— Меня один вопрос мучает. Ты там спроси у педагогов, правда, что в английском языке мата нет? — Конечно нет, откуда ж ему взяться? — А как тогда перевести «мазерфакер»? Что это, не мат что ли? — Конечно нет. Там даже пьяные матросы как на светском рауте беседуют. — А как же тогда переводится слово «фак»? — «О Боже мой».
***
— Правда ли что на съёмочной площадке была введена система штрафов и в чем она заключалась?***
— Кто-нибудь уберите швабру из кадра.
— Тишина на площадке! Приготовились. В съёмочном павильоне стоял беспорядочный гул. Снимали последнюю запланированную на сегодня сцену в монастыре Водных каштанов. День выдался тяжёлым, а потому все с надеждой ждали заветной команды режиссёра: — Свет! Камера! Мотор! — «Благословение Небожителей». Сцена восемьдесят девять. Дубль шесть, — тараторит скороговоркой помреж, хлопая хлопушкой. — Начали! По команде оператор медленно приближается к лежащему на полу Лазурному демону, чтобы снять лицо крупным планом. В этот момент «Демон» бросает быстрый взгляд на верх, куда-то в сторону старых балок, прищуривается, а затем осторожно переводит полный удивления взгляд на камеру, делает глубокий вдох и выдает: — Твою ж мать! — Так. Стоп! «Да вы издеваетесь?!» — режиссер тяжело вздохнул, едва сдерживая закипающее раздражение. — Что ещё за «мать»? Этого нет в сценарии. — Я импровизировал. Ци Жун прямо-таки светился от счастья, аки радужный пони, пока вся съёмочная группа по ту сторону камеры сверлила «горе импровизатора» красноречивым взглядом, в котором так и читался посыл в далёкое пешее с явным эротическим подтекстом. Ему, Ци Жуну, нужно было просто молча смотреть в потолок, на якобы притаившегося там воришку. Ничего сложного. Эту сцену планировалось снять с первого дубля, вот только кое-кто отказывался молчать. — Шестой дубль. Шесто-о-ой! — простонал режиссёр. — Может ему кляп в рот вставить? — Не поможет, — констанитировал оператор, просматривая отснятый материал. — А по-моему фраза: «Какого *буя?!» больше подходит моему герою, — фыркнул Ци Жун. Видимо эта мысль ему понравилась. Воодушевившись, демон-энтузиаст на полном серьёзе добавил, уже во всю репетируя позу «трупика» на полу: — Ещё раз! Режиссер в бессилии хлопнул себя по лбу. Творческие разногласия, импровизация — это даже хорошо. Вполне нормально, что актер привносит что-то своё в роль. Например, жесты или фразы. Так герой получается более живым и интересным. Да, но не в этом случае. Ци Жун не являлся профессиональным актером. Он популярный блогер, модель, участник известного скандального теле-шоу, неотъемлемой частью образа которого, увы, являлся мат. Если коротко, то Жун относился к тому типу людей, которые умудряются сделать в слове «блин» сразу три ошибки, говоря это через «ять». По его мнению короткое и ёмкое «ПЗДЦ!» было куда доходчивей, чем самые яркие эпитеты. С этим, конечно, не поспоришь, но в сценарии же этого нет! Вот что теперь прикажете делать?! — Ну как-то так, — вздохнул оператор, показывая отснятый дубль. — Ну что-то такое, — бормочет в ответ режиссёр, глядя на то, как актер драматично выдает в кадре «звиздец». — С этим надо что-то делать. Да, с этим явно надо было что-то делать. Заменить актера нельзя, как и запипикать всю матерную импровизацию. Оставался только один выход… На следующий день в гримерку Лазурного демона постучали. — Мне сказали, что ты матерился. — Да хули они пизд… — начал было возмущаться Ци Жун, но вовремя осекся под строгим взглядом Се Ляня. — Меня не было на площадке всего лишь сутки, а ты чуть было не сорвал съёмку! — Ну не сорвал же. Ци Жун самодовольно ухмыльнулся, облакотившись на спинку стула. Он ожидал, что Се Лянь на правах двоюродного брата продолжит возмущаться, но вместо этого ему под нос сунули какую-то бумажку. — Вот. — Какого?.. — С этого дня мат на съёмочной площадке под запретом, иначе придется заплатить штраф. А это, — указывая на лист в руках ошараненного кузена, — памятка для особо одаренных. Ци Жун бегло пробежался по таблице с зацензуренными примерами любимых выражений:Ох…еть! — Я поражен!
Бл…ть! — Меня переполняют эмоции!
С х…яли?! — Зачем?
Твою мать! — Вау! Не может быть!
Примеров было много и самыми приличными в них были только предлоги «на» и «в». За употребление хоть одного из них полагался внушительный штраф с тремя нулями. — Что это за ху… — начал было Ци Жун, но его прервал Се Лянь, ткнув пальцем в один из столбцов в таблице, где черным по белому было написано:Что это за х…ня? — Мне кажется, Вы не правы.
Ещё немного и Лазурный демон того и гляди реально позеленеет от злости. — И что мне теперь, молчать?! — Почему же, — улыбнулся Се Лянь. — Главное не злоупотреблять. Надеюсь, ты все понял? — Да я просто в аху… — А-Жун! Пришлось, нехотя, прикусить язык и ещё раз посмотреть на ненавистный лист. — Я поражен до глубины души! — прошипел сквозь зубы Ци Жун. — Так-то лучше. Сказать, что видеть молчаливого Ци Жуна было очень непривычно — это ничего не сказать. Первое время вся съёмочная группа все ждала какого-то подвоха. Режиссер напряжённо вслушивался в реплики актера, скрестив пальцы на руках, а заодно и на ногах для надёжности, но после нескольких дублей все выдохнули с облегчением. Ци Жун говорил все строго по тексту. Да, с кислой миной на лице, но зато без всяких импровизаций. — Чего-то все-таки не хватает, — задумчиво потирая подбородок, тихо вздыхал оператор. — Импровизации? — хихикнул ассистент. — Сплюнте! — перекрестился режиссёр. За сегодняшний съёмочный день им удалось отснять большую часть запланированных сцен и даже не выбиться из графика. Следующей на очереди шла сцена с «передачей духовных сил», где Се Лянь должен был поцеловать Хуа Чэна. Сцена весьма пылкая и интимная, поэтому актеры, да и вся съёмочная группа надеялись отснять все с первого дубля. Ци Жун должен был появиться в кадре всего лишь на миг и не вовремя застукать целующихся. Всё просто: открыл дверь, увидел, обалдел, молча ретировался в закат. Ничего сложного. — Тишина на площадке! — Хуа Чэн, ты пытаешься прервать передачу духовных сил, но Се Лянь не даёт тебе этого сделать. Всё ясно? Тогда начнем. — Сцена сто двадцать три. Дубль один. Хлопок! — И-и-и… Мотор!Се Ляня вскинул руки и крепко обвил Хуа Чэна за шею.
В это время за кадром раздался голос режиссёра: — Камера номер два приготовится. Крупный план. Се, целуй так, будто от этого зависит твоя жизнь. Легко сказать. А вы попробуйте целоваться, когда за вами по ту сторону камеры наблюдают пятьдесят человек в ожидании хорошего кадра.
Собрав все силы Се Лянь схватил Хуа Чэна за лицо, перевернулся, прижав того к земле, не разрывая жаркого поцелуя. (Благо Хуа Чэн ему в этом помог, вовремя придержав за талию).
— Отлично. Теперь Лазурный демон. Внезапно дверь храма скрипнула и в кадре появился Ци Жун. По сценарию «демон», взвизгнув, должен был практически тут же исчезнуть, но вместо этого Ци Жун молчал наблюдал за переплетёнными в жарком поцелуе телами. Выражение лица его при этом так и кричало: «Меня переполняют эмоции!». Похоже, что бедолага был потрясен до глубины души, но команды «Стоп!» не последовало. Съёмку не прекратили даже когда актер молча вышел из кадра, под очумелый взгляд режиссёра. — Э-э-э? В чем дело? Вместо ответа Ци Жун достал кошелек, выгреб оттуда все что было до последней копейки, а после спокойно вернулся обратно в кадр. Встав у открытой двери монастыря, он обернулся и громко произнес, глядя в камеру: — Мой герой просто обязан высказать по этому поводу!***
Сцену все-таки пересняли, вставив комментарии Лазурного демона, что только украсило ноткой юмора столь эмоциональное действо и спасло Се Ляня от ещё одного дубля, чему очень огорчился Хуа Чэн. Эта импровизация так понравилась сценаристам, что те даже переписали некоторые сцены, дабы дать возможность Ци Жуну «высказаться».