Не нужен

      Холодно. В номере очень холодно. Это первая мысль, которая посещает Арса при пробуждении. Хотя пробуждением это назвать сложно, ведь толком уснуть так и не удалось: он постоянно просыпался, выпил за ночь литра два воды, дёргался весь и никак не мог согреться. И болезненно-отрывистый сон не помог, хоть Арс практически не надеялся на это.       Его подташнивает: то ли от изнеможения, то ли от колючего, царапающегося ощущения где-то в районе грудной клетки. Арсений понимает, что ему страшно, пусто и беспокойно настолько, что хочется разрыдаться и жалеть себя до скончания века. Ещё гаже становится от осознания: с ночи ему так и не стало лучше, ни на грамм. А Антон так и не появился: не то что не пришёл — даже не позвонил. Арсений чувствует, что ещё чуть-чуть, и его начнёт накрывать паникой; ночью такое уже произошло, и Арсу понадобилось немало времени и усилий, чтобы успокоиться после этого. Хочется позвонить Антону и попросить приехать. Очень хочется. Но. Но, во-первых, Арс знает: на сегодня у Шаста было запланировано участие в каком-то интервью. И если Арсений попросит прямым текстом в том состоянии, в котором он находится сейчас, а Антон не приедет — Арс умрёт на месте, он в этом почему-то уверен абсолютно. Во-вторых, Арсений и сам уже в это не верит, но у него всё-таки есть гордость. Поэтому он десять минут сидит на полу и пытается успокоить своё дыхание. Но в итоге сдаётся — у него не получается утешить себя хотя бы немного, он раз за разом прокручивает в голове все события вчерашнего вечера и по ощущениям оказывается всё ближе ко дну. Арс берёт телефон и набирает Серёжу.       — Да?       Арс собирается с силами, чтобы что-нибудь сказать.       — Арс? Я тебя не слышу.       —… Я здесь, Серёж, да, привет.       — У тебя всё в порядке? Что с голосом?       — Я… Можно я приеду? Сейчас.       — Я не дома. Но скоро буду. Могу за тобой заехать. Через минут тридцать жди.       — Спасибо.       Арс пару раз пытается встать и пойти собираться, но, в конце концов, сдаётся и так и остаётся сидеть на полу до приезда Серёжи. Он не слышит стука в дверь и, только увидев Матвиенко в метре от себя, понимает: он так и не закрыл дверь после ухода Антона.       — Арс. Что с тобой? — кажется, выглядит Арсений просто отвратительно, потому что в голосе Серёжи слышен самый настоящий испуг.       — Я не… Я пока не могу, ладно? Забери меня отсюда, пожалуйста.       Матвиенко молча кивает и идёт собирать одежду Арса по комнате, а затем поднимает его с пола и благодарит всех существующих богов за то, что хотя бы одеться Попов может самостоятельно.       Серёжа хватает сумку Арса, с которой он обычно таскается, надевает на него очки, и они, наконец, уходят из отеля.       Едут молча. Арс понимает, как выглядит со стороны: и к его бесконечному чувству тревоги присоединяется стыд. Его друг переживает за него, а он и сам не может объяснить, что это за состояние и что нужно сделать, чтобы избавиться от него. И, тем более, не в состоянии говорить о причинах.       В квартире у Матвиенко Сергей сразу наливает Арсу рюмку коньяка. Тот выпивает её залпом, но не чувствует ни облегчения, ни улучшения.       — Арс, мне нужно знать, что с тобой случилось. Я напуган твоим видом просто до усрачки, я никогда тебя таким не видел. Пожалуйста, разговаривай со мной. Иначе мы, блять, поедем в больницу.       Арсений знает, что Матвиенко прав. Поэтому он начинает говорить.       — Я не знаю, что со мной, поэтому не говорю.       — Тогда нам тем более нужно ехать к врачу.       — Нет, пожалуйста. Дай я просто тут посижу, с тобой. Расскажи мне что-нибудь. Откуда ты ко мне приехал?       — Я так не могу, Арс! Я, блин, даже уже не помню, откуда я приехал, потому что как увидел тебя, так впал в шок и до сих пор оттуда не выйду!       —…Пожалуйста.       Серёжа считает, что зря ведётся, но Арсений выглядит просто ужасно. Его голубые глаза все красные: так обычно бывает, когда ревёшь всю ночь. Серёжа не психолог, но даже ему понятно, что давить на Арса сейчас — худшее, что он может сделать.       — Вот же блядство. Я… да к Масичу ездил, просто пообщаться, ничего интересного, по сути.       — М-м-м-м… — Арсений жалобно оглядывается вокруг в поисках хоть какой-то новой темы для беседы. Пусть Серёжа и недавно переехал в эту квартиру, но весь интерьер, а уж тем более его наполнение, Арс знает вдоль и поперёк. Серёжа к вещам относится очень бережно, поэтому у него они годами одни и те же. И почти все что-то для него значат. У Арса болезненно щиплет в глазах, его пронзает мысль: он согласился бы быть такой вещью, потому что даже к ним относятся бережно. Арс снова, уже почти панически, оглядывает комнату и, наконец, находит якорь: на столе валяется какое-то красочное приглашение. Выглядит почти вычурно, будто какой-то карнавал, хотя какие сейчас в карантин карнавалы?       — Что это?       — Да так… Это не очень интересно, — однако Серёжин бегающий взгляд говорит о другом, и Арс цепляется за это.       — Мне очень интересно. Яркое такое. Дай посмотрю поближе, — Арсений протягивает руку, но Серёжа перехватывает приглашение. Арс возмущëнно восклицает:       — Эй!       А Матвиенко замечает, наконец, что Арсений немного оживился, так что сдаётся и протягивает тому пригласительное.       — Лошадка-пати? Это что это? И это у неё что, намордник? Серёг, это типа БДСМ-сходка?       — Ну… конкретно эта — не совсем БДСМ. Но вообще да, забавные мероприятия. Тебе… правда интересно?       — Сейчас — больше, чем вообще всё.       — Да уж я вижу.       — Как ты вообще к этому пришёл?       — Да случайно, за компанию притащили на одну закрытую кинки-пати. А там прям в центре зала проводили сессию, прикинь? И так я офигел с этого, прям зашло.       — Ого. А ну… не жалко? Там же, ну, бьют. Блять, я, кажется, вообще не в теме. Тупой, наверное, вопрос.       — Да нет, нормальный. Нет-нет, там же всё добровольно. И, ну, видно, что там оба кайфуют. Правда, я один раз видел сабдроп — это когда после сессии у нижнего что-то типа срыва случается, но так в двух словах даже и не объяснишь. Что-то вроде отката за всё хорошее. Ну, там, нервная дрожь, паника какая-то, прям в глазах видно...жутковатое зрелище...       Серёжа замолкает.       «Прямо как сейчас», — проносится в мыслях.       Арс молчит тоже.       — Арс, я, блять, его убью.       Арс продолжает молчать. Шестерёнки в его истерзанном разуме крутятся слишком медленно. В разы медленнее, чем у Серёжи, который понял всё, кажется, впервые раньше, чем сам Арсений. Наконец пазл складывается. Арса накрывает осознанием: серьёзно? Вот эти игры с контролем — можно называть сессией? БДСМ-сессией? Арсу всё ещё страшно, но, кажется, появляется надежда: надежда понять, что с ним.       — Он не знал. И я не знал. Так что ты никого не тронешь. А просто объяснишь мне, какого хуя со мной происходит.       — Арс, ёб твою мать, либо ты сейчас же рассказываешь мне, что произошло, либо я еду к Шасту и бью его, пока он мне всё не расскажет. Ты хотя бы понимаешь, насколько это серьёзно, а?       Матвиенко понимает, что перегнул, потому что Арс снова весь скукоживается, зажимается, начинает дрожать.       — Сссука! Так, ладно, спокойно. Арс, дыши, пожалуйста. Сейчас ты пойдёшь в душ и согреешься. Я сделаю тебе чай и волью в него ещё одну стопку. А потом ты сам решишь, хочешь ли ты об этом разговаривать.       Арс хочет в душ. Он очень хочет попытаться смыть с себя прошедшую ночь, но:       — Пообещай мне, что пока я буду в душе, ты не позвонишь ему.       — Я не буду лезть, если ты меня не попросишь. Пока.       — Спасибо.       Арс идёт в душ и впервые за этот день видит себя в зеркало: его синяки под глазами стали какими-то совсем болезненными, в глазах полопались сосудики, волосы все спутаны, губы пересохли. «Хоронят краше», безрадостно думает Арс и забирается в душевую кабину. Он абсолютно теряет счёт времени, пока стоит под струями, которые в очередной раз пытаются его спасти. Он и сам удивляется: почему вчера ночью он не додумался хотя бы до этого? Ему наконец тепло. Хотя бы его телу. Душа, правда, тоже испытывает облегчение: слово «сабдроп» звучит непонятно, но это уже какой-то выход из того эмоционального тупика, в котором он оказался. Если он поймёт, что с ним произошло, ему точно станет лучше. Иначе просто не может быть. Арсений честно пытается расслабиться, отключиться от своих мыслей хотя бы на минуту, сконцентрироваться только на ощущениях на коже: вода ласкает, гладит его, и ему становится лучше. Он бы, кажется, здесь и остался, если бы не телефон, который тихонько — из-за струй воды — уведомляет о новом сообщении. Арс не знает, что он чувствует: кажется, радость и панику одновременно. А что, если это Антон? А что, если это всё ещё не Антон? Арс медленно, с опаской, выбирается из душа и так же неспешно вытирается, прежде чем взять телефон. Это всего лишь спам. И Арс снова теряется в своих чувствах: с одной стороны, это точно облегчение. Но разочарование не слабее. Арсений три минуты гипнотизирует телефон, прежде чем выключить его с концами: так точно будет спокойно. Он сейчас будто бы не в состоянии испытывать на себе эмоциональные качели. Если ничего не ждёшь — ничего и не разочарует. Арсений думал, что усвоил это давно. Что ж, кажется, ошибался.       Арсений ещё пару минут смотрит на своё отражение, пытаясь усилием воли заставить себя выглядеть лучше. Ему кажется, что если он начнёт выглядеть так, как вчера, то он и чувствовать начнёт то же, что вчера, а не весь этот хаос.       Ему всё ещё страшно, но он выходит из ванной.       Серёжа сидит там же, где Арс его оставлял: за столом-барной стойкой, но теперь перед ним огромная кружка чая, от которой идёт пар.       Арс забирается на стул напротив вместе с ногами, а Серёжа протягивает ему плед.       — Не нужно, я согрелся.       Сережа кивает, мол, «как знаешь», но плед оставляет лежать тут же, на стойке. Арс отпивает чай и удивляется: даже не обжëгся. Матвиенко молча пододвигает к нему шоколадку с другой стороны стола. Арсений отламывает кусочек.       Они сидят и молчат ещё минут пять: Арс решается, Серёжа не мешает.       В конце концов, Арсений думает, что в его состоянии ему терять уже нечего.       — Я… Не было ничего такого, понимаешь? Меня никто не связывал, не бил. Но было такое чувство, будто… будто я на всё готов согласиться. Или уже согласился. Как будто я здесь и сейчас ни за что не отвечаю, но это мой выбор, и мне точно не будет плохо. Как будто я отдал своё право принимать решения. У меня не было такого раньше. А потом… я, блять, почти не помню. Стас ему позвонил и сказал срочно приезжать. И он уехал. А я будто в ступоре был. Он вроде ждал от меня то ли ответа, то ли криков, то ли поддержки, а я просто сидел… и чувство такое было, будто меня из тёплого дома выбросили на улицу. Зимой. В минус тридцать. Настолько резко, что ты ещё ничего сообразить не успел. Мне кажется, я так час просидел. Или больше даже. Я не помню, как он ушёл. Ни хлопка дверью, ничего. Она потому и открытая с утра была: я абсолютно забыл про дурацкую дверь. Я дальше помню только, как взглядом наткнулся на пробку эту дурацкую, уж прости за подробности, и меня взяла такая злоба. Не на Антона, не на Стаса, а на пробку эту ебучую, — Арс понимает, что снова вернулся во вчерашнюю ночь, на него опять нахлынула та то ли злоба, то ли бессилие. И, кажется, по щекам текут слёзы. — Я… Я… Да блять!       Арс всё-таки не выдерживает, и слёзы текут ручьём. Матвиенко подходит со спины и обнимает его. Арсений рыдает в голос:       — Знаешь, что самое тупое? — он громко шмыгает носом. — Всё это было бы ерундой, если бы он приехал. Я же сначала действительно был просто в ступоре, как будто ничего толком и не чувствовал, а потом написал ему, типа, «Ты вернёшься?», а он ответил, что, мол, устал. И меня так накрыло, Серёг. Я ведь понимаю, что он ещё тогда, когда уезжал, он увидел, что со мной что-то не так… Он увидел, и ему стало стыдно. И он не приехал, понимаешь? Я знал, что ему бывает тяжело извиниться, тяжело столкнуться с последствиями, но я… Серёг, он не вернулся, чтобы убедиться, что со мной всё в порядке, понимаешь? И я, когда это понял, я несколько часов просто лежал на полу и рыдал. Он даже не позвонил, — последнюю фразу Арс произносит навзрыд, а затем заходится в неконтролируемых рыданиях.       