришлось развлекаться просмотром телевидения и вызовом доставки еды. Половину времени он лежал на полу, пока она занималась какой-то своей гимнастикой на животе, про которую он тоже вычитал в интернете, и хлебал энергетик с таким рвением, будто без этого он просто погибнет. Наверное, к концу недели у него так вся заначка уйдёт. Ещё пришлось позвонить на работу и объясниться с боссом, и здесь всё на удивление прошло гладко. Как оказалось, тот дебил, который его сменял, и был автором любительской съёмки ареста, которую крутили по новостям. Босс был очень любезен (как-никак, сотрудник столкнулся с преступником и не только помог властям с задержанием, но и ребёнка спас в процессе), так что рассказал, что можно подать заявку на родительский отпуск, только придётся пережить небольшую возню с документами. К третьему дню Шигараки забыл, как выглядит внешний мир. Единственные люди, которых он видел в это время, были курьерами, и он не был уверен, считается ли ребёнок за нормального человека (впрочем, он всё равно разговаривал с ней так, как будто она понимала). Она так и смотрела на него огромными краснющими глазами, и возникало странное ощущение, будто он смотрит в зеркало. Она словно знала все его мысли, и это порождало только более сильное чувство вины. Он думал, что справится. Был уверен, что выдержит. Он же когда-то был способен закрыться в комнате на несколько дней, и вместо солнечного света пялиться в один компьютерный монитор. С ребёнком всё было по-другому. Он даже не то чтобы был в ловушке, но ничего толком сделать не мог — даже в душ сходить не получалось, чтобы она не начинала реветь через две минуты. Уже возникло желание выбросить мусорный пакет с грязными подгузниками через окно и надеяться, что попадёт в мусорный бак. Апогей наступил в момент, когда он проснулся и увидел, что она поцарапала себе лицо собственным крошечным ногтем с силой достаточной, чтобы пошла кровь. Он вылупился на царапину, чувствуя адовый зуд в шее, и заставил себя прижать ладонь к её щеке, чтобы большим пальцем стереть алую каплю. Как она умудрилась? Слава богу, она не плакала, но царапина выглядела отвратительно и наверняка болела. Он надевал ей варежки перед сном, но она, наверное, стянула их и почесалась. — Ну зачем ты это сделала? — проворчал Шигараки, вытирая ей лицо салфеткой. Без крови царапина выглядела куда меньше и гораздо безобиднее, чем те, которые оставлял он на собственной шее. Со вздохом он покопался в одном из пакетов, куда Урарака закидывала мелочи для ухода. Он надеялся, что избежит момента остригания ногтей ещё ненадолго, потому что у неё были такие мелкие пальчики, а ногти и того меньше. К тому же, она постоянно дёргала руками и сжимала пальцы в кулак. — И как мне их стричь теперь? — пожаловался он в пустоту. Спустя ещё пять минут борьбы Шигараки смог подрезать один ноготь и вздохнул с облегчением. Она всё ещё ворочалась и ныла, но пока он держал её за палец — было не так уж плохо. Конечно, без его перчаток наверняка было бы ещё проще, но он не хотел рисковать. Так, один есть, осталось девять. Он понял эту тему. Всё было нормально. Со следующим ногтем он задел ей кусачками кончик пальца. Хлынула кровища. «Бля-бля-бля-сука-пиздец, только не это!» Она заорала так, что в жилах застыла кровь, и Шигараки замер на месте, с ужасом глядя на палец, на кусачки и на одеяло, которое уже было испачкано в крови. Её плач звучал как будто сквозь пелену — даром, что она была прямо перед ним. Его глаза метались к крови, снова к кусачками, и к её раскрасневшемуся лицу. Потом слух вернулся к нему точно как обрушившееся на голову цунами. — Да ёбаный рот! — в сердцах выругался он и рванул с девчонкой к раковине, чтобы смыть кровь. Держать её при этом по-нормальному не получалось, и она плакала ещё больше. Когда он закончил промывать, палец продолжал кровоточить, так что он обмотал ей руку бумажным полотенцем. Он искренне надеялся, что сможет сохранять хладнокровие, но когда бумажное полотенце начало пропитываться алым, он натурально едва не обосрался. — Нет, я не смогу. О чём я думал? Я ни хуя не знаю о детях. Я даже в «симсе» их никогда не выращивал, я там двери в комнатах удаляю и лестницы в бассейне продаю! Нет, это пиздец, ребёнок — это пиздец, я не гожусь в родители. Это идиотизм. Я не могу. Один я ничего сделать не могу… Шигараки сжал челюсти, из последних сил стараясь дышать через нос. Давно такого не было. Он думал, что психотерапия ему помогла, а переживать паническую атаку сейчас, даже если единственным свидетелем был тупой ребёнок, больше озабоченный собственным раненым пальцем, было немного неловко. Обычно в таком состоянии ему хотелось пустить что-то на пыль, но с дочерью на руках эта мысль даже в голову не пришла. Нет, он не справлялся. Он хотел подрезать ногти, чтобы она сама себя не поранила, и в итоге жёстко поранил её сам, а от мысли поднять с пола обронённые кусачки в животе очень неприятно скрутило. Даже если это было жалко и убого — нет, он не мог, но никто другой за него этого бы не сделал. Он сам предпочёл одиночество, и теперь остался наедине с надрывающимся от криков (и истекающим кровью) младенцем. Он бы скорее сдох, чем сейчас сам разрыдался, но бля, это был такой пиздец, что было бы не стыдно пустить истерическую слезу. Он просто не знал, что сейчас делать — у него не было пластыря на такой крошечный палец. Как её успокоить? Она же наверняка считала его предателем. Да он самого себя сейчас предателем считал. Пытаясь как-то её убаюкать, лишь бы она перестала плакать (ох, нет, какое здесь «перестать плакать», когда он ей кусок пальца оттяпал), Шигараки на глаза попался край письменного стола. Он остановился. Пусть отсюда было не видно, но он знал, что там всё так же лежал листок с номерами Урараки и Всемогущего, выбросить который руки так и не дошли. А теперь он лежал там и манил, словно демон, соблазняющий продать душу. Нет, он не мог. Он не станет звать на помощь. Он даже Тойе писать не собирался, чтобы не дать ему ни единого повода позлорадствовать «а я же говорил». Но чем больше она плакала, тем отчаяннее чувствовал себя Шигараки. Что, если случится ещё один приступ паники, и он не сможет взять себя в руки (нет, он должен был, обязан был)? Просто… Если он не справлялся сейчас, когда прошло всего три дня — как он собирался её растить на протяжении долгих лет? Это было ошибкой. Он не выдержит. Стоит отдать её в приёмную семью, пока ещё можно. Не ставь свою гордость превыше благополучия собственного ребёнка. Последней каплей стало воспоминание о словах Всемогущего, а если в голову уже пришло это, то Шигараки докатился до полной жопы, но даже так… (Всемогущий был прав.) Шигараки подбежал ко столу, начал рыться в скопившемся там мусоре, пока не нашёл ту самую бумажку под банкой из-под детского питания, и тупо уставился на два набора цифр. Позвонить кому-нибудь из них? Нет, он больше удавиться хотел, чем звать на помощь кого-то из героев — настолько сильно ненавидел эту идею. Дело даже не было в том, что он так сильно презирал героев, и он даже не почувствовал бы такого уж сильного унижения или позора. Ему уже давно была чужда сама концепция просьбы о помощи. Последние годы существования Лиги научили, что даже худшие из отвергнутых обществом людей могут стать настоящей семьёй и прийти на помощь, но сейчас у него более не было этой привилегии. Он свыкся с мыслью, что оно ему уже не нужно. Но эта девочка буквально относилась к его семье, была его единственной родной кровью, и она-то помощи заслуживала. В итоге, Шигараки вытащил телефон, чтобы набрать номер, а затем прижал к уху и закрыл глаза, чувствуя в глотке собственный пульс. Он знал, что возненавидит каждую секунду этого разговора, и уже жалел, что пошёл на это, но прямо сейчас в одиночку он не справлялся. Он не выдерживал, и если он хотел воспитать этого ребёнка так, как хотел, стоило наступить на свою гордость. За секунду до голосовой почты трубку взяли, раздалось немного удивлённое «алло?», и на мгновение Шигараки захотел повесить трубку, прикинуться, что он ошибся номером и вообще забыть последние две минуты, но девчонка уже чуть ли не захлёбывалась собственным плачем. Сердце уходило в пятки. Сейчас или никогда.