Женщина до востребования

      Её квартирка никогда не бывает чище и уютнее, чем в эти дни. Столь редкие и столь долгожданные. Когда-то Гермиона называла их волшебными, сейчас — просто особенными. Выбивающимися из привычной рутины.       Новый комплект неудобного нижнего белья и свежее накрахмаленное постельное. Ароматические свечи спрятаны в закрома прикроватной тумбочки до лучших времён — от них у Виктора раскалывается голова. В духовке ждёт своего часа мясо. Салат нарезан и разложен по тарелкам. На барной стойке уже ждёт пиво. Не слишком тёплое, чтобы сохранить вкус. Не слишком холодное, чтобы завтра у Виктора не заболело горло и ему не пришлось пропускать тренировку перед ответственным матчем со сборной Ирландии.       Нет ничего важнее квиддича. Нет ничего важнее его спортивной карьеры.       Виктор появляется в её камине в десять вечера. На хорошем английском (нарочитый акцент можно оставить для общения с журналистами и публичных появлений) почти без ошибок буквально с порога говорит ей, что не сможет остаться на ночь. Опять. Целует её в щёку. Моет руки и проходит к столу. Развалившись на барном стуле, ждёт, когда она соизволит его обслужить.       А Гермиона ждёт… Да, наверное, она уже почти ничего не ждёт от этих отношений. Все её надежды, что они с Виктором перейдут на тот самый пресловутый «следующий уровень», с каждым месяцем становятся всё более призрачными. Фантазии, которым, быть может, и не суждено воплотиться в жизнь.       А Гермиона всё равно ждёт. Чего-то. Кого-то.       Она исподлобья поглядывает за тем, как Виктор поглощает свою порцию запечённого мяса, на приготовление маринада для которого она убила несколько часов своей жизни; отстранённо слушает новости за последние три месяца и машинально кивает в такт каждой — выдержанной специально для неё — паузы. Многое из рассказанного Гермиона и так знает: следит за каждым выпуском «Еженедельника ловца» в перерывах между работой и… как повезёт.       Его приятель собирается жениться через месяц, и Виктор раздумывает над тем, какой подарок лучше подойдёт новой ячейке общества. Речи о том, чтобы Гермиона посетила вместе ним сие мероприятие, даже не идёт.       Тренировки — в прошлом месяце Виктор побил свой собственный рекорд по поимке снитча. Новый вратарь. Новые мётлы последней модели с удобными сёдлами. Новый спонсор команды, которому кровь из носу надо, чтобы имена игроков оставались на слуху, так что, если в одном из следующих выпусков «Ведьминого досуга» Гермиона вдруг увидит «случайно» подснятую ушлыми журналистами колдографию Виктора в компании с одной из солисток набирающих популярность «Иствикских ведьм», не должна обижаться. Это его работа.       А Гермиона и не обижается. Думает, на сколько её ещё хватит. И лишь изредка размышляет над тем, что в следующий раз, когда она будет захлёбываться ревнивыми слезами и Виктор предложит ей расстаться, она согласится, а не будет умолять его дать ей последний шанс, стоя на коленях.       Так ли нужен ей этот шанс?       Но одна лишь мысль, что она может навсегда потерять эти отношения, что даже этих редких вечеров и ночей наедине в её квартирке больше не будет, приводит Гермиону в ужас. Паника — удушающая — накрывает с головой, и вопрос о необходимости «шанса» отпадает сам собой.       Нужен. Катастрофически.       — Я по тебе скучала, — несмело признаётся она, когда Виктор делает перерыв в пережёвывании мяса.       — Я тоже, детка.       Гермиона ненавидит, когда он так её называет. Но сглатывает. Улыбается. Потому что его тёплая ладонь накрывает её, и паника начинает отступать. И она вновь чувствует себя нужной и правильной. Любимой.       Правда, длится это ощущение недолго. На смену приходят стыд и чувство вины.       — На прошлой неделе после игры я встретил твою подругу, Джинни Уизли. Знаешь, что она мне сказала?       Сердце пропускает удар. Помидорка черри встревает поперёк горла, и Гермионе стоит титанических усилий произнести следующие слова:       — И что же она тебе сказала?       — Она сказала, что, находясь со мной в отношениях, ты чувствуешь себя ущемлённой, а я тебя использую. Ты действительно так думаешь? — с невозмутимым видом Виктор отрезает от бифштекса очередной кусок и отправляет его в рот.       — Конечно же, нет, — спешит оправдаться она. — Понятия не имею, с чего она это взяла. Джинни… Она просто волнуется за меня, вот и всё.       