Пряничного человечка застрелят в десять ноль одну

      Это была безумная ночь.       Временное улучшение, наступившее в состоянии Джима, продержалось два часа — за это время Себ пересказал ему весь свой репертуар из братьев Гримм и Шарля Перро. Но потом Джим принялся метаться, стонать, снова начался бред, и на этот раз Себ не мог пробиться сквозь него, заставить Джима услышать себя.       Себ вызвал дока — но тот только встал у постели и принялся кусать губы.       — Сделайте что-нибудь! — прорычал Себ в конце концов. — Вы же врач!       — Я не могу… — пробормотал Дарелл. — Себ, просто не могу. Ему нужно успокоительное…       Отлично.       — Что мешает? — спросил Себ. — Что он дёргается? Так я подержу.       Он пытался этого не показывать, но ему было страшно. Он ни разу не видел Джима в таком состоянии, и даже для него это точно не было нормой.       — Я уже пробовал, — наконец соизволил ответить доктор. — В один из приступов уговорил его. Больше не повторю. Он тогда... — Дарелл сцепил пальцы перед грудью, — как я понимаю, он заснул, как и полагалось, но это был очень страшный сон. Подозреваю, в его случае лучше проговаривать кошмары вслух, а не переживать молча.       Себ сел обратно на стул, упёр локти в колени, положил подбородок на кулаки и прикрыл глаза. Ладно. Доктору виднее.       Джим говорил на ирландском, так что понять, что именно он сейчас видит, Себ не мог. Просто слушал, отмечая, как речь то замедляется, то убыстряется. Открывал глаза, когда Джим вдруг замолкал — и закрывал снова.       Доктор уходил и приходил. Стоял возле кровати, подходил к окну. Раздражал. Зато он оказался очень кстати, когда у Джима поднялась температура — укол жаропонижающего решил эту проблему.       К половине восьмого утра Джим уснул. Это не было похоже на тихий и здоровый сон после приступов, ему, похоже, продолжало сниться что-то очень плохое. Но он хотя бы стал реагировать на голос — и задышал ровнее и глубже, когда Себ пошёл рассказывать сказки по второму кругу.       Ему самому немного хотелось спать, но он отлично подавлял это желание. Это просто задание. Спать нельзя. Всё остальное — тоже нельзя. Хотя, конечно, никому не помешало бы, если бы он почесал нос или встал бы размяться, он этого не делал: тело привыкло бодрствовать в ситуациях, когда нужно сохранять одно положение. А если можно встать и пройтись — это значит, опасности нет, и значит, точно станет клонить в сон.       Шторы в комнате оказались недостаточно плотными, и через них начал просачиваться дневной свет.       К девяти часам Джим успокоился окончательно. Себ замолчал.       Доктор не заходил уже часа два, и легко было предположить, что он где-то уснул — может, на том же кресле в коридоре, где ранее ждал Себ.       — Детка… — раздался приглушённый шёпот.       Джим открыл глаза, глубоко вздохнул, сглотнул и спросил непривычно удивлённым тоном:       — Как ты меня называешь?       Не пытаясь даже искать смысл в вопросе, Себ ответил:       — Джим.       — Хорошо.       Почему-то этот ответ полностью удовлетворил Джима, и он опять закрыл глаза, но ненадолго.       — Дай воды, — попросил он, и Себ порадовался предусмотрительности доктора, который поставил на тумбочку, где забыл свой чемоданчик, графин с водой и стакан.       Сил на то, чтобы удержать полный стакан воды, у Джима не нашлось, но это уже были мелочи.       Напившись, Джим завозился, и Себ помог ему поднять подушку и облокотиться на неё.       — Это трогательно, — прохрипел Джим, устроившись удобнее, и улыбнулся. — Что ты там придумал? Расскажи.       — Придумал?       Джим сделал пальцами невнятный жест, и Себ пусть и не сразу, но догадался, что речь идёт о его плане шантажировать Майкрофта Холмса жизнью брата. Хотя как бы Джим об этом узнал?       — Тяжело говорить, дорогой. Связки сорваны, — Джим сглотнул. — Когда док проговорился. Что ты придумал?       — Я бы спросил, откуда вы это узнали, если бы вам не было тяжело говорить… — пробормотал Себ. — Просто мне показалось, что пять недель — это как-то сильно больше двух. Подумал, что у меня есть шанс достучаться до этого вашего Майкрофта Холмса. Решил… — Себ всё ещё считал, что план был хорош, но рассказывать о нём Джиму было как-то неловко, — решил, что его номер точно есть у Шерлока. Думал держать его под прицелом и потребовать, чтобы позвонил брату.       Джим зажмурился и рассмеялся. Смех был совсем не его, без высоких нот, но зато искренний, пусть и быстро перешедший в сухой кашель.       — Как это трогательно, — выдохнул он, откашлявшись. — Детка, я бы на это посмотрел.       Себ пожал плечами. Это был хороший план, и точка. Лучший, который вообще можно было придумать в этой ситуации. Ну, хорошо, может, Джим бы смог сочинить что-то поумнее, но его-то как раз рядом и не было.       — Давайте я позову доктора? Вам бы связки полечить. И… не знаю, что там ещё.       Джим снова улыбнулся и покачал головой.       — Потом. Нашему дорогому доктору лучше пока не попадаться мне на глаза.       — Убьёте? — фыркнул Себ.       — Нет, — Джим заулыбался шире, — прикажу тебе убить. Но не бойся, детка. Это пройдёт.       — Что с вами вообще… — Себ хотел было спросить: «Делали», — но в последний момент поменял формулировку, — произошло? Мы правильно с доком угадали, это был Майкрофт Холмс?       — О, да-а, — протянул Джим и жестом потребовал ещё воды. Как-то странно подвигал головой в одну сторону, как будто у него защемило шейный позвонок. — Снеговик увидел Груффало. И испугался. Понимаешь, дорогой, мистер Холмс знает, что Груффало нереален. Но он знает, что если ошибётся, то монстр сожрёт его целиком. Ему приходится бояться маленького мышонка.       — Вы ведь знаете, — заметил Себ, — я не понимаю ни слова.       — Конечно, — легко кивнул Джим, — в этом и смысл, — и прибавил очень спокойно и серьёзно: — Я устал. В тишине колыбельная. Codail, a linbh, go sámh… Мирно спи, дитя.       Хотя по содержанию слова Джима сильно напоминали бред, Себ почему-то был совершенно уверен: сейчас всё по-настоящему. И Джим говорит именно то, что хочет сказать.       — Скажи, любовь моя, если ты лежишь в колыбели, скажи, любовь моя, почему тогда ты распростёрся на соломе? — продолжил он.       — Это текст колыбельной? — спросил Себ.       — Старая ирландская песня, — отозвался Джим. — Даже не знаю, есть ли у неё нормальный перевод. Я не слышал. И не помню мелодии.       Он без сил закрыл глаза, сильнее откидывая голову назад.       Себ не знал, что на это ответить. Но вообще-то он был просто рад, что Джим приходит в себя.       — Детка, — позвал его Джим минут через десять, — если я прикажу убить меня, ты это сделаешь?       — Нет, — ровно ответил Себ.       — Почему?       — За суицидом не ко мне.       Ему не по себе стало от мысли о том, что Джим и правда может приказать ему это сделать.       — А если это не суицид? — Джим опять открыл глаза.       — А что?       — Скажем, эвтаназия.       — Простите, но вы пока мало похожи на смертельно больного.       Джим посмотрел недовольно, а потом велел:       — Помоги мне встать.       — Может, не стоит? Выглядите хреново.       — Ты уж реши, — Джим опять сделал это движение головой, — я не похож на того, кому требуется эвтаназия, или выгляжу так хреново, словно не могу встать.       Себ выдохнул, поднялся и протянул Джиму руку. И похоже, встать он и правда мог — во всяком случае, ухватился за руку достаточно крепко, сам откинул одеяло и свесил ноги. Себ чуть помог — и цель была достигнута. Правда, Джима шатало, и он вцепился пальцами Себу в предплечье, но это уже мелочи — зато стоял.       — Ну, как?       Джим промолчал, зябко поджимая пальцы ног. Запрокинул голову.       Какого чёрта произошло дальше, Себ не понял и даже не успел осознать. Болезненно уцепившись свободной рукой за его шею, Джим резко наклонил голову Себа вниз и поцеловал в губы. И пока Себ пытался сформулировать хотя бы одно цензурное: «Какого хера?», — поцелуй стал резче и глубже, язык Джима коснулся его языка, и Себ толкнул босса в плечо, так что он снова повалился на кровать. Вытер губы ладонью и рявкнул:       — Какого! Хера?!       Господи, это было омерзительно.       Джим захохотал, и ему не особо помешало сорванное горло. Это был истеричный и совершенно безумный хохот, который оборвался моментально. Чуть поднявшись на руке, Джим облизнулся и сообщил:       — Ты прелесть, детка.       У Себа шумело в ушах. И запоздалая мысль о том, не слишком ли сильно он толкнул человека, который час назад валялся в бреду, почти не затрагивала его сознания. Но Себ ухватился за неё. Она была спасительной, тушила ярость. Вытащив эту мысль на самую поверхность, Себ выдохнул и снова вытер рот.       — Честное слово, давно стоило это сделать, чтобы посмотреть на выражение твоего лица, — заявил Джим. Себ выдохнул и сказал:       — Лучше заткнись.       — Да брось, — Джим растянулся на кровати, — сколько шума из-за поцелуя.       Вообще-то шума было очень мало, учитывая, что Себ действительно хотел продолжить дело сотрудников Майкрофта Холмса и добавить Джиму ещё один фингал — на правом глазу. Для грёбаной-мать-её-симетрии. Или проблеваться.       — Джим, — Себ хотел бы сглотнуть, но было слишком противно, а плевать на ковёр доктора — совестно, так что слова вышли невнятно, — ещё раз что-то такое сделаешь, и я тебя убью без приказа.       Джим опять засмеялся:       — Неужели я в некотором роде первый? Сразу видно, что ты не получил достойного образования. В любой приличной школе мальчики развлекаются так до самого выпуска.       Себ прикрыл глаза. Джим продолжал нести чушь, упомянул Шерлока, начал рассуждать о его опыте, и это странным образом успокаивало. Во всяком случае, уменьшало жажду насилия.       — Знаете, что, — наконец сумел сказать Себ, — раз вам уже настолько лучше, то вы переживёте немного без присмотра.       — Уже уходишь, дорогой? — протянул Джим.       — Пойду выпью. И почищу зубы. Или сначала почищу зубы. Да, точно, — бросил Себ, а потом добавил с несвойственным ему злорадным удовлетворением: — И вам советую сделать то же самое.       А потом мысленно выписал себе медаль за то, что не хлопнул дверью.