Гореть по-настоящему

— Может быть, я не в топ 10, но я надеру тебе задницу даже без моей причуды! — Ого, какие мы дерзкие. Завидуй молча, дорогуша. — Да, завидую. Но скорее твоему пиар-менеджеру, чем тебе. Мируко соврет, если скажет, что ей не нравится нахальная девушка с пылающими зелеными прядями: ее рвение, энтузиазм и оптимизм, которые в мгновение ока оборачиваются потоком колкостей. Моэ палец в рот не клади: обожжет тысячью фейерверков, а после — отшлепает своими же волосами. Руми смеется этой картине в своей голове. Руми — рада, что на этом до боли в заднице скучном мероприятии, где все разрядились, как на похороны, будто боясь лишний раз броситься в глаза и не угодить Комиссии, есть хоть одна девушка, которая не спрятала язык между булками, а смело допивает уже третий по счету бокал вина и не краснеет, когда ее юбка до неприличного задирается, оголяя сочные бедра. Усагияма одета не менее ярко: темно-вишневый брючный костюм, под пиджаком которого ни намека не то, что на галстук — на рубашку вовсе. Они — как два ярких пятна на этом вечере. Как вишня в карамели на огромном пресно-унылом торте. — Меня всегда умиляет, — говорит болтливая Моэ «по секрету» Мируко, когда героини садятся за стол и тянутся за десертом, — как Хоукс строит из себя бунтаря. Но только посмотри на него сейчас: паинька чуть ли не в самом убогом костюме. Он даже волосы уложил. — Я бы не удивилась, если бы он сбрил бородку по такому случаю. — О, ты достаточно набралась, чтобы называть это недоразумение бородкой? Я откровенно отсасываю в макияже, но даже я бы нарисовала себе что-то более правдоподобное! — Я не отсасываю ни в чем и никому, а потому сделала бы себе такую жирную бороду, что люди бы не поняли, что я использовала банальный карандаш для бровей. Жжение смеется, цепляясь за особенно интересную часть реплики Мируко: — Так значит, никому не отсасываешь? Может, еще скажешь, что хранишь себя до брака? — зеленоволосая подпирает щеку рукой и пошло улыбается, будто заранее зная ответ Номер пять. — Минеты — это, конечно, замечательно, дорогуша, — о, они уже перешли к этой части? — Но я морковки предпочитаю есть. А если говорить о десертах… — Мируко зеркалит Жжение, точно так же подпирая щеку рукой и пьяно подмигивая. Все понятно, как божий день: хищная крольчиха поставила себе цель, и ее уже ничто не сможет остановить. — Думаю, мы говорим на одном языке, — Жжение деланно зевает и характерно поднимает руки, отчего платье натягивается, и, даже сквозь мелкую россыпь лиловых пайеток, становятся заметны ее не скрытые бюстгалтером соски, — морковки — это хорошо. Но пусть с ними разбирается Хоукс. — Есть ли среди топовых героев натуралы? — мечтательно мурлычет светловолосая героиня и поднимает глаза на — несомненно ужасно дорогую — хрустальную люстру. — Этот вопрос меня интересует сейчас меньше всего, — играть с Мируко в кошки-мышки и обмениваться необидными подколами — интригующе, но раз уже все карты вскрыты — к чему медлить? Поэтому зеленоволосая резко встает и утягивает за собой Номер пять. Она бы сорвалась на бег, если бы не высокие шпильки — пожалуй, слишком высокие. Нельзя сказать, что Жжение не знала, как совладать с неудобной обувью, но это однозначно отнимало у нее очков ловкости, поэтому она, едва успев покинуть зал, снимает с себя туфли и громко восклицает: — Чувствую себя живой! — Неудивительно, ты ведь не умирала. Мируко следует примеру девушки, что совсем не обязательно, но почему бы нет: шикарный отель, полный серьезных «тетек и дядек в костюмах», людей из правительства или топовых миллиардеров, которые спонсируют геройский бизнес: бегать здесь босиком, ослепляя сверкающими пятками постоянно вышагивающих секьюрити и официантов — забава, которая обеим героиням по душе. — К тебе или ко мне? — вопрошает Моэ, нетерпеливо постукивая пальцем по стенке лифта. — Готова поспорить, мой номер шикарнее твоего. Как-никак, я тут папочка, — Мируко вжимает сайдкика в стену и грубо целует, ударяясь коленом о металл кабины и провоцируя тем самым героиню расставить ноги шире. — Вот как.

