Спокойствие и уверенность

– Чужие! Голова раскалывалась. – Ральф чужих не любит! Гэвин поморщился от резкой боли, каждый звук из ушей стрелял в висок, а потом в затылок, голова кружилась. Он приподнял тяжёлый, будто налитый свинцом, затылок, моргнул. Вокруг было темно, хоть глаз выколи, и, ничего не увидев, он тяжело уронил голову обратно. От запаха пыльной вони тошнило. – Совсем не любит! Что-то врезалось в плечо, едва не выломав руку, завёрнутую за спину, он застонал – от удара его мотнуло по полу, голова закружилась с новой силой. В плечо ударили снова. – Стой, – проскулил Гэвин, задыхаясь от головокружения и боли. – Я не чужой! Не то, чтобы он на что-то рассчитывал, но бить его и вправду перестали. – Чужие обижают, – назидательно произнесли где-то над головой. – Вдруг ты обидишь Ральфа. – Да кто кого обижает, – выдохнул Гэвин, попытавшись приподняться и обнаружив, что руки крепко связали за спиной, и онемевшие ноги, кажется, тоже того. – Я же тебя не трогаю! – Ты пришёл к Ральфу, – безжалостно вынесли вердикт. – Ты видел Ральфа, ты гнался за Ральфом! Мягкий голос в конце фразы взвился на высокие истеричные нотки, и Гэвин скорчился, пытаясь уберечь живот и голову, но его всё ещё не били. – Кто ты? – твёрдые пальцы безжалостно ухватили за плечи, перевернули на спину, он с трудом разлепил привыкшие к густой темноте глаза и едва не заорал. Из полумрака на него смотрело трёхглазое чудище, темнота сгущалась и кружилась, один глаз мигал, крутился и нервно вспыхивал красным, другой был какой-то неправильный, слишком большой, он зажмурился изо всех сил, и, когда плывущая картинка перестала штормить ушибленный мозг – понял. Перед ним тот самый андроид. Закутанный в непонятную накидку, он крутился возле старого, явно заброшенного дома и всем своим видом вызывал всякого рода подозрения, а когда Гэвин зашёл внутрь – просто посмотреть! – кто-то смачно врезал ему по затылку, в ушах до сих пор звенело. Теперь этот андроид на него пялился, странный, диковатый и подозрительный, попорченный. Диод крутился как бешеный и вспыхивал красным, один глаз был разбит и не моргал, ровно светился пугающим белым. – Ты меня ударил. Поверить, что какая-то сраная жестянка напала на детектива полиции было сложно, но пришлось – слишком явственно пульсировала болью вспухающая шишка на затылке. – И связал. Он дёрнулся, проверяя путы на прочность, но ноги и руки были связаны на совесть. Андроид тоже шевельнулся, Гэвин не видел, но почувствовал, как резко взметнулся воздух, мазнула по лицу ткань. Прищурившись, он разлепил один глаз. Вовремя. Нервный андроид замахивался увесистым дрыном. – Да стой ты, – получать ещё раз по башке не хотелось. – Я же связан! – Да, – подтвердила жестянка, не опуская, впрочем, дрын. – Ральф связал. Гэвин решительно ничего не понимал. То ли из-за гудящей головы – сотрясение мозга, он был уверен – то ли из-за общей фантастичности картины, в которой ополоумевшая кофеварка собирается уебать человека дрыном. – Я связан, – он сглотнул пыