Генсек

Не идущее время — вещь очень странная и поначалу совершенно непривычная. Вот что действительно учит жить моментом, не ожидая завтра, конца смены, пары, выходных, отпуска и т.д. Постоянство в масштабах вечности пугает куда сильнее экзистенциального ужаса неизвестности. Вместе с тем разум твердит, что так жить проще, понятнее, предсказуемее, а потому и спокойнее. Ты постепенно привыкаешь к бесконечному труду. Мышцы уже не так болят, мозоли уже не раз сошли, от падающих деревьев ты уворачиваешься оперативно. В общем не так страшен черт, как его малюют. Хотя черт, пожалуй, как раз и страшен. А точнее эта чертовка Гасме. Один из немногих раз, когда тебе удается догадаться, что сегодня за день, был в рождество. Это исчадие ада объявило, что все, состоящие в программе лояльности рая, кто предложит его отпраздновать, пойдут по протоколу, как и должны были, если б не партия. По слухам, оно даже сдержало данное обещание относительно самых ярых любителей выходных. В общем никакого праздника, ничего нельзя все, как всегда. Другие праздники тоже вроде отмечали, китайский новый год, например, но уже не так масштабно или не в этой части круга. Здесь об этом были только слухи. Но если не считать Гасме, до чертиков пугавшей всех своими протоколами, жилось на их поясе весело. С подачи прораба их пионер отряд выучил несколько песен. «Это будет последний И решительный бой. С Единой Адской Диктатурой Воспрянет род людской» — задорно напевали вы с Лис, под возмущенные требования старших поколений не уродовать Интернационал. Хотя это еще что, вот в строчках: «Союз нерушимый кругов ада свободных Сплотила навеки диктатуры рука. Да здравствует созданный волей Генсека, Единая Диктаторская партия Ада!» — даже тебе было очевидно, чем вдохновлялись авторы, а именно культом одной небезызвестной личности. Сталин наверняка бы умер от зависти, хотя второй раз не умирают. — Совершенно не складно звучит, даже я лучше напишу, — фыркаешь ты. — Так давай я на перевод в отдел пропаганды подам и напишешь? — тут же предложил прораб. — А давай! — легко соглашаешься ты и благополучно об этом забываешь. Только оказалось партия все помнит. Раздается 5 симфония Бетховена. Ты сначала не предаешь этому значения, но тут Гасме окликает тебя по имени. — Т/и, ты оглохла! — Вы мне? — удивляешься ты, пребывая в искренней уверенности, что зовет она, кого-то другого. — Нет, конечно, мне просто орать нравится! — саркастично замечает Гасме. Ты киваешь и продолжаешь обрубать ветки у дерева. Спорить с тем, что орать ей нравится, настолько же бессмысленно, как доказывать, что 2*2=4. — Тебе-тебе, — сдается Гасме, — Собирайся и шуруй на поезд. Тебя переводят. — Ага, — на автомате отвечаешь ты, только после осознавая смысл ее слов, — Стоп, что? Куда? — На 3й. — Это сейчас серьезно? — Абсолютно. Ты судорожно вспоминаешь, что там находится. После секундной паузы Лис бросает топор и кидается тебе на шею. И тут ты с ужасом понимаешь, что видитесь вы, скорее всего, в последний раз. И все, и дальше будет совсем другая жизнь. Не будет больше никаких деревьев, пил и топоров, кровавого тумана и таких же кровавых дождей. И Лис там тоже не будет. Конечно, вы знакомы не так уж близко и не так уж давно, но ее общество уже стало чем-то привычным и по своему необходимым. Ее сильная женская рука рядом и забавные байки. — В одном черном-черном городе в одной черной-черной резиденции, — рассказывала она, не сдерживая злорадной улыбки, — В одной черной-черной комнате на одном черном-черном ноутбуке в одной черной-черной папке под 100 черными-черными паролями лежит файл под 100 еще более черными-черными паролями. — И что там? — Один черный-черный хакер взломал все пароли, все уровни защиты… — продолжала нагнетать Лис. — И что? — И… Его РАССТРЕЛЯЛИ! — вскрикивает Лис, делая пальцы пистолетиками. — Лис, полегче с партийцами! — осаждает ее белобрысый, пока ты шуточно хватаешься за сердце и падаешь в обморок. И когда еще такое теперь будет? И ведь неизвестно насколько ты там застрянешь, да и встретится вновь вряд ли получится в огромном аду. Ты крепче сжимаешь Лис в объятьях. И ведь даже на память нечего особо взять. — Развели тут щенячью любовь! Быстрее можно? — возмущается Гасме. — А в аду никакой почты нет? — спрашиваешь ты. Наивно, конечно, но вдруг. Надежда умирает последней. — Нет, только общеадский чатик в