***
— И как вы поживаете? — Хорошо, спасибо. А вы? Чо Тхэшику кажется, что, не будь их прощание с Ким Сохи таким громким или, по крайней мере, произнесённым вслух, они бы и впрямь больше не встретились, потому что местный бог не узнал бы про их планы и не стал бы докладывать дальше наверх. Они ведь правда намеревались больше не встречаться. Но, видимо, их всё-таки услышали, и небеса решили гнусным образом посмеяться им прямо в лицо. Иначе как ещё он, живущий всё время в деревне, пересёкся с Сохи во время короткой поездки в Сеул? Кафе в Хондэ, куда они зашли, милое в своей простоте и согревающее, несмотря на середину зимы. Ким Сохи кажется совершенно неизменившейся и, вместе с тем, совершенно другой. Уже во время расследования она удивляла его смелостью, но Тхэшик не переставал видеть просто испуганную, потерянную женщину, разыскивающую своего мужа. Теперь же он видел женщину, отважно встающую обратно на ноги. — Работа поспокойнее, чем была здесь, но неплохо. Наверно, и к лучшему, что поспокойнее, — чуть усмехается Тхэшик. Странно же говорить, что ему скучно от отсутствия тяжёлых преступлений и розыска опасных преступников. Или от того, что он не там, где они случаются. — Не верится, что встретил вас. Она с лёгкой улыбкой кивает: — Мне тоже. Я думала, такое всё-таки может случиться, но в Сонджу. Чо Тхэшик удивлённо смотрит на неё: — Почему? Вы ведь живёте здесь. Сохи уже набирает воздуха, но не успевает ответить. — Ваши напитки и пирожные. Тхэшик чуть вздрагивает от неожиданности, потому что за разговором он совсем позабыл о заказе. Перед ним оказывается кружка с чёрным кофе, которую ставит на столик девушка со стянутыми в хвост волосами. Он кивает: — Спасибо. Ким Сохи тоже благодарит её, но официантка на секунду задерживается: — Если у вас будет желание, приходите сегодня вечером к нам на мини-концерт, — она указывает куда-то за спину, и Тхэшик видит мужчину, сидящего в углу кафе с гитарой. Тот наверно слышит их, поскольку поднимает голову и вопросительно смотрит на девушку. Детектив заметил его, ещё когда вошёл в кафе — музыкант тут явно как у себя дома. Тхэшик не уверен, пробудет ли он в Сеуле до самого вечера, но ему всё равно любопытно. — Хозяин заведения будет играть? — предполагает он. Девушка чуть приосанивается и улыбается: — Это я хозяин заведения. А там сидит мой штатный музыкант. Мужчина в углу цокает языком так, что слышно даже за их столиком, но официантка-хозяйка не удостаивает его вниманием. Она чуть кланяется, желает им приятного аппетита и уходит. Тхэшик пытается вспомнить, о чём они с Ким Сохи говорили до этого. — Я съехала из дома. Уже несколько месяцев там не живу. Я… — она ведёт пальцем по кайме кружки с чаем перед ней. — Папа вложил много сил в Сонджу, чтобы исправить содеянное, и мне показалось, будет правильным туда переехать. Сеул для меня слишком большой. — Чем вы сейчас занимаетесь? Ему правда интересно. Может ли человек, пережив такой кошмар, вернуться к нормальной жизни? Она чуть заметно улыбается: — Открыла там кафе. Вот приехала на встречу с дизайнером. Конгрессмен Юн… — Кто? — Тот мужчина из оппозиционной партии, что помог мне раскрыть правду о «ДжиКью». Он предлагал остаться, но… — Ким Сохи чуть качает головой, — вся эта политика… — У вас неплохо получалось, — осторожно замечает Тхэшик, за что зарабатывает нахмуренные брови над зелёноватыми глазами. Его при каждой встрече поражали глаза Ким Сохи. И мурашки бежали от них по рукам. Он слишком привык видеть повсюду чёрные и тёмно-карие глаза, и внезапный нефритово-зелёный оттенок сбивал его с толку и заставлял временами поёжиться. Потому что её глаза казались пронзительными и всеведущими как рентген. Даже если сама Ким Сохи пребывала в смятении и незнании. — Думаю, хватит с меня политики. Он неловко отхлёбывает кофе. И впрямь глупость сказал. — Так, а вы здесь?.. — она чуть поводит рукой, не зная, как закончить вопрос. — О, — спохватывается Тхэшик, — приехал проведать Джинкён. Она уже давно зовёт в гости, а мама говорит, что невежливо столько раз отказывать человеку, — чуть усмехается он. Ким Сохи едва заметно кивает, но думает как будто о чём-то своём. Тхэшик ждёт. С