Мерлин… В первый и последний раз Гермиона поделилась с Джинни хоть чем-то, связанным с Виктором. В первый и последний. Обычно Гермиона ни с кем не обсуждала свою личную жизнь. Не жаловалась. Не объяснялась. Её всё устраивает.       Это всё то дурацкое пряное вино — это оно развязало ей язык.       Она задерживает дыхание, надеется, что оказалась достаточно убедительна и эта тема будет закрыта. Ей так хочется, чтобы этот вечер прошёл нормально. Без выяснений отношений. Без обид и упрёков. Без падения на колени. Нормально.       Она ждала этого три месяца.       — Скажи своей подруге, что мы с тобой сами разберёмся.       — Конечно.       Удовлетворённый ответом, он возвращается к ужину. Доедает свою порцию и вплотную присасывается к горлышку бутылки. Гермиона пытается завести разговор, но как-то не клеится. Ни-че-го.       Когда Виктор открывает третью по счёту бутылку, у Гермионы невольно сводит челюсти, а низ живота скручивает в болезненном спазме. Просто она знает, что случится, когда эта самая бутылка будет опустошена. И ей хочется оттянуть этот момент.       — Я уже говорила, что меня будет новый напарник? Завтра наконец с ним встречусь. Мне его месяц искали, представляешь? Думала, с ума сойду всё в одиночку делать.       — Что за напарник?       — Да мне только сегодня перед уходом с работы об этом сказали, а я как-то не успела спросить. Спешила. Знаю только, что он недавно из Америки прибыл. Англичанин, но долгое время не жил здесь.       — А что случилось с прошлым?       — Ему надоело, что нас вызывают на работу посреди ночи, и он перешёл в «Зал пророчеств», — она замечает, что Виктор хмурится, и быстро добавляет: — Это тоже наш отдел, но там поспокойнее.       — М-м-м…       — Северус и мне предлагал, но я… я пока думаю.       — Хм-м…       Кажется, Виктор уже не слушает, блуждает по её телу похотливым липким взглядом. А третья бутылка пива в его руке — пуста.       — В холодильнике ещё есть, будешь?       — Ты же знаешь, мне больше нельзя. Тем более, оно холодное.       Конечно же, она знает — тренер запрещает.       А ещё она знает и то, что произойдёт дальше.       Скомканное нижнее бельё брошено на пол. Ноздри и лёгкие наполняются терпким знакомым запахом его тела. Цитрус, кориандр, хвоя и немножко его самого.       И внутри ничего не трепещет.       Поцелуи не вызывают ничего, кроме равнодушия. Почему-то они кажутся ей неуместными. Они кажутся ей одолжением. А его лихорадочные и резкие движения пальцами внутри неё вызывают отнюдь не возбуждение, а боль. Короткие ногти царапают слизистую. Внизу пустыня. Всё суше, всё больнее с каждым разом.       Виктор будто не понимает, что делает что-то не так. Что он делает только хуже. А Гермионе отчего-то так плевать, что даже не хочется открывать рот и указывать на очевидную ошибку. Пусть делает с ней всё, что ему заблагорассудится.       Плевать. Как раньше уже никогда не будет. Потому что «как раньше» — скучно.       Она сама виновата. Сама полезла к нему однажды с этим вопросом, когда начала задумываться, почему он перестал на неё набрасываться при каждой новой встрече, которых за год можно было насчитать на пальцах одной руки.       Он сказал, что не прекратил её любить и хотеть, просто ему скучно заниматься с ней любовью. Ему скучно. Неинтересно.       Тогда Гермиона совершила свою главную ошибку. Ту самую, которая испортила их отношения навсегда.       «Может, ты хочешь как-то иначе?».       «Хочу, но тебе не понравится. И я слишком тебя уважаю для этого».       «Но мне интересно. Покажи как».       И он показал.       Её взяли, как грязную шлюху. Без прелюдии. Просто повалили на пол и взяли силой. В рот. В вагину. Повторить.       Он влепил ей пощёчину. Такую, что у неё брызнули слёзы из глаз. Она давилась его членом, пока он на смеси английского и болгарского выстанывал, какая она мерзкая и грязная. Кончил ей в рот и заставил проглотить. А потом просто ушёл в душ, оставив её в одиночестве искать на полу остатки своей гордости.       Позже она сказала, что ей понравилось. Понравилось такое обращение с собой.       И отныне было только так.       Как сейчас.       Плевок на ладонь, размазать по стволу и войти. И вот оно — наждачка по стенкам влагалища.       Почти не больно. Никак.       Завтра промежность будет адски печь и саднить. Возможно, ей даже повезёт и у неё не появится инфекция после чужой слюны в вагине. Если же нет — придётся сходить к целителю и пролечиться к следующему приезду Виктора. У неё будет на это три месяца.       