Пряничного человечка застрелят в десять ноль одну

      Номер был незнакомый, и Себ ответил осторожно. В динамике раздался хриплый, почти неузнаваемый, слабый голос:       — Парк «Виктория». Пересечение Олд Форд и Гров-роад. Забери меня, — Джим говорил так, словно у него была тяжёлая ангина. Или он сорвал связки. И, к тому же, с огромным трудом складывал слоги в слова. — Сейчас.       Он отключился, а Себ вскочил на ноги, собрал винтовку, закинул на плечо плед, решил, что вино и цветы на крыше никому не помешают, и помчался вниз.       Парк «Виктория» — это западнее района Кембридж Хит. Сбегая по ступенькам, Себ мысленно выстраивал маршрут. Было ещё не так поздно, чтобы надеяться на пустые дороги. И он понимал, что предполагаемые полчаса могут спокойно превратиться в пятьдесят минут.       А голос Джима звучал так, словно Себу стоило поторопиться. Пока Себ бежал к машине, голова у него была совершенно пустой. Но стоило тронуться с места и влезть в неминуемую пробку, как мысли заметались, причём бешено и беспорядочно. Значит, Джим не пропадал. Или всё-таки пропадал? Его арестовали на глазах у Дарелла, а теперь он звонит и требует куда-то ехать — то есть он уже на свободе. Но как?       Он говорил про две недели, а прошло уже почти пять: всё пошло по плану, и он на свободе давно? Или только что выбрался, потому что план полетел к чертям, как и боялись они с доктором?       Волевым усилием заткнув этот поток, Себ набрал доктора и резко сказал:       — Он позвонил. Велел приехать… кое-куда.       Дарелл тихо выдохнул и ответил негромко после долгой паузы:       — Спасибо, что вы мне об этом сказали, Себ. Я буду ждать известий.       А Себ стоял в пробке. Он запретил себе думать категорически, поэтому просто считал количество фар, умножал его на скорость движения пробки, потом делил на число машин, уже даже не понимая, какую именно единицу выводит и на кой чёрт ему сдались эти движущиеся фары по количеству машин. Просто расчёты заполняли голову, создавали плотную стену, через которую не могли пробиться панические, нервные вопросы, в которых всё равно не было ни малейшего смысла.       Он доехал за сорок две минуты. Остановился на кругу, на стороне парка, и пошёл пешком, внимательно оглядываясь.       В темноте и под усиливающимся дождём люди выглядели безликими силуэтами, а парк, в котором не было ни единого фонаря, только ухудшал ситуацию. Себ щурился, закрывался ладонью от капель. И наконец, увидел его. Узнал только по росту и очертаниям фигуры.       Он медленно брёл в противоположную сторону, едва переставляя ноги, от чего походка выглядела шаркающей, слабой. Голова была опущена и ничем не закрыта от дождя. Он вообще был одет очень легко для февраля — пиджак, наброшенный на плечи, а под ним только футболка и тонкие штаны типа спортивных.       Себ обогнал его и окликнул.       Джим остановился как робот. Медленно поднял голову. Жёлтый свет фонаря осветил его лицо, и Себ увидел огромный, на всю левую сторону синяк, тёмный, но уже не очень свежий. Глаз от него слегка заплыл. Губы, похоже, недавно был разбиты. Однако Джиму это не помешало улыбнуться — правда, только губами. Глаза остались пустыми, мёртвыми, лишёнными всякого выражения.       — Джим, — повторил Себ, — пойдёмте к машине?       Он снова уронил голову на грудь и пошёл вперёд, в противоположную сторону. Подумалось, что он похож на зомби из ужастиков — и движениями, и этим бессмысленным выражением глаз.       Себ прошёл за ним пару шагов, а потом понял, что говорить сейчас бесполезно. Всё, что он мог сделать, это взять за плечо и решительно повести перед собой. Джим не возражал, когда направление движения изменилось, и послушно пошёл, куда требовалось. На них поглядывали, но без удивления. Мало ли сумасшедших в Лондоне?       С посадкой в машину возникла заминка. Джим просто стоял перед открытой дверью и смотрел вниз перед собой. Себ нажал ему на плечо и сказал:       — Садись. Джим… Джим, нам надо ехать. Давай, — но он не реагировал. — Пожалуйста, Джим! — ещё одно нажатие на плечо, и он всё-таки послушался.       Себ пристегнул его сам, потому что, кажется, Джим не собирался этого делать.       Тронулся. И только уже на полном ходу позволил себе хотя бы мысленно выругаться.       Дерьмо.       Синяк на пол-лица, этот взгляд жуткий, состояние как перед тяжёлым приступом, а то и во время него. Теперь у Себа были сомнения, что Джим давно выбрался из-под опеки Майкрофта Холмса и решил пару-тройку недель потрепать нервы тем, кто о нём беспокоится.       Большие сомнения.       Чёрт.       