Пряничного человечка застрелят в десять ноль одну

Места было мало. Скорее всего, эту тесную душную каморку соорудили в кабинете специально для таких целей, но на комфорт того, кто будет в ней лежать, забили. Себ, в принципе, тоже забивал на свой комфорт, но тесноту ощущал каждой клеткой тела. Особенно страдали ноги, которые просто были длиннее, чем задумывал проектировщик, на полтора фута. Прямо под ним находился огромный просторный кабинет с панорамным видом на Лондон, с кожаной мебелью и громадным деревянным столом. Судя по расположению, это был тот самый кабинет, в приёмной которого Себ проходил своё странное собеседование. В кресле, похожем на трон, вальяжно раскинулся Брук. Ноги он устроил на маленьком стеклянном столике. Пиджак расстегнул, чтобы можно было свободно закинуть руку за голову. В другой руке он держал маленькую фарфоровую чашку с чаем. Себ чуть шевельнулся, подтягивая повыше одну ногу, и перехватил пистолет. Он ненавидел короткостволы лютой ненавистью, но в кабинете это было наилучшим вариантом. Что бы там Брук ни обещал про «свою игрушку». Себ понятия не имел, один он или есть и другие. Наушника у него тоже не было. И никаких указаний, кроме обычного: «С головы мистера Брука и волос не должен упасть». Мягко запиликал селектор. Брук отставил чашку, нажал кнопку, женский голос сообщил: — К вам посетитель, сэр. — Пусть зайдет, — лениво сказал Брук, но не поменял позу, только чай оставил на столе. Человеку, который вошел в кабинет, было, пожалуй, слегка за сорок. Себ сперва быстро отметил, что он вооружён, а потом уже присмотрелся к костюму и внешности. «А вот этот может и оружием торговать», — подумал он. Лицо у гостя было интеллигентное, но очень неприятное и, насколько Себу было видно сверху, опасное. И мерзкая аккуратная каштановая бородка. — Мистер Брук, — улыбнулся одними глазами гость. — Неужели мистер Мелтон не посчитал, что моё предложение заслуживает его личного внимания? — Мистеру Мелтону давно нездоровится, — Джим опустил руки на подлокотники. — Я вынужден вести его дела. — Я так и думал, — произнёс гость, бесцеремонно взял один из стульев, стоящих вдоль стены, и поставил его возле стола. Не напротив Брука, а сбоку. Задел ножкой стула лакированные ботинки Брука. Сел, свободно разведя колени в стороны. Сложил руки на впалом животе и продолжил: — Раз я общаюсь всего лишь с исполнителем, буду краток. Акции The Star вашей компании больше не нужны. Вы продаёте их мне. Весь пакет. Брук тонко высоко засмеялся. — Положительно, мистер Магнуссен, я вас не зря пригласил, — он подался вперед. — У меня нет времени на игры, мистер Брук, — холодно объявил мистер Магнуссен. — Я занятой человек. — Тем не менее, вы пришли ко мне в кабинет, мистер Магнуссен. Тратите на меня своё драгоценное время. А значит, вы сыграете в те игры, которые я захочу вам предложить. Поза Магнуссена неуловимо изменилась. Он тоже наклонился вперед, напомнив этим Себу мелкую пустынную ядовитую гадюку. — Хорошо, мистер Брук. Давайте сыграем, — шепнул он, но недостаточно тихо, чтобы Себ не смог разобрать. — Моя любимая игра. Как думаете, на сколько процентов упадёт стоимость акций «М-Корпорейшн», когда завтра станет известно, что мистера Мелтона не существует? И никогда не существовало. Себ наморщил лоб, а Брук улыбнулся. — Как я и говорил, мистер Магнуссен, я не зря вас пригласил. Но сначала позвольте заметить — мистер Мелтон не только существовал, но и существует сейчас. Дивный старик, уверяю вас. О, не смотрите так, — Брук откинулся на спинку кресла-трона. — Я обожаю вашу репутацию, мистер Магнуссен. Такая современная жуть. Хэллоуин двадцать первого века, прелесть. — У меня репутация бизнесмена, смею заметить. Я честный человек… в отличие от вас, мистер Ричард Мюррей. — Мистер Брук, если вы не возражаете. — Я предпочитаю мистер Мюррей. Или может, даже Ричард? Дик? Да, буду звать вас Дик. Себ не шевелился и даже не дышал. Магнуссену конец, это ясно. Вопрос в том, переживёт ли эту встречу сам Себ. Такие секреты не любят раскрывать. Брук гибко поднялся из