***

Обычный вечер. Очередное формальное мероприятие, которое обернулось не только приятным знакомством, но и настоящим вызовом для Мируко: раньше в сексуальных отношениях для нее все было ясно, как день: она доминирует, партнерша — следует. Она дает — партнерша принимает. Сейчас же ей попалась не менее дерзкая штучка, которая ни за что не сдастся без боя. Смогут ли они вообще договориться? Выльется ли их соревнование во что-то толковое? Парой оргазмов, желательно. — Наливаешь для храбрости? — Жжение тянется за стаканом виски, отказываясь от предложения смешать его с содовой. — Хочется выпить настоящий алкоголь, а не это пятнадцатиградусное недоразумение, — хмыкает Мируко, в момент опустошая свой стакан. — Лишь бы у папочки встал после такого количества алкоголя, — называть Номер пять папочкой — Моэ нравится, пожалуй, слишком сильно. А брючный костюм лишь подогревает неожиданную уместность такого звания. Мируко зря переживает: ей в руки попался первоклассный брат, с которым придется повозиться, но от того ночь предстоит горячей. — Жжение поднимается, слегка задирая платье и демонстрируя светловолосой отсутствие нижнего белья. Мируко заметила это и раньше, когда ненароком смотрела на почти кинематографичное перекидывание одной ноги на другую. Она заметила это, когда коленом поддела пайетки и сквозь тонкую ткань брюк почувствовала влагу нетерпения. Она заметила это тысячу раз, и сейчас ей не хотелось ничего, кроме как выпить чертовку до последней капли. — Какой там нахрен виски, когда перед тобой — отменная киска. — Папочка, да вы поэт, — дерзость дерзостью, но кто откажется от кунилингуса, верно? Поэтому Жжение задирает платье выше и послушно расставляет ноги, позволяя Номер пять взять ее. Мируко — с той же скоростью и упорством, что и вырубает злодеев — принимается за дело. «Гиперстимуляция» — это слово стало бы слоганом Усагияма, если бы ее секс-жизнь была рекламной кампанией. Руми поднимает глаза, встречаясь с Жжением: что, думала, она будет стонать во весь голос? Выкрикивать твое имя? Томно дышать и дрожать коленками? Как бы не так: Моэ будет сдерживаться до победного — лишь бы позлить Руми. Потому что в этом вся ее природа: хочешь, чтобы заиграла любимая мелодия в баре — заплати. Заплати громким шлепком и укусом чувствительной кожи. Заплати выкручиванием сосков. Доведи до края оргазма и остановись, когда почувствуешь сокращение стенок и подергивания клитора. Потому что только так ты заставишь героиню гореть по-настоящему. — Один-один, я полагаю, — подает Жжение, когда оказывается на коленях новоиспеченного папочки — Руми не скажет это вслух, но ей льстит это прозвище: конечно, привычнее было мамочка, но папочка… Почему бы не надрать помешанному на гендере языку задницу? — Ты уже сделала все, что могла. Как видишь, тебе меня так просто не сломать. Мируко не отвечает: кусает ее сосок, рыча в раскрасневшуюся кожу. Волосы Жжения — как живые: напоминает миф о Медузе Горгоне, только вместо шипения змей — зелеными искрами шипят ее локоны. Они не успевают обжечь — тают в воздухе, но это до поры до времени: если выбить из-под ног партнерши почву и вынудить ослабить вожжи, она может спалить весь номер дотла. И Усагияма отдала бы все, чтобы увидеть, как эксцентричная девушка растает в ее руках, обратившись безвольным мокрым месивом. Потухнут ли ее волосы от количества сквирта, которым Мируко непременно добьет ее? Кто знает. — Говорят, браты — лучшие сабмиссивы, — сопротивление героини ничуть не смущает Мируко. Оно лишь разогревает в ней интерес и азарт. Это как битва с по-настоящему конченным злодеем: гораздо интереснее, чем за секунду вырубить очередной отброс общества, который возомнил себя преемником Штейна. — Мало ли, что там говорят. — Это так забавно, как ты сейчас строишь каменное личико, — Мируко сжимает ее подбородок и слегка тянет на себя, но в последний момент не дарует бессловно обещанный поцелуй, — но ты пиздец какая влажная. Ты уже раза два испортила мне брюки, в курсе? — Топовая героиня, которая думает о деньгах в такой момент? А я то думала, вы их лопатой гребете. — Именно так, дорогуша, — Мируко кусает нижнюю губу Моэ, и та все же выдает стон. Она и сама