демонические художества

обещания Петра не оказались просто словами. да, в этом плане он действительно человек дела. он стал навещать Николая через день, как и было оговорено, без всяких напоминаний и записок. оба по приезде Верховенского закрывались в кабинете Ставрогина и говорили невесть о чем. самым удивительным было то, что в приезды Петра поместье будто умирало. Варвара Петровна, Дарья Павловна, даже Егор Алексеевич точно переехали отсюда. каждый вечер тишина стояла такая, что страшно было нарушать ее скрипом половиц. в один из таких вечеров, очень холодный и дождливый, был дан результат размышлениям Nicolas. — да, я придумал, что мне изобразить. — с той встречи генеральский сын действительно изменился. — меня ждут, так что откладывать нет смысла. садитесь и позируйте. — а что же я должен позировать? — от резкости и поспешности Пьер недоумевал. — представьте, что... что смотрите на Виргинского или Эркеля, кого хотите. этот бедный, никчемный человечишка только что упал в грязь, весь из валялся в ней и теперь походит на свинью. — неприязнь? — нет, я неправильно изъяснился... ну, представьте, к примеру... — не можете ли вы просто сказать словом, а не примером? н-да, кажется, Верховенский позволил себе слишком много. так требовать что-то от Николая! неужели он позабыл, как больно бьет палка? от этого вопроса все в кабинете затихло. стал недвижим Николай, замолкли часы, даже ветер за окном будто бы стих. — не могу. — Николай говорил так холодно, точно резал ножом. — я не понимаю этих высокохудожественных человеческих терминов. почему человеческих? это насторожило Петра. неестественно слышать от человека, что он отрекается от человеческого, ставит что-то ему свойственное далеко от себя. неужто Ставрогин... не человек? — представьте, что Кириллов хочет убить вас. да, берет револьвер, ставит его прямо к вашей шее.. в этот момент Верховенского постигла странное ощущение. такого он не испытывал никогда. когда Ставрогин заговорил о шее, будто невидимый палец ткнул его в то самое место, куда предполагал живописец. "что это со мной происходит? кто дергает меня за ниточки? " — вот сюда..? — дрожащими пальцем нигилист указал на то место. — именно. это прозвучало как выстрел. Пьер ничего не понимал и отказывался понимать. в горле его встал ком, а дыхание будто сперло. Николай же широко, будто насмешливо улыбнулся. — и вы будете так реагировать, когда этот дурачок на ставит на вас пистолет, да еще и будет смотреть, как обезьяна? право, Верховенский, вы с каждым разом все больше меня смешите. — ни... ни в коем случае! — нашел в себе силы ответить Пётр. — он слишком смешон, да, смешон для этого. я буду смеяться! прямо под его дулом я засмеюсь и буду глядеть на него так надменно, как бы он не разозлился еще больше. — ну и чего вы все это время не могли додуматься? — это называется "надменность". — я не понимаю этих людских слов. надменность, пафос... для меня это пустой звук. кажется, все опять воскресло. застучали часы, заскрипели стулья, завыл ветер, готовый снести все деревья в саду, даже, кажется, загремела гроза. — а что же вы тогда понимаете? как же мне тогда говорить с вами? — если я чего-то не понимаю, то ищу ответ в книгах. это хоть и дрянь, но в ней много чего сокрыто. самое приятное в них то, что они хорошо горят. сразу что-то обыденное в этом... огне. — и все же, что вы понимаете? — понимаю восемь слов: алчность, гордыня, гнев, похоть, чревоугодие, зависть, уныние и святость. Пётр еле сдержал улыбку: высказывание Николая показалось ему смешным. — вы решили пойти по стопам Федьки Каторжного и прочитать Апокалипсис? сами же говорите, что это полный бред. опиум для народа! — не понимаю, о чем вы. — как? разве не говорил я вам, что Федька книгу у книгоноши стащил? не может такого быть, я точно помню, что стоял здесь и говорил об этом! в этом же кабинете! — тогда здесь был не я. да что он несет? Верховенский абсолютно перестал понимать, что лилось из уст живописца. — как не вы? — революционер начал выходить из себя: дыхание его участилось, а руки задрожали. — кто по-вашему тут стоял и слушал все это? а потом еще и заключил с умным видом: "даже такие грешники пошли в просвещение"! — здесь была моя оболочка. — Ставрогин оторвался от мольберта. взгляд его опять встретился с Пьеровским. бездна развернулась в темных глазах художника. больше он не казался тем обольстителем, которым был раньше. самый настоящий бес глядел в душонку революционеру, заставляя ее содрогаться. — Николай Ставрогин часто спрашивал себя: "каковы же махинации, проведенные некто Богом, заставили меня родиться здесь в тот самый день? существует ли душа? может ли существовать она отдельно от тела?" эти размышление чем-то схожи с думами Алексея Кириллова. и оба жаждут смерти. для них смерть — жизненный этап, который позволит им знать больше об устройстве души, земли, по которой они ступали, материи, в которой они живут. или жили. так жил Николай Ставрогин. страх накрыл Петра. эти непонятные речи без того пугали его, почти доводили до истерики, да впридачу к этому ветер стал неимоверной силы, а гроза точно была над крышей этого самого поместья. пошел ливень, и весь этот шум стал напоминать шум горящих книг. да, Верховенский так и чувствовал, точно адское пламя так его и съест. — Николай Всеволодович жил, — продолжал Ставрогин; нет, от Ставрогина тут мало что осталось. — и прекратил жить. интерес о жизни после смерти преобладал, сначала как глупое порождение в его сгнившем мозге, а потом стало пожирать его, пожирать, пожирать, как пожирает головной червь! и вот, головной червь съел его! от Николая осталось тело, но душа была съедена! — Ник.. Николай Всеволодович... вам бы... врача... — едва проговорил от страха Верховенский. шум ливня разразил бесовской смех. теперь было ясно как день: Ставрогин умер, а осталось от него только его порочное отродие. уже стали заметны его рога, торчащие из под темных волос так неестественно. все тело его налилось кровью. все смешалось в доме Ставрогиных. — извольте! он пытался как мог избавиться от червя! он забывали в рисовании, в собственных грехах, но и те не оставили его! а главное, — демон резко перешёл на шепот, — он хотел забрать с собой вас, ибо в аду ему будет слишком одиноко. но что уж ему ад! он вовсе и не знал, есть ли он или нет! именно поэтому я здесь! перед окончанием всего Пётр ни о чем не думал. он не хотел молиться, не думал о прощении, о предстоящей боли. в голове его была пустота. пустота и осталась с ним навечно. да, Николай Ставрогин умер. его тело нашли на шнурке, что так крепко держал его тело на чердаке. и Пётр Верховенский умер. его нашли несколькими днями позже в комнате Николая. с растерзанной грудью он лежал на полу, а в ногах его, перепачканная кровью, лежала картина из недовершенного триптиха. он ни во что не веровал и с ним ничего не случилось. Петр не горел в адовом огне, не переродился в жука и не переместился в новорожденного младенца. но кто знает?