телеграмме. «Кипящий котел еды» называется. — Правда? — удивленно спрашиваешь ты, судорожно ощупывая карманы в поисках телефона. — Нет, конечно! Опоздаешь на перевод, на третьем по протоколу пойдешь, не дай боже, вот обидно будет, — отвечает Гасме, наигранно заботливо. — Уже иду. Ты быстро срываешь пару небольших веточек с елки на память, сунув одну за ухо, другую — в карман, и следом за демоншей с остальными направляешься к станции. За прошедшее время «лагерь» на несколько километров отдалился от станции, а кустики возле нее, кажется, даже немного подросли. Ты легко поднимаешь по ступеням на платформу, с тоской оглядывая далекий леской массив и пустыню с заводами впереди. Уезжать отчего-то совсем не хочется. Это действительно было похоже на летний лагерь: вроде только вчера приехал, освоился, познакомился с отрядом, а смена уже кончилась. Прибывает поезд. Сердце неприятно колет всплывший в памяти образ из прошлой жизни. На платформу выгружаются пассажиры. Ты заходишь в вагон. Ты точно уже это все видела. Метро. Метро в час пик. И ведь даже на конечную не проедешь… Хотя если уж не драматизировать, то влезть в час в метро было за счастье, а это так, обычная загрузка. Но вагон все же немного отличается от привычных тебе. Снаружи ярко-желтый какие только в перерыве между рекламой на экранах в новых поездах в роликах про историю метро увидеть можно. А изнутри он довольно уютный. Зеленые стены, небольшие светильники, а не просто полоска ламп, на потолке. Сиденья больше похожие на диванчики, впрочем, это и в последних моделях поездов есть, только usb-зарядки не хватает. А, точно, все равно ж заряжать нечего… «Внимание, товарищи, двери закрываются. Следующая остановка 7 круг, 1 пояс» — объявляет женский голос из колонок. Поезд отбывает от станции, а ты, не успев схватиться за поручень, от места, где стоишь. Как-то уже позабылось, что в поездах может так трясти. Гаснет свет. Кто-то визжит. Впрочем, такого ажиотажа, как на распределении нет. Да и в целом атмосфера намного более расслабленная, чем тогда. Рядом стоит компания школьников, бурно что-то обсуждающих. Судя по количеству аббревиатур то ли технику, то ли нечто очень неприличное. «Интересно, новые грехи учитываются? Или главное за жизнь отмучаться?» Дорога пролетает быстро и незаметно. Я скорее про время, конечно, сложно не заметить такие огромные слои земли и горных пород проносящиеся за окном. Поезд прибывает на 3 круг ада. Ты выходишь на такую же, как на 7, бетонную платформу и тут же зажмуриваешься. Вокруг словно наступила зима. С трудом разлепив глаза ты понимаешь, что вокруг песок. Много песка. — Какие-то странные у вас Мальдивы, пляж есть, а воды нет, — скептично замечаешь ты, подходя (ни пуха ни пера) к черту сопровождающей, активно сигналящему всем прибывшим подходить к нему. — Тариф «все выключено». Вода этажом ниже, — подходит к вашей группе еще один демон в темных очках, — А лифт только для инвалидов, — он угрожающе щелкает костяшками пальцев. — То-то им только демоны пользуются, — замечаешь ты, оглянувшись на лифты у него за спиной. Он сконфуженно отворачивается. Пока сопровождающая судорожно пересчитывает новоприбывших, судорожно сверяясь со списком, ты оглядываешь местность. На километры вокруг песок и ничего кроме. Кроме какой-то тихо гудящей постройки вдалеке. От сюда невидно, что это, да и в общем-то плевать, главное там тенек, потому что припекает знатно. И не только от всяких сомнительных личностей. Ты стягиваешь худи. — Если ты для этого места слишком горяча, могу второй круг предложить, — идиот в очках присвистывает. — Говорил, что не шахтер, а самого опять в горнодобывающую промышленность потянуло, Солтаб? — спросила сопровождающая, не отрываясь от проверки списка. — Пф, чепуха несусветная, — фыркает он и демонстративно отворачивается. — Не надо нести Свет. — От просветленности ваших шуток, я сейчас ослепну, — ты привстаешь на носки и выхватываешь у Солтаба очки. — Не отсвечивай, — говорит он, но очки не отбирает. — Иначе ты мне засветишь? — спрашиваешь ты и вздрагиваешь от прикосновений его когтей к твоему уху. Он быстро и аккуратно проводит по волосам, доставая из них свистнутую тобой ветку. — Иначе кому-то светит получить люлей за хищение партийной собственности, — подмигивает он и заправляет ветку за ухо, — Все на месте? — спрашивает он у сопровождающей и, получив утвердительный