ней всегда нужно немного подождать, и тогда она сама всё расскажет. — Знаете, я понимаю, почему мама и дядя так поступили, особенно мама, но… — она мотает головой. — Я больше не могла находиться дома. Она выглядит как будто виноватой, и Тхэшику хочется потянуться и взять её за руку. Никто не поступал во всей этой ситуации правильнее, чем она. Абсолютно никто. Только, наверно, будет совершенно неуместно брать Ким Сохи за руку. Она в этот момент как раз хочет взять салфетку, и обручальное кольцо звонко бьётся о металлическую подставку. Ким Сохи вздрагивает. И старается себя отвлечь. Так явно, что Тхэшик не может не подыграть. — Я понимаю, — тихо говорит он. — Это же были самые близкие для вас люди. Она резко вскидывает голову и смотрит на него почти с изумлением, и Тхэшик только через секунду понимает, какую бестактную чушь ляпнул, буквально сказав ей: «Я понимаю, что вы не хотите жить с самыми близкими людьми в вашей жизни, ведь они вас предали. А других у вас и нет». Ему жутко неловко, и он зажмуривается и проводит рукой по лицу. — Простите, я… Он замирает, когда слышит тихий смех. Тхэшик нерешительно открывает глаза и видит смеющуюся Ким Сохи, заправляющую упавшую прядь волос за ухо. Она поясняет, когда замечает его растерянный взгляд: — Все знакомые общаются со мной так, как будто по горячим углям ходят. Стараются избегать неприятных тем. Разговаривают со мной напрямую ещё меньше, чем раньше. Вы так не делаете, — Тхэшика, может быть, и сбивает с толку цвет, но свет в её глазах ему нравится. — Конечно, мне тяжело говорить обо всём этом, но… мне ещё тяжелее, когда люди вокруг говорят не то, что думают. — Я понимаю, — вновь произносит он. Потому что правда понимает. Конечно, Тхэшик тогда был ребёнком, но жалостливые взгляды со всех сторон, перешёптывания, как будто он ничего не слышит и не соображает, избегание любых тем, связанных с сестрой… Никто в то время не вёл себя рядом с ним просто нормально. Ким Сохи вдруг снова тихо смеётся, и он вопросительно смотрит на неё. Она едва заметно поворачивает голову вправо. Тхэшик прослеживает за её взглядом и видит хозяйку кафе и музыканта, которые теперь сидят вместе в углу зала и, судя по всему, спорят. Их слова не особо слышно, но слышно тон, и девушка упрямым и твёрдым голосом на чём-то настаивает, пока так же живо отвечающий ей гитарист смотрит на неё испепеляющим взглядом. Одновременно пытаясь сдержать улыбку. — Интересно, у нас с Санхуном было хоть что-то подобное? — задумчиво шепчет себе под нос Ким Сохи. Но Тхэшик всё равно слышит.***
Сколько Сохи уже живёт одна? Месяцев шесть, наверно? Она уставшим взглядом обводит поставленные вдоль стены коробки, которые так и не разобрала. Скорее всего потому, что её вещей там коробки две-три, а остальное — пожитки Санхуна, которые у неё не поднимается рука выбросить, но и отдать их теперь некому. Сохи вроде бы сбежала из дома, так почему до сих пор не находит спокойствия? Она почти слышит язвительный голос старшей сестры, образ которой услужливо встаёт перед глазами. Ох, Сохи, ты так ничего и не понимаешь. Ну неужели так трудно взять себя в руки? Сохи, ты ещё долго собираешься строить из себя жертву? Она надеялась обрести хоть какое-то освобождение от всего случившегося, а в итоге с каждой секундой всё больше погружается в безысходность. Злость. Отчаяние. Куда нужно сбежать, чтобы перестать слышать призраков прошлого? Сохи поворачивает голову и смотрит на полку — туда, где стоит фотография Санхуна. Сохи помнит, как они выехали тогда в Германии загород, и хотя с утра светило тёплое солнце, всё затянуло серыми облаками к тому моменту, когда они доехали до побережья. Но возвращаться в город не хотелось, и они прятались под кронами деревьев от сильного ливня, потому что ушли слишком далеко от машины и не успели добраться до неё вовремя. А фотографию они сняли, когда дождь наконец прекратился, и солнце едва заметно стало светить из-за тёмно-перламутровых облаков. Санхун любил фотографироваться и фотографировать в рассеянном свете, потому что тогда кадры получались тёплыми и мягкими. Счастливыми. Сохи закрывает на секунду глаза, а затем ещё раз смотрит на фото. Санхун улыбается ей ласковой, ободряющей улыбкой. Как будто всё в её жизни обязательно наладится. Может, в этот раз он говорит правду.***