кресла, застегнул верхнюю пуговицу пиджака и мгновенно преобразился. Себ уже видел это превращение: из секретаря в чудовище. Но, как оказалось, на собеседовании ему показали лайтовый вариант. Со звоном отъехал в сторону маленький стеклянный столик. Брук оперся одной ладонью о крышку письменного стола и произнес тихо: — Вы можете меня называть как угодно, мистер Магнуссен. Вы можете как угодно подписать мой файлик в вашей чудесной системе «Эпплдор». Потому что прямо сейчас я держу «Эпплдор» в руках. — Вы мне угрожаете? — ухмыльнулся Магнуссен. — Нет, что вы. Пока я просто интересуюсь, принимает ли «Эпплдор» вид замка? Подвалов? Может… картотека? Да… Большая и подробная картотека, которая растечётся неприятной лужицей по моему паркету. Попробуйте, мистер Магнуссен, — голос Джима сделался ещё тише, — хотя бы подумать о том, что мне не понравится, и я буду снимать с вас кожу живьем, а вы будете диктовать мне данные из каждого файла в вашей голове. Жуткий Брук исчез так же внезапно, как появился. Уже обычный парень по имени Джим повернулся к Магнуссену спиной и сказал: — Мы хорошо поработаем вместе, мистер Магнуссен. Я продам вам семь процентов своих акций The Star и подарю Newsland TV. За вами забавно наблюдать. Главное, ради безопасности Эпплдора и Эйприл, не становитесь скучным, — он оглянулся и протянул высоким неестественным голосом: — Приём око-о-н-чен. Магнуссен вышел молча, не прощаясь и глядя прямо перед собой. Брук опять сел в кресло и велел: — Выходи, Себастьян. Выпьешь со мной чаю. По узкой лестнице Себ спустился в подсобный коридор и зашел в офис, минуя секретарский стол, за которым сегодня располагалась немолодая, грозного вида дама. На столе Брука уже стояло две чашки, чайник и молочник. — В чае цианид, сэр? — спросил Себ, подливая себе молока. — Садись, нечего стоять, — хмыкнул Брук. — Никакого цианида. И других… веществ. Садись. Себ расположился на стуле, который только что освободил Магнуссен, отпил чай (вкусный, не пакетированный) и поставил чашку. — Неужели не спросишь, что такое «Эпплдор»? — протянул Джим с некоторым разочарованием. — Может, ещё о чём-нибудь? Не стесняйся. — Это не моё дело, сэр. — Джим. — Джим. — Это прекрасно, — протянул Брук. — Я буквально слышу шевеление шестерёнок в твоей голове. «Ну, как же так? Почему Джим? Я ведь ясно слышал»… — Он наклонился к Себу, узкие ноздри раздулись. — Я обожаю имя «Джим». Ни капли пафоса или вычурности. Оно такое скромное… незаметное. Впрочем, ты ведь меня понимаешь. Как ты там предпочитаешь, чтобы тебя называли? Басти? Себ? — ни на мгновение Себ не поверил, что Брук забыл. Он чувствовал себя крайне слабой и уязвимой мышью в лапах очень сытого кота. И это было дерьмовейшее ощущение в его жизни. — Мне нравится твое имя, Себастьян. Тебе идёт. Святой Себастьян… — Джим снова развалился в кресле и захихикал. — Знаешь, что я обожаю в легенде о святом Себастьяне? Себ наморщил лоб. Разговор, по-прежнему оставаясь опасным, стал ещё и решительно непонятным. — Его… зарезали… кажется. И он вроде бы ожил, — проговорил Себ неуверенно, понимая, что Брук ждёт ответа и не удовлетворится многозначительным молчанием. Брук застонал: — Нет… Невежество прикончит эту планету задолго до глобального потепления. — Я не очень интересуюсь этой всей религиозной темой… — Себ проглотил привычное «сэр», но так и не поставил вместо него «Джим», так что фраза вышла незаконченной. — А я, представь себе, пел в церковном хоре, — с какой-то странной интонацией поделился Брук. — И однажды даже сочинил рождественскую сказку. И заставил кое-кого разыграть её в присутствии родителей, — на этих словах в его глазах опять мелькнул уже знакомый безумный огонёк, хотя что такого могло быть в рождественской сказке, Себу в голову не приходило. Брук, меж тем, продолжал: — А святой Себастьян, дорогой мой, по легенде, был римским легионером. Он должен был преследовать христиан, но вместо этого тайно сам исповедовал запрещённую веру. Его не зарезали, а пронзили множеством стрел. Но, видимо, стреляли его же товарищи по оружию, потому