ответ, командует отправляться. А ведь приглядеться он не сильно-то старше тебя. Может был бы человеком, сейчас бы был на 2-3 курсе… Вы подходите к той постройке и скрываетесь в ее тени. Подняв темные очки, ты тут же отворачиваешься от песка, глядя в глубь постройки. Глаза постепенно привыкают. В рассекаемом узкими полосками света мерно гудящем полумраке проступают силуэты людей, стоящих за станками. Вы идете вдоль рядов конвейеров, и ты догадываешься, что вместо клуба любителей хвалить партию ты на очередную каторге. И тут толпа новоприбывших удивленно и испуганно ахает, кто-то кричит. Ты оборачиваешься. На фоне песка ты видишь огромное белоснежное пушистое облачко. Огромная трехглавая собака тащит сани размером с баржу приближаясь к лифтам. — Цербер! — вскрикивает кто-то в толпе. — О, боже… Вы что трехголовых собак никогда не видели?.. — начинает сопровождающая и осекается, — Каждый раз одно и то же… — бубнит она. — А почему мы на нем не доедем? — задаешься ты вопросом. — Много чести, — отмахивается Солтаб. — Нет, просто часть уже пришла, — возражает сопровождающая и перечисляет несколько имен, — Вы дальше не идете. Когда названные люди отделяются от группы, вы проходите еще несколько линий, сопровождающая называет еще нескольких, вы идете дальше. И так пока не подходит твоя очередь. Ты протягиваешь очки Солтабу, но он отмахивается: — Оставь себе. Вам людям же нравятся такие памятные безделушки? — он взмахивает рукой и в его ладони тут же появляются точно такие же очки. — Идем, — командует тебе уже ждавший на линии демон. Ты следуешь за ним. Стоит только немного углубиться в тень, как манящая прохлада сменяется невыносимой духотой, а тихий убаюкивающий гул режущим уши бессистемным шумом. — Ты здесь, — говорит демон и следует дальше, ничего более не объясняя. Ты растерянно оглядываешься, не зная, что делать дальше. — Извините, — решаешься ты окликнуть человека по ту сторону конвейера, но он никак не реагирует, — Извините мистер, — добавляешь ты громче, но он не обращает на тебя никакого внимания. Ты неловко мнешься. А вдруг он иностранец и говорит на другом языке? Пребывая в полной уверенности, что говоришь по-английски, ты слышишь, как снова произносишь «извините». Ноль эффекта. Не придумав ничего лучше, ты махаешь рукой у него перед лицом. О, чудо! Он резко дергается назад, поднимает голову. Слегка полноватый мужчина средних лет азиатской внешности несколько секунд в ступоре смотрит на тебя в упор, словно только проснувшись. — Вы мне? — Да простите, меня не ввели в курс дела… — начинаешь ты. — Ааа, да… — понимающе произносит он, и его взгляд снова становится отрешенным. — Так… Что мне делать? — Ах да, прошу меня простить… Слева есть крючок и полка для вещей, а снизу ступенька ее надо прикрутить, вам тоже роста не хватит… — начинает торопливо объяснять он, но видя, что твои мысли за ходом его рассказа не поспевают, одергивает себя, — Давайте я лучше покажу. Он на удивление шустро для его комплекции пролазит под станком. Он оказывается немного ниже тебя. — Извините, а как вас зовут? — Зовите просто По, а вас? — Т/и. Вот и познакомились. С помощью По разобраться получилось быстро. Здесь потянуть, тут нажать, положить деталь на конвейер. — А ничего что мы тут стоим? Мы не задерживаем всех? — Не задерживаем, тут как на обычном заводе несколько человек подряд делают одно и тоже. Смотрите, — поясняет он и берет с конвейера заготовку, — если заготовка не похожа ни на ту, которая нужна тебе, ни на ту, которая должна получиться, перекладываете на центральную ленту, и она едет обратно. Пока оставьте себе для примера по одной исходной и конечной, потом привыкнете отправите на дальнейшую обработку. — А если я где-то ошибусь? — Кидаете между лентами, под ними еще одна для брака. — Ясно, звучит не так сложно, думаю я справлюсь, правда, спасибо. — О, не стоит благодарности, — По так же ловко оказался по ту сторону и, вернувшись к работе, продолжил, — А вы никогда на заводах ранее не бывали? — Ну, я в общих чертах знала, как они устроены, но да как-то не приходилось, — говоришь ты, стараясь тоже параллельно делать детали, но так же быстро, как у него не получается. — Не торопитесь так, а то много брака будет. Со временем наловчитесь, — говорит По, видя, как ты суетишься. — Ага, спасибо. А вы настоящий спец. — Да что там, — смущенно пожимает он плечами, — Вот