Матвиенко помогает ему спуститься с дурацкого барного стула и усаживает его на диван, а сам садится рядом и накрывает его пледом. Серёжа гладит Арса по волосам и изредка пытается приобнять, надеясь, что это поможет Попову быстрее прийти в себя.       — Арс… вот дерьмо.       — Он не знал, понимаешь? И я думаю, что, когда он уезжал, ему самому было не лучше, он же тоже… Ну, он тоже был возбуждён. Так что, я правда понимаю, почему он уехал. — Каждый раз, когда Серёже кажется, что Арс начинает успокаиваться, тот заходится новой порцией рыданий.       — Он тебе нужен, Арс. Он должен знать, что с тобой случилось. Он должен хотя бы иногда видеть последствия своих поступков. Дай я ему позвоню.       — Нет, пожалуйста! Я не хочу. Господи, не дай бог он подумает, что я так им пытаюсь манипулировать. Он же к Стасу уехал, а я и так всегда как больной реагирую на все провокации Стаса, ты и сам видел. Я не хочу, чтобы он потом всякий раз вспоминал об этом случае и не уезжал, потому что со мной может что-то произойти. Я не хочу на него давить, пожалуйста. Если я буду думать, что он выбирает остаться со мной только из чувства вины, я никогда не смогу ему довериться. Я должен знать, что я — его осознанный выбор. В смысле, я хочу узнать, если когда-то он выберет меня, что это не потому, что ему меня жаль, понимаешь?       — Какой же пиздец у тебя в голове, Арс. Зачем ты с ним, если ты знаешь, что сейчас ты не главное для него?       — Он думает, что обязан Стасу. Он считает, что ребята из его креативной группы — его друзья. Он выбирает не карьеру, он выбирает чувство долга, дружбу, обязанности, ответственность. А я… Я уже взрослый мальчик, Серёж.       — И сколько ты будешь ещё ждать, когда он прозреет сам?       Арсений молчит. Он нередко задаёт себе этот вопрос, но ответ всегда один:       — Пока я его люблю.

***

      Шаст приезжает ещё спустя сутки. Номер Арса закрыт, а на стук никто не отзывается. Конечно, того может не быть дома, но, с другой стороны, где ему ещё быть в полдвенадцатого ночи? Если только он, конечно, не уехал в Питер.       — Привет, — голос Арса почему-то доносится сзади, а сам Арс оказывается в номере напротив.       — У меня глюки или…?       — А, нет. Я переехал. Меня… залили сверху, в общем. Рад тебя видеть.       — Серьёзно?       — Ну, я уже думал, что ты вовсе не приедешь, так что да, серьёзно.       — Прости.       — Ого.       — Мне правда жаль, что так вышло.       — Я понимаю, зачем ты уехал. Но почему ты не вернулся?       — Я… я струсил, Арс. Мне было очень стыдно. Думал, не смогу смотреть тебе в глаза.       — А сейчас что изменилось?       — Ты не брал трубку. Я испугался.       — Блять… Извини, отключил телефон… в смысле, он разрядился, ещё вчера, а я заработался и не заметил.       — Я рад, что ты в порядке. Я… ты меня пустишь?       — Не сегодня, ладно? Я не злюсь на тебя. Ты это ты. И я… в общем, я зря отдал тебе ответственность за себя. Просто больше никаких игр с контролем, договорились?       — Если ты не злишься, то почему не пускаешь?       — Мне нужно работать. Ещё несколько кастингов, причем уже завтра. Нужно подготовиться. А потом я, возможно, уеду в Питер. Там тоже есть одно предложение.       — Арс…       — Да?       — Я хочу позвать тебя в «Контакты».       — Стас тебе не позволит, милый.       — Но я бы хотел…       — Возможно, это повод задуматься?       Шаст удивлённо приподнимает бровь, как бы спрашивая: «О чём?».       — О том, что в твоих силах сделать так, чтобы твои желания совпадали с твоими возможностями, — Арс смеётся. — Не парься. Это из сценария. Я пойду. Правда, надо готовиться.       Арсений коротко целует его в губы и закрывает за собой дверь.       Антон уезжает домой, впервые задумавшись о том, как давно в своей жизни он не может принять самостоятельно даже такое несерьёзное решение, как приглашение гостя в шоу.