Первоначальную мысль отвезти Джима к себе пришлось отбросить — и он решительно повернул к дому Дарелла. Пусть док его смотрит и разбирается, что там и как. По дороге позвонил и предупредил, но кратко, без деталей.       Джим молчал. Сидел ровно и неподвижно, закрыв глаза и свесив голову, и даже не пытался ничего сказать. Пожалуй, сейчас Себ был бы рад раздражающей болтовне на ирландском. Лучше уж так, чем тишина и неровное дыхание.       Уже на последнем повороте Себ сказал, не будучи до конца уверенным, что Джим его слышит и понимает:       — Я везу тебя к доктору Дареллу. Думаю, нам с тобой нужна его помощь. Хорошо?       Джим промолчал и даже не пошевелился, и Себ решил, что такого согласия ему хватит. Оклемается — покричит, если будет недоволен. Как-нибудь Себ это переживёт. Может, даже с радостью послушает.       Док встретил их на пороге с медицинским чемоданчиком. У него нервно двигались пальцы свободной руки, он хватал ими воздух, и Себ недовольно нахмурился, увидев это. Если с Джимом что-то серьёзное, было бы круто, чтобы их единственный врач оставался спокоен и собран.       Вытаскивать Джима из машины пришлось как куклу, но на ноги он всё-таки встал, бросил на доктора короткий взгляд, но потом снова закрыл глаза и опустил голову. Дарелл посторонился, и Себ завёл Джима внутрь.       — Давайте сюда, — подсказал доктор, — по коридору.       Из гостиной, где Себ уже был, когда советовался по поводу своих кошмаров, вёл длинный просторный коридор. Доктор открыл одну из дверей, и к счастью, это была спальня. Небольшая и, похоже, гостевая — никаких личных вещей.       Джим по-прежнему не реагировал на происходящее, но послушно сел на край кровати.       — Что скажете? — спросил Себ.       — Надо осмотреть, — чуть дрогнувшим голосом ответил Дарелл. — Вы не могли бы?..       Себ мог — и быстро раздел Джима до белья.       — Дерьмо, — пробормотал вслух.       Синяк был не единственным — их было много, и все характерные. Джима били. Малодушно мелькнула мысль о том, что было бы круто, окажись причиной этих синяков очередная интересная сексуальная фантазия босса. Кстати, от тех порезов, которые Себ однажды лечил, местами всё-таки остались шрамы.       А ещё Джим потерял на вид больше двадцати фунтов: живот впал, стали отчётливо выступать рёбра. Похудели руки и ноги. На запястьях остались красные, но уже не очень яркие полосы, кожа там припухла, как будто некоторое время назад с него сняли очень тесные наручники.       — Вы не возражаете… — сказал Дарелл, и Себ как-то сразу угадал, что от него требуется — и вышел из комнаты.       Прислонился спиной к стене возле двери, проигнорировав стоящее возле окна кресло. Подумал какое-то время об обстановке дома. Окно в коридоре. Типа лоджии, как в каком-нибудь туристическом поместье. Ковёр, тёмный. Люстра старая, с лампочками-свечками, сейчас только наполовину зажженная.       За стеной было тихо. Наверное, док меряет температуру. Потом займётся синяками. Их надо смазать. Ссадины на губах продезинфицировать. Что там ещё делают?       Себ закрыл глаза, и под веками поплыли жёлтые отсветы. Немного, совсем чуть-чуть он знал о том, как правительственные организации умеют вытаскивать информацию из тех, кто им нужен. Просто слышал. Мутная там была история с сукой-капитаном, который за деньги сливал информацию талибам. Себ бы пропустил мимо ушей, но Йена она зацепила, и он как-то рассказал её на ночь вместо страшилки. Тогда они ржали всем отрядом — кто-то, может, нервно, а сам Себ, кажется, от того, насколько всё это дико звучало. Где они — славная британская армия, а где какие-то средневековые варварства вроде пыток, к тому же, по описанию звучавших не очень страшно. Но на второй раз стало совсем не смешно, особенно потому что сам Йен стал мрачным и серьёзным. А капитан раскололся, говорили.       Не важно.       Важно, что Джим выглядел как человек, который побывал в каком-то достаточно дерьмовом месте. И Себу это не нравилось.       Джим сам это спланировал, да? Так ведь сказал док?       Ну, не планировал же он, что его будут… бить? Пока Себ понятия не имел, что ещё делали с Джимом. Делали ли вообще. Всё, что у него было, это синяки, худоба, хриплый голос, ступор — и собственные напряжённые мысли по кругу.       Хватит.       Себ открыл глаза, выдохнул и постучал.       — Да, заходите, — нетвёрдо ответил доктор.       Джим (спящий или без сознания) лежал, укрытый одеялом до подбородка, синяк на лице блестел от мази. Себ хотел было спросить, что именно с Джимом произошло, но передумал. Доктор не выглядел как профессионал своего дела, уверенный в том, что всё под контролем. Он, чёрт возьми, был напуган и не мог отвести от Джима пристального взгляда.       — Что я могу сделать? — спросил Себ спокойно.       Кто-то из них троих должен был оставаться в здравом уме. И раз Фредерик, очевидно, не стремился к этой роли, придётся её взять на себя Себу.       — Ничего, Себ, — отозвался доктор нарочито бодрым тоном. — Сейчас ему просто нужен покой, больше ничего.       — Я подежурю, — Себ взял у стены стул, поставил возле кровати, сел и сложил руки на коленях. — Отдохните, док.       Он не стал говорить, что ему стоило бы выпить что-то вроде успокоительного. Доктор продолжал смотреть на Джима, и выражение его лица было (Себ не мог точно это сформулировать) странным. Как будто ему самому было больно.       — Отдохните, — повторил Себ твёрдо. — Когда он придёт в себя, ему может понадобиться ваша помощь. От меня будет мало толку.       Как будто с трудом отведя от Джима взгляд, доктор кивнул и молча вышел из комнаты. Себ успел заметить, что у него дёргается кадык — словно он то и дело сглатывает.       Зашибись.       Протянув руку, Себ привычно коснулся лба Джима. Температуры не было, скорее, наоборот, кожа была холодноватой и липкой на ощупь. Но зато дыхание стало как будто ровнее. А глазные яблоки двигались в глазницах.       Две тысячи семьсот девяносто семь на шесть тысяч триста восемнадцать. А слабо результат возвести во вторую степень?       Это была очень сложная задача. С миллионами… нет, триллионами. Слишком много символов. Себ фиксировал результаты по кусочкам. Ошибся один раз, пришлось вернуться к началу. Просто умножение в столбик, ничего особенного, разве что столбиков очень много.       Это было именно то, что нужно. Сквозь завесу чисел не пробивалось ни сомнений, ни вопросов, на которые сейчас всё равно не было ответа. Разве что ярче остальных была мысль о том, что, как бы там ни было, Джим жив. И это хорошо.       Триста двенадцать триллионов — получилось у него. Триста двенадцать, двести восемьдесят, ноль, ноль, три…       Он не успел собрать число целиком, потому что Джим завозился на кровати, задёргался.       Чуть наклонившись, Себ произнёс отчётливо:       — Я здесь. Это я, Себастиан.       Раз он проснулся, наверное, надо звать Дарелла.       — Басти… — прохрипел Джим, — хорошо. Нет.       — Что нет?       — Не надо доктора, — даже в таком состоянии он мог угадывать мысли. — Ты знаешь…       — Сказку? — предположил Себ. Он был бы не против. Тогда будет легко представить, что это обычный приступ. Пусть тяжёлый, не важно.       — Про Гру… — договорить ему не хватило сил, зато он опять нервно задёргался, начал комкать одеяло. Себ его не стал останавливать, но сказал:       — Я расскажу, Джим. Только лежите спокойно, ладно? Вам надо отдыхать, — он чуть придержал одеяло. — Тш-ш. Гулял мышонок по лесу, и вдруг лиса бежит, а у лисы, как водится, хороший аппетит… — сказка шла сама по себе. И она работала. Джим расслаблялся, успокаивался, а на моменте встречи мышонка с Груффало даже заулыбался.       Когда текст закончился, Джим открыл глаза и прохрипел:       — Груффало выходит на прогулку. И все бегут от маленького мышонка… шевелится… потолок. Он всё выше, Басти, — даже сквозь хрип стал слышен резкий акцент. — Я песок. Да, Басти?       — Нет, — сказал Себ, бросив короткий взгляд за плечо, на дверь, но помощь в лице доктора не появилась. — Нет, ты не песок. Ты лежишь в постели, и потолок на месте.       — Он выше… — Джим зажмурился и сделал непонятное движение, как будто пытался размять шею до хруста, не поднимая головы от подушки. — Такой маленький мышонок. Просто бу-тер-брод… С беконом. Сэндвич.       — Хочешь сэндвич?       — Ненавижу бекон.       Точно. Он же вегетарианец, Себ не подумал об этом.       — Бекон и яйцо… ты расскажешь мне сказку, Басти? Так, хорошо. У тебя хороший голос, Басти. Говори ещё.       Себ молчал.       Но похоже, Джима это вполне устраивало, потому что он слышал чей-то ещё голос.       — Давай я расскажу сказку, — проговорил Себ вслух. Хоть десять. Только не смотреть, как Джим шёпотом общается с чем-то внутри своей головы.       — Хорошая сказка, Басти. Никакого Груффало… Расскажи мне про чёрного… — он закашлялся, но не потерял мысли, — мышонка.       — Я…       Джиму явно отвечали.       — Я тебе расскажу сказку про… — чёрт, ему нужна была какая-нибудь хорошая сказка, в идеале, без животных на главных ролях, — про Ганса — отважного портного. Давай?       Джим ответил, но не ему и не на этот вопрос. Но Себ всё равно заговорил, вытаскивая из памяти несвязные куски текста. И к середине сказки Джим перестал говорить с ним вместе. Не открывая глаз, повернул голову в его сторону. И кажется, начал слушать.