не понимает, что она не только «испортила» брюки Руми, но и все это время непроизвольно двигала бедрами, прося большего. Сам факт, что Жжение этого не осознает, веселит и заводит Усагияма сильнее. Хотя, куда уж сильнее, когда перед тобой раскинула бедра главная женщина агентства Старателя? Самая охуенная на всем этом празднестве бюрократии и лицемерия! Даже ее прекум мог обжечь, и он непременно бы оставил красные пятна на теле, не будь Мируко в одежде. — Ты можешь сколько угодно обманывать и меня, и себя. У нас целая ночь впереди, а ты — уже практически скулящее месиво. Мать родную продашь за то, чтобы хорошенько кончить на меня, верно? Ну, же. Я найду твое слабое место. Унижения? Нет, ты не из таких, — Мируко коротко целует Жжение в шею: если бы волосы Моэ не были собраны, она бы непременно проснулась с ожогом на шее. — Кинк на стыд? Хм, зуб даю, ты даже не знаешь определения этого слова. Может быть… Сделать ход конем? — Мируко крепче сжимает грудь девушки, откидываясь на спинку стула и раздвигая колени, чтобы натянуть сексуальное напряжение в теле зеленоволосой, ерзать которой стало гораздо труднее. — Как насчет комплиментов? О том, как мне нравится твоя киска. Такая сочная… Даже жаль, что ты у нас непослушная девчонка: есть тебя — одно удовольствие, — Усагияма издевательски касается клитора, и тот тут же дергается. — О, боже, тебя сейчас заставить кончить — раз плюнуть. И я бы плюнула на твою киску… А эта грудь! Боже, — Мируко начинает массировать ее: медленные круговые движения и не умирающий зрительный контакт со Жжением, решимость которой с каждой секундой расходится по швам. В шаге от падения в пропасть, а точнее — в руки Мируко. — Ты же хочешь быть хорошей девочкой, мм? Бинго. Жжение непроизвольно дергается и отводит взгляд, а на лице едва заметно, но проступают пятна румянца. — Какие же вы все сабы одинаковые. Ладно, вру. Ты — одна на миллион, — Мируко поднимает Жжение с такой легкостью, будто та ничего не весит, и несет ее в спальню, а после — резко бросает на кровать и расстегивает пиджак, чтобы через мгновение — скинуть его. — Будь хорошей девочкой, и сможешь кончить. Со мной ты кончишь так сладко, словно уже умерла и попала в рай, — Мируко забирается на кровать и раздвигает ноги Жжения. Зеленые всполохи заменяют искусственное освещение и ослепляют комнату хаотичным танцем, словно кто-то включил новогодние огоньки и выбрал автоматический режим. — Ну, же… Черт, сейчас ты еще и простыни мне испортишь. — Блять, — шипит Моэ и все же не выдерживает: роняет голову на подушку (как хорошо, что простыни во всех номерах — адаптированы под особенности причуд) и раскидывает руки. — Закончи начатое, Руми. — Мм… Обязательно, милая, но только когда я услышу волшебное слово. — Ну, конечно же, у тебя стоит на мольбы, — возмущение Моэ переливается стоном от неожиданности: Мируко начинает мучительно медленно водить пальцем между малых губ, периодически поддевая клитор и спускаясь ко входу. — Ох… — Знаешь, что мне в тебе понравилось? Твоя самоубийственная честность. Будь последовательной, Моэ. В чем разница между обычной жизнью и сексом? Будь честной со мной и не издевайся над своим телом. — Агрхх, — рычит Жжение, но возмущения в ней меньше, чем нужды поскорее сбросить напряжение, которое Мируко, точно планку своих амбиций, завысила до небес. — Пожалуйста, Руми. Закончи начатое. — И? — Я хочу кончить от твоего языка. — Хм. — Блять, Руми! — Я знала, что ты в отчаянии. Хотя такая красивая, такая охуенная девушка, как ты, наверняка пользуется огромным спросом. И, тем не менее, сейчас ты в отчаянии… — Прошу, папочка! — хоть что-то, похожее на крик. Мируко не настолько садистка, чтобы продолжать пытать свою партнершу, поэтому она падает меж ее ног, приподнимая таз той и впиваясь ногтями в мягкую кожу ягодиц. Не проходит и минуты, как она чувствует характерный солоноватый вкус на своем языке и опускается ко входу: потому что она не привыкла отказываться от добавки. — Боже… — Тебе идет быть такой, Моэ. Я просто отлизала тебе, а ты уже не в состоянии два слова связать, — Мируко ложится рядом и целует ее в губы, заставляя распробовать себя же. — Что нужно сказать? — Спасибо, папочка.