Достаточно, чтобы забыть. Достаточно, чтобы заскучать.       Так что она просто позволяет ему делать это с собой. Брать себя, как первую встречную девку из бара с низкой социальной ответственностью.       По крайней мере, сегодня это происходит на кровати, и на её коленях не останется ссадин и синяков от елозенья по жёсткому полу.       Виктор врезается в неё снова, меняя амплитуду, чтобы проникать глубже. Уже на сухую. Совершенно на сухую.       Гермиона прячет лицо в подушку, чтобы он не заметил, как она морщится. Стонет. Громко. Пошло. Как та девица из маггловской порнушки, которую она смотрела перед его приходом, чтобы настроиться.       Ему так нравится.       Она уходит в мысли, чтобы абстрагироваться. Удовольствия всё равно нет — она получит его завтра, когда вернётся с работы и проведёт час в ванной в компании с вибратором. Тогда её стоны будут настоящими. Она не будет сдерживать себя, боясь напугать соседей за тонкой стеной. Ей тоже нужна разрядка. Время от времени.       Удовольствия всё равно нет.       Есть только страх, сидящий на подкорке. Страх, что однажды она окажется ему не нужна. А с её характером ей нужно хвататься за каждого, кто обратит на неё внимание.       По крайней мере, так всегда говорили родители.       Упрямая. Непокладистая. Ничего не видит за своими книжками. Строптивая и фыркающая. Думающая, что умнее всех. Её никто и никогда не возьмёт замуж, потому что мужчины боятся к ней подойти. Нужно цепляться.       Гермиона и цеплялась.       Сначала за дружбу с Гарри и Роном. Потом — за Виктора.       Он был первым парнем, кто обратил на неё внимание. Как на обычную девушку, а не ходячую энциклопедию с занудным характером.       Виктор сказал, что она красивая. Ему нравились её волосы, её смех, и даже её фырканья он, по его словам, находил забавными. Он слушал её и никогда не перебивал. Возможно, лишь оттого, что сказать ему было нечего. Но это не имело для неё никакого значения.       После Турнира он писал ей каждую неделю и делился своими успехами в квиддиче и английском. Писал ей даже тогда, когда она вместе с Гарри и Роном несколько месяцев в постоянном страхе отсиживалась в «Паучьем тупике» и искала безопасные способы пробраться в Гринготтс.       Переживал, предлагал помощь.       И Гермиона цеплялась за эти письма, как за единственное, что её связывало с прошлой мирной жизнью. Это была её мотивация. Увидеть его снова и быть с ним. Нормально. Как те парочки, которые ходили под ручку по хогвартским коридорам.       А потом война закончилась, и они снова встретились.       Две лучшие недели в её жизни.       Потом он отправился на сборы и навещал её раз в несколько месяцев.       Два-три дня беспрерывного счастья, ради которого Гермиона брала отгулы в Министерстве, и месяцы в ожидании следующей встречи.       Три года.       Она следила за его жизнью на страницах газет и журналов. Видела его колдографии с другими девушками. Ревновала. Конечно же, ревновала. Захлёбывалась этой ревностью, но продолжала верить каждому слову Виктора. Потом и вовсе смирилась.       Часть образа. Имидж. Фикция для подогрева интереса. У всех спортсменов было так. Таким не положено иметь серьёзные отношения.       Если она будет устраивать истерики из-за каждой симпатичной волшебницы, с которой журналисты подловили его после игры, он уйдёт. И она останется… Нет, не одна.       У неё будет работа. И посиделки с коллегами по пятницам в маггловском пабе неподалёку от Министерства. И книги. И раз в месяц походы в кино с Гарри и Пэнси, где она будет чувствовать себя третьим колесом.       Поэтому Гермиона ждала, пока Виктор уйдёт из большого спорта и они станут полноценной парой. Семьёй. Познакомятся с родителями друг друга, купят большой дом и будут наслаждаться жизнью.       Работа здорово помогала скоротать время в этом бесконечном повторяющемся цикле.       Гермиона любит свою работу.       И она ненавидит себя за слабость.       Ненавидит это глухое низкое рычание ей в ухо перед тем, как Виктор наконец закончит с ней и перекатится на соседнюю сторону кровати, чтобы отдышаться пару минут и молча уйти в душ первым. Ненавидит эту липкую, остывающую в прохладе комнаты сперму, стекающую с её ягодиц прямиком на чистую постель. Ненавидит оставаться в темноте и прислушиваться к журчанию воды в душевой кабинке за дверью.       Она всё это ненавидит, но прекрасно осознаёт, что уже завтра начнёт скучать без этого. Начнёт ждать новой встречи.