что ни одна стрела не задела важных органов, и он выжил, — Брук пожал плечами, — правда, потом его всё равно забили камнями, но это уже не важно. В этой легенде мне больше всего нравится… продолжение. Представь себе, святой Себастьян на много веков стал главной влажной фантазией в Европе, девичьей, да и не только, грёзой. На что приходилось идти людям до изобретения Интернета… В одной церкви во Флоренции даже убрали изображение Себастьяна, потому что оно, видите ли, вгоняло прихожанок в греховные мысли. Художники всех времён рисовали святого Себастьяна. И надо сказать, выходило у них не слишком-то… праведно. Впрочем, это не удивительно: римский легионер наверняка мог похвастаться неплохой фигурой, — сделав глоток чая, Брук смерил Себа крайне долгим внимательным взглядом и спросил негромко: — Может, нарисуем тебя… Себастьян? На этом терпение Себа закончилось. Оно не то чтобы лопнуло, оно просто иссякло, поэтому он встал, щёлкнул каблуками и спросил: — Могу я быть свободен, сэр? Пусть эти намёки Брук засунет себе… Куда захочет. Его наняли стрелять, а не болтать. И не слушать бредовые рассуждения. Брук засмеялся, но уже не высоким, а нормальным, человеческих смехом. — Иди, Себастьян. Будет нехорошо пропустить семейный обед. «Дзынь». Себ твёрдо держал обещания, данные самому себе, поэтому без всяких предисловий резко спросил: — Какого чёрта, сэр? Вы следите за мной? — Слежу? — брови Брука взлетели вверх. — Вы всегда знаете, куда я пойду и чем буду заниматься. Знаете, с кем я вижусь. Знаете даже марку пива, которое я выпил, — Себ говорил, не повышая голоса и не ускоряя темп речи. Собственно, он даже не злился. Просто его напрягала эта ситуация. И раз уж Брук решил не убивать лишнего свидетеля откровенности мистера Магнуссена и собирается продолжать их контракт, стоило расставить точки над «и». Джим мягко встал из-за стола, приблизился к Себу так, что между ними осталось неуютных три дюйма. Несмотря на значительное превосходство в росте, Себ ощущал давление. Ему очень захотелось отступить, но это было бы совершенно жалко. — Я знаю, Себастиан, — вкрадчиво промурлыкал Брук, — что ты делаешь… что ешь и пьёшь… с кем встречаешься… о чём думаешь… сколько раз и когда передёргиваешь в душе… Знаешь, откуда? Потому что это написано… НА ТВОЕЙ СОЛДАФОНСКОЙ РОЖЕ! — крик Брука ударил по ушам и отскочил эхом от стен кабинета. Себ отшатнулся, чувствуя, что на него попали капельки слюны, рефлекторно вскинул вперед руку, защищаясь предплечьем, а Брук вдруг тоже отошёл на пару шагов, его лицо, только что искажённое яростью, сделалось испуганным и даже заискивающим. — Прости, — сказал он с охереть какой пугающей искренностью. — Прости, Себастьян. Я не хотел тебя обижать. С вами бывает трудно… Вы так медленно думаете… — Брук опустил руки, плечи его ссутулились. — Ты не сердишься? Себ был… несколько сбит с толку. На оскорбление-то он не обиделся. Ну, солдафонская. Ну, рожа. Но вся эта ситуация была из разряда абсурда. — У тебя ведь в личных правилах есть пункт: «Никогда не работать с психически неуравновешенными людьми», да, Себ? — проговорил Брук. Он всё ещё выглядел виноватым, но уже постепенно выпрямлял спину, да и улыбаться начал. «Себ», — это в качестве извинений, ага. — Да, сэр. — Ну же… Докажи, что ты не сердишься? Ну, пожа-а-алуйста! Совершенно не по уставу Себ почесал в затылке. То есть, нет, он сообразил, чего от него хочет Брук. Но всё, что творилось сейчас, было грёбаным бредом. А ещё было смешно. Он держал лицо, конечно, но Брук состроил такую физиономию, что… — Я не обижен, Джим, — сказал Себ сухо, чуть прикусывая кончик языка. — Славно, — в мгновение ока Брук снова стал выглядеть обычно. — Чудно. Иди, Себастьян. Привет жене и уважаемому мистеру Уилширу. Себ кивнул, развернулся и вышел из кабинета почти что чеканным шагом. Только спускаясь по лестнице на первый этаж, он вдруг сообразил, что так и не получил от Брука ответ, откуда именно он всё о нём знает? Объяснение про «написано на солдафонской роже», как ни крути, совершенно не звучало достоверным.