Тхэшик переезжает с матерью в Сонджу в начале весны после того, как штат в полицейском отделении деревни сокращают за ненадобностью большого количества служащих. По его мнению, это они зря, учитывая, что именно недостаток полицейских позволил свободно действовать детоубийце столько лет назад. Тхэшик надеялся, что ему удастся прожить в деревне подольше. С другой стороны, он почти год как будто бы бездействовал, стоял на паузе, а теперь его снова привели в движение переводом в провинциальный городок. Не Сеул, не деревня. Что-то между. Золотая середина. — Ну чего ты такой беспокойный-то? — спрашивает стоящая рядом с грузовичком мать, из которого Тхэшик вытаскивает многочисленные коробки с пожитками. — Да вовсе нет, я просто… — он затыкается, видя посланный ему многозначительный взгляд. И смущённо улыбается. — Ты рад вернуться в город, — она видит его раскрывшийся рот, но не даёт ему возразить. — И правильно. Нечего толковому лбу в деревне сидеть. Ты там где жену искать собрался? — Ну мам, — ему одновременно и смеяться, и хмуриться хочется. — Я же тебе говорил. — Говорил-говорил, — отмахивается она. — Уже почти сорок стукнуло, а ты всё говоришь. Тхэшик пытается поскорее свернуть с этой знакомой дороги, полной ухабов и ям. — И вообще, как же я от тебя куда-то денусь, а? Сама ведь постоянно напоминала, что я всегда могу вернуться домой, — поддразнивает он. — А теперь избавиться от меня пытаешься. Мать недовольно качает головой. — Ну вот ты вернулся, и что? Готов был бежать кого-то ловить по первому зову. А если бежать было некуда, ходил потерянный целыми днями. Много мне радости на твоё мрачное лицо смотреть? Тхэшик только пристыженно чешет в затылке. Что ему на это возразить? За почти двадцать лет работы бросаться за кем-то в погоню и расследовать дела стало чем-то вроде непреодолимой потребности. Тхэшик правда хотел спокойной жизни, но он соврёт, если скажет, будто ни капли не рад переезду в Сонджу. Он старается быть честным: и с собой и с другими. И тут, пока он подносит очередную коробку ко входу в здание, мимо проходит Ким Сохи. Тхэшик почему-то даже не сразу верит своим глазам, хотя пора бы уже привыкнуть случайно с ней сталкиваться. В её руках тоже коробка, и она замирает на месте, когда замечает его. Сохи выглядит такой же удивлённой, каким он себя чувствует. — Вы переезжаете? — первым делом вырывается у Тхэшика. Сначала она не понимает, но потом видит в его руках коробку. — А, нет, я… — она почему-то мнётся, но затем собирается с мыслями и заговаривает. — Тут книги Санхуна, а здесь рядом принимают старую литературу, — на лице Ким Сохи грусть смешивается с решительностью, и у Тхэшика не находится верных слов. Они и не нужны, потому что она продолжает: — Мне показалось, что в моём новом доме слишком мало места. До Тхэшика доходит, что скрывается за её словами. Говорить что-либо по этому поводу ему кажется неуместным, и потому он делает то, что умеет лучше всего — предлагает помощь. У Ким Сохи дёргается уголок губ, но что поражает Тхэшика — это почти насмешливый блеск в глазах. — По-моему, вы здесь и так немного заняты, — она переводит взгляд куда-то ему за спину, чуть кланяется, и он вспоминает, что находится посреди переезда, а у машины его ждёт мать. А затем чувствует лёгкий жар на щеках. — Но спасибо, что предложили. Тхэшик даже не успевает нормально попрощаться, как её уже нет в поле зрения. Он делает глубокий вдох и поворачивается. — И что это была за девушка? Тхэшику совсем не нравится мамин взгляд, потому что так она всегда смотрела на потенциальных невесток. Из того времени, когда он ещё ходил на свидания вслепую. — Это жена того мужчины, которого мы искали в последнем деле, — он прочищает горло. — Вдова. Мамино лицо тут же наполняется сочувствием и пониманием. Она тоже была в ситуации, когда близкого человека похищают. Правда его сестру похитил сумасшедший, а муж Ким Сохи своё похищение инсценировал. Эта мысль Ким Сохи успокаивает или, наоборот, делает всё только хуже? Дальше мама не расспрашивает.