в молодости-то что было. Стахановец… А сейчас… Я вас не сильно отвлекаю? — А, да нет, — отвечаешь ты, стыдливо скидывая деталь на ленту для брака. — Я же всю жизнь вот так на заводе проработал… Какой раз я это уже рассказываю? Вы же из партийных? — А, да? Я? Да, — отвечаешь ты, оторвавшись на секунду и чуть снова не забраковав деталь, — А вы? — Я нет. Это же только партийных могут вот так по всем кругам гонять, а мне из здесь хорошо. Хотя меня б и так вряд ли куда перевели. Я ж тут еще до реформации застрял. — А что тут за грех? — Чревоугодие. — А, чревоугодие — это да. А когда обед? По смеется. — Который раз слышу эту шутку, но все еще смешно. — А как тут было до реформации? — Скучно, — не задумываясь отвечает По, — Просто пустыня. — Прям как мой холодильник. И вам сейчас здесь не скучно? — Нет, хотя ваш предшественник был не столь общителен. Я люблю работать. Вы не поверите, какое счастье было вернуться к станку после сколького времени безделья. — А я вот никогда не думала, что на заводе буду работать… — произносишь ты, с легкой усмешкой. — Почему? — По смотрит на тебя с искренним удивлением. И как-то даже не ловко становится. То, чем раньше кто-то жил и горел, сейчас не больше темы для шуток сродни работе кассиром в общепите. — Так туда же техническое образование нужно, а я гуманитарий… — находишься ты. — Так это ж для механиков? — Так автоматизация… Машины теперь все делают, — ты боязливо поднимаешь взгляд от конвейера и видишь сияющие глаза По. — Роботы? Как в фантастике? Ты киваешь и уже хочешь начать рассказывать ему о чудесах прогресса, но По качает головой и утыкается в работу. Ты следуешь его примеру и боковым зрением видишь приближающегося к вам демона. Даже после того, как он уходит разговор возобновить не получается. Как давно он жил? Поймет ли если ты начнешь рассказывать про будущее? Да поймет, только надо ли оно ему? «Светлая технологическая утопия» так и не наступила. Войны, голод и болезни — все на месте. Мир так изменился, а люди все те же. Что даст ему информация, кроме беспокойства? Наверх вам уже не вернуться. Эта история больше не ваша. Молчание прерывает перекрикивающая общий шум музыка. Только сейчас заметив висящий рядом на опоре крыши динамик, ты приободряешься. Первые пару часов местное ретро.фм тебе очень даже нравится. А репертуар действительно подстать этому радио: из всего, что играло за это время, ни одной знакомой песни, разве что уже выученные гимн ада и интеркругал. И все как на подбор инструментал, лирика, акустика… Но постепенно нежные заливистые романсы, сменяющиеся бодрыми пионерскими песнями, начинают медленно, но верно надоедать. Тратив при жизни часы на поиск лучшего slow кавера, ты уже молишься, чтоб включили что-то побыстрее. Грешив на том свете на безголосых блогеров, из которых каждый второй мнит себя великим певцом, хотя ни одной ноты без автотюна не возьмут, сейчас уже не можешь слышать эти как на подбор прекрасно поставленные голоса с идеальным академическим исполнением. Словно снова в первом классе на уроке музыке под Лунную оперу Моцарта пялишься в окно в ожидании конца урока. Вроде музыка-то и хорошая. Но не твое. — По, а вы не знаете ту есть стол заказов? — спрашиваешь ты. — Никогда не слышал, а что это? — Ну, можно на радиостанцию позвонить или написать? По растерянно смотрит на тебя, словно ты говоришь на эльфийском. — Может хоть к диджею подойти можно? — К кому? — глаза у По округляются. — А вам наш диджей не нравится? — слышишь ты голос за спиной. Когтистая рука сжимает твое плечо. — Да, знаете, одно старье включает, — оборачиваешься ты, — О, Солт, — ты сразу узнаешь эти темные очки, — по-братски попроси леди гагу включить, ну, или тату, там, мираж, modern talking… Что у вас тут поновее есть? — просишь ты. Второй раз все равно не умирают, так что уж от вечной жизни надо взять все. — Могу губозакатывательную машинку дать, — усмехается Солтаб, — Работай больше, и может дослужишься до арам-зам-зама-зама диджея, — он разворачивается и уходит. А через минут 10 происходит удивительное — начинает играть гимн Воланда. Вот уж точно адский саундтрек. Но суть подвоха доходит чуть позже. Как-то уж очень долго он играет. А трек все не кончается. Более того, чем дольше ты слушаешь, тем сложнее определить сколько времени его крутят. До тебя доходит вся суть концепции вечной муки, когда есть только перекрикивающая шум музыка здесь и сейчас, будущее и прошлое даже в пределах пары минут от настоящего кажутся бесконечно далекими. Тишина. Размеренный гул станков ты уже словно и не слышишь. Главное исчезло это радио, слившееся в одну сплошную мешанину звуков. Столь монотонная работа — отличная возможность подумать. Руки двигаются уже сами. «Надо было у Солта заявление на перевод попросить». Усидчивости тебе всегда не доставало, если не считать книг. Читать было интересно, а вот переписывать отрывки из той ж классики в упражнениях, расставлять пропущенные буквы. Нет, увольте. После каждой строчки хотелось отвлечься. Потом тексты сменились нудными тестами, подготовкой к экзаменам, «форматом». И ты вроде и пишешь сочинение, творишь, но нет в нем души… Лента конвейера остановилась. «Где я? Сколько я тут стою?» «Линия 137, соберитесь у начала конвейера» — раздается в динамиках. По прибытии ты, конечно, не обратила внимания на номер линии, чай не садовод. Да и кофе не черкизон. Так, а где у конвейера начало? Ты бы спросила у По, но уже ушел. Только о себе и думает… Но оглянувшись на соседей, ты видишь, как они удаляются к краю данного «цеха», откуда ты, собственно, и пришла. Логично, оттуда же и приезжали детали. Долго не укоряя себя ты устремляешься за остальными, отмечая про себя, что, судя по длине конвейера, ты стоишь где-то в его середине или ближе к концу. У места сбора вас уже ждут демоны, сопровождающие — Солт и странная демонша, сразу привлекшая твое внимание. Ни хвоста, ни рогов, ни крыльев, кожа и волосы белые. На фоне загорелого напарника она почти сливается с песком. Но не это более всего ее выделяло. Стоит она как-то неестественно: плечи подняты, лопатки сведены, словно чего-то боится. — Линия временно уходит на ремонт, вас переводят на разгрузочные работы, — отвечает Солт на витающий в воздухе, но не озвученный вопрос. — И часто у вас так? — спрашиваешь ты у По. — Периодически, но на моей памяти всего пару раз было. Да и чтоб с переводом… — неуверенно отвечает он. Вдруг ты видишь несущегося в вашу сторону Цербера и невольно умиляешься, глядя на это огромное пушистое чудо. Но каково же оказывается твое удивление, когда он подбегает ближе и останавливается, так что баржа, которую он тащит, оказывается ровно перед вами. — Задание первое: загружаемся сами, — командует Солтаб и легко заскакивает на платформу, — А теперь держитесь крепче! — когда все погрузились, он дает сигнал демону, сидящему у Цербера на загривке. Ты едва успеваешь просунуть руку по держащую груз веревку. От резкого рывка она впивается тебе в кожу. Ты хватаешь за нее всеми силами, прижимая к груди. Трясет, как на «банане» или «таблетке». В лицо летит песок, щекоча кожу. Ветер свистит в ушах. Ты понимаешь, что вы приехали, когда летишь вперед. Но приземляешься вполне мягко. Продрав глаза, ты видишь, что падение смягчил По, и попытавшись встать тут же сваливаешь на песок. — Сколько звезд дашь нашему Яаднекс.такси? — спрашивает Солт протягивая тебе руку. — Из 5? — ты поднимаешься самостоятельно. — Из 666, — усмехается он, на твой вопрос. — 5, — ты безуспешно отряхиваешь волосы. — Товарищи, — обращается он ко всем, — груз надо переставить вон туда, — он указывает на гору коробок на песке, некоторые из которых уже вскрываю. Делать нечего, приходится осваивать новую профессию на ходу. До кучи осталось поработать охранником в шестерочке, и тогда в резюме можно писать, что пробовал себя во всех сферах неинтеллектуального труда. На лесоповале мышцы, конечно, слегка подкачались, но сил как-то ощутимо не прибавилось, так что на пару с другой девушкой вы таскали самые только маленькие коробки. И те были размером с пару системных блоков. Тащить и по земле было не удобно, они застревали в песке и приходилось снова брать их на руки. Песок вообще был главной занозой в… В обуви. Слишком горячий, чтобы ходить босиком, но так активно набивающийся в обувь, что попытки его вытряхнуть ты бросаешь почти сразу. Наконец Цербер увозит пустую баржу. Ты обессиленно плюхаешься на песок. Тенька здесь нет и не предвидится: вокруг собирают новые линии. Ты неволь залипаешь на этот процесс, и видишь, что крыши-то оказываются из солнечных батарей. Как все оказывается скучно и прагматично. «Я дал рабочим достойную зарплату и время ее тратить, чтобы они купили мою машину» сказал как-то что-то такое Форд, и здесь похоже есть не мало его фанатов. Ты откидываешься на спину и смотришь наверх. А там нет никакого солнца. Сплошной белый светящийся потолок. Только свет от него не рассеянный, а отбрасывающий очень даже резки тени. Ты закрываешь глаза, раскидываешь руки и ноги звездочкой и делаешь песчаного ангела. В аду только такие и водятся. Песок жжется, но к этому в общем-то можно привыкнуть. Вспоминается поездка на море несколько лет назад. Она была не последняя, но кое-что из нее запомнилось очень ярко. Это словно была сцена из фильма, а то и рекламы настолько все было там идеально. Мама попросила тебя забрать с пляжа забытые там вещи. Ты уже никогда и не узнаешь, почему вы их сразу не забрали, да это и неважно. А вот пустой полуденный пляж остался в памяти навсегда. Такое же ослепительно яркое солнце. Блестящая, сверкающая, нет, почти искрящаяся в его лучах вода. Теплая… К которой не надо привыкать, окунаясь. В которую не надо мучительно входить по камням, сменявшим песок под водой. В воде никакого мусора. Рядом плещутся трое молодых людей. Ты едва покачиваешься на волнах. И все так хорошо и безмятежно… Вот бы сейчас на море. Тебя давно там не было. В последние годы как-то и не хотелось. Хотелось мир посмотреть… А потом экзамены эти… И казалось, что все успеется. Да и успелось бы, если б не ты. Да поздно жалеть о содеянном. Прибыла новая партия груза. Снимая сверху стопки коробку поменьше, ты невольно отвлекаешься на слегка виляющий хвост Цербера, уныло разлегшегося на песке. — Т/и, мне кажется это плохая идея, — говорит По, вернувшийся за новой коробкой. — Да ладно, это ж большая собака. Посмотри, ему грустно… — Это же Цербер… — Второй раз не умирают, — отвечаешь ты и, подойдя ближе проводишь рукой по шерсти. Хвост тут же с размаху сшибает тебя с ног. Не успев одуматься, ты цепляешься за него. Псина вскакивает и начинает крутиться вокруг себя. Ты визжишь и держишься крепче. отпустишь сожрет. Тебя мотает из стороны в сторону. Адская карусель. Вправо, влево, вверх, вниз. Его зубы несколько раз клацают в сантиметрах от твоих ног. Цербер пытается тебя сбросить. Ты слышишь, как визжат где-то внизу. Этот собачий вальс и не думает прекращаться. Бесконечно продолжаться это не может. Зажмурившись, ты уже не ощущаешь, где верх и низ. Руки слабеют. Волна адреналина проходит. По мышцам пробегает дрожь. Онемевшие пальцы начинают разгибаться. Цербер делает очередной рывок и стряхивает тебя. Момент абсолютной невесомости прерывает удар о шершавый царапающий кожу песок. Ты пытаешься сесть. Открываешься глаза. Рука упирается в песок, и тот начинает осыпаться. Ты кубарем катишься вниз по песчаному склону. Песок везде. В волосах — песок, во рту — песок, под одеждой, в обуви — песок. Ты с трудом продираешь глаза, которые тут же начинают слезиться не то от песка, не то от яркого света. А больше вокруг ничего нет. И куда эта псина тебя утащила? Отдышавшись и оглядевшись, ты предпринимаешь попытку взобраться обратно на холм. Но сухой песок осыпается из-под ног, снова скатывая тебя к подножью. Ты пробуешь еще и еще. Бесполезно. Даже если удается поднятья на пару метров, ты снова скатываешься. Паника быстро нарастает в твоей голове. А если они тебя не найдут? Даже не станут искать? Что тогда? Ты проведешь вечность здесь? В одиночестве? Ты снова бросаешься на холм. Безуспешно. О песок сдирается кожа, но подняться не удается. Какая жарень. Пот льет в три ручья. Воды… Ты обмахиваешься нижней половиной футболки. Кое-как успокоившись, ты смиряешься, что холм не перелезть. Но можно попробовать его обойти. Ты направляешься вдоль склона. Идти тяжело. Песок тут еще более рыхлый, чем возле конвейеров. Солнце жжет кожу и припекает голову. Ты все идешь и идешь. Склон все никак не заканчивается. А если ты заблудишься? Уйдешь куда-то очень далеко, где даже искать не станут? Ад вообще конечен? До сих пор стены, которые бы ограничили его края тебе не встречались ни на проходной, ни на 7. Надо во всем искать плюсы. Если преисподняя действительно бескрайняя, то это можно назвать своеобразной свободой. Не надо ничего делать, никаких заводов деталей. Но нужна она такая свобода? Поговорить не с кем, заняться нечем. В общем-то хотелось бы вернуться, потому что пока жизнь после смерти мало напоминала адские муки. Голова раскалывается от жара. Ты устало опускаешься на землю. К ужасной жажде добавился голод. Ты слизываешь с руки песок и, ужаснувшись этой мысли, встаешь и идешь дальше. Пройдя пару метров ты уже сомневаешься, а не идешь ли ты обратно. Что в одну, что в другу сторону тянутся одинаковые песчаные склоны, и чем больше ты крутишься вокруг себя, тем больше сомневаешься. Ты решаешь продолжить путь. Стоять и бояться не выход. Ноги болят. Сколько ты уже здесь? Час? День? Месяц? Ты обессиленно подаешь на четвереньки. Поплакать сейчас было бы самое то, но кажется уже нечем… Ты кричишь и бьешь руками песок. Будь проклят он и эта псина, что закинула тебя сюда! Что еще тебе остается? Ты лишь песчинка в огромном аду. Ничего не изменилось после смерти. Ну, почему ты никогда ничего не можешь?! — Нашла! Перед тобой приземляется пара черных сапог. Когтистые руки впиваются в твои плечи. Земля уходит из-под ног. Буквально. Ты чувствуешь, как тебя куда-то тащат. Сил сопротивляться нет, да и не хочется. Ветер так приятно обдувает твое тело. Наконец-то прохлада. Преодолев путь до это места почти в бессознательном состоянии, ты приходишь в себя от струи холодной воды, бьющей в лицо. Ты кашляешь и открываешь глаза. Перед тобой на корточках сидит демонесса с короткой стрижкой. — Слушай, — говорит она, отведя душ в сторону, — Ты же несильно злишься, что мы тебя немного потеряли? Сама знаешь всякое бывает… У нас тут скоро проверочка намечается, мы запишем, что мы тебя специально по протоколу послали, а ты подтвердишь, что так и было, ладненько? И будем жить словно ничего не случилось? — А если я откажусь? — спрашиваешь ты, уже прекрасно понимая, что выбора-то скорее всего нет. — А иначе ты сейчас обратно туда отправишься… — произносит демонесса елейным голоском, — Но ты ведь этого совсем не хочешь, верно? Ты активно киваешь, совершенно не желая возвращаться в ту пустыню. — Умничка, — демонесса поднимается, — Она твоя, ангелочек, — говорит она все это время стоявшей в углу той странной девушке, что была вместе с Солтабом, когда вас везли на барже. — Не называй меня так, — огрызается она и подталкивает тебе ногой пластиковую корзинку, — Одежду скинешь сюда и выставишь за штору, — говорит она и выходит. Этот душ с простенькой белой плиткой на стенах показался тебе настоящим спа. И вода даже не ржавая. Песок никак не хотел вымываться из волос, так что пришлось извести всю выданную бутылку шампуня. Давно тело не ощущалось таким отдохнувшим. Отодвинув, штору ты нашла свои вещи заботливо сложенными на стуле. У выхода из душевой тебя уже ждет ангелочек. Она говорит следовать за ней. Вы проходите вереницу коридоров, спускаетесь на лифте, снова коридор, снова лифт. По дороге вам встречается множество демонов, и еще больше людей, причем многие выглядят не сильно старше тебя, средние или старшие классы. Школьников в них выдает еще форма: такие же, как у демонов, черные строгие костюмы, только галстуки не классические, а бабочки, хоть и тоже красные. Двери лифта открываются. Перед вами снова завод в пустыне. — О, я думал, вы уже не вернетесь! Что с вами было? — едва не выронив деталь, восклицает По, когда ты возвращаешься к станку. — Ну, официальная версия, что меня отправили по протоколу за нанесения неизлечимой моральной травмы их чихуахуе, — отвечаешь ты. Худи все еще висит на крючке, и в кармане ты нащупываешь еловую ветку, — А вы что думали? — Что вас съели… — Да уж, это было бы очень не кстати. Долго меня не было? — Спросите, что попроще. Пока вы говорите, ангелочек уже мило устраивается на песке, все так же странно сведя вместе лопатки, и что-то рисует в блокноте, положив его ровно в полоску света между крышами. — А ты так и будешь тут сидеть? — спрашиваешь ты у нее. — Да, а что? — У тебя других дел нет? — Вроде того, — отмахивается она даже не обернувшись. Через некоторое время начинается какая-то суета. Демоны что-то ходят, ругаются… Ангелочек отползает в тень к опоре. Пара солнечных панелей разворачиваются вертикально, и в образовавшемся пятне света ты видишь ее, стоящую на помосте меж двух конвейеров. Генсек ада собственной персоной. Хоть с той встречи на проходной, ты больше ее не видела, даже на плакаты с ее фото тебе как-то не встречались, но сомнений не возникает. Это она. Всего-то метрах в 10-15. Конвейер останавливается. И судя по всему, не только ваш. Общий гул быстро стихает и сменяется робким шепотом, пробегающим по толпе. Генсек трижды стучит тростью о помост, и вокруг стихает все. ты замечаешь, что ангелочек куда-то уже свинтила. — Товарищи Стахановцы! — раздается ее голос из висящего на опоре динамика, хотя в такой тишине его было бы слышно и так, — За последний год ваш круг показал перевыполнение плана на 30%, как если бы пятилетка была выполнена в 4 года, что полностью соответствует ожиданиям партии. Это отличный повод для радости. Ура, товарищи и тварищи! Мур, труд, мои идеи! Последние ее слова практически тонут в общем эйфорическом «ура». Ты видишь, как она кладет руки на рубашку, на секунду мигает что-то красное, и она отворачивается. Толпа еще не смолкает, но ты уже слышишь ее голос в динамике: — В следующем году установим планку повыше, придется затянуть пояса, — говорит она, рассуждая словно про себя. Остальные тоже начинают прислушиваться, снова становится тихо, — Времени на раскачку-то нет, — эти слова она произносит под гробовое молчание слушателей, — Товарищи, если вам не заходят мои шутки, то зайти может кое-что другое под ребро. — А когда нам заплатят?! — выкрикивает кто-то из далека. — Время — это социальный конструкт, навязанный вам до смерти! Отсутствие которой отменяет необходимость времени! Отпустите свою прошлую жизнь! Пусть крышка гроба станет дверью в ваше светлое будущее! В наше будущее! Теперь есть только оно и путь к нему! У самурая нет цели только путь! У партии есть для вас и путь, и цель! Волка кормят ноги, а вас партия, — произносит она и задумчиво, — Так вот, я сбилась с мысли. Работать, работать и еще раз работать! Работа — не волк, потому что на этом кругу леса нет. Нам нужно наращивать темпы производства! Не допускать их падения. Да, падение — еще не провал! Провал — это провал, а падение — это там, где упал! Но не падений, ни провалов, я не потерплю! Максимум падение к моим ногам. Но если у вас есть «время уходить, время падать, время падааать», то лучше прочтите «Кап Итал» Карла Манескина о тяготах жкх в Италии, реально до слез. Вот так 1 неверный выбор стороны до сих пор бросает тень на жизнь массы людей. Так не подставляйте себя и товарищей! Стройте светлое будущее, а не светлое нефильтрованное. И помните, нет никакого Игната!.. Так не тот листок, это речь для бд… Так вот, нет никакой любви, кроме любви к моей диктатуре! Толпа снова радостно за шумела и тут же охнула. Генсек пошатнулась, едва устояв на ногах. На сцену тут же выскочила пара демонов. — Я в норме! Убрали руки, мне помощь не нужна, — слышишь ты ее приказы уже без динамика. Она спускается с помоста, держась то ли за шею, то ли за галстук или ворот рубашки. В окружении демонов она проходит по соседней линии, громко раздавая приказы, хотя ее голос постепенно растворяется в нарастающем гуле включающихся контейнеров. — Прошу отдайте! — слышишь ты жалобный голос ангелочка. Генсек останавливается, как раз за спиной у По, и легким движение в руки вырывает из блокнота, несколько листов, выбросив их в сторону. Один падает как раз около твоих ног. — Кто ответственный за эту кару небесную?! — Я! — из толпы появляется Солтаб. — Тогда почему твоей подчиненной нечем заняться?! Проследи, чтоб у нее больше не было времени на эти каракули, — строго отчитывает его Генсек, сует ангелочку в руки блокнот и, развернувшись, идет дальше. — Не реви, — спокойно произносит Солтаб и оглядывается на Генсека. Момента лучше уже не будет. Ты быстро присаживаешься и поднимаешь листок с рисунком. На нем широко улыбающаяся Генсек, демонстрирует футболку с кошколениным, скрытую под рубашкой, как у супермена. Или это бэтмен так делал? — Я уже… — всхлипывает ангелочек. — Так, собери пока рисунки и убери к себе… А где? — тон Солтаба резко сменяется с заботливого, хоть и довольно спокойного, на раздраженный. Ты догадываешься, что тебя засекли, и, сложив рисунок, поспешно встаешь. — Я шнурки завязывала… — А, отлыниваем, — произносит демон, — Т/и, от тебя многовато-то проблем и шума… Солтаб шустро проскальзывает под станком и взявшимися из воздуха наручниками цепляет твои руки к перекладине между опорами у тебя над головой, которая и не попадалась на глаза. Длины цепочки хватает ровно, чтобы обработать деталь. — Солтаб, пока ты здесь, — окликаешь ты его, — Я хочу подать заявление на перевод. — Ты же из партии? — Да. — Уже была на 7.1? — Нет. А что там? — Значит, и так переведут скоро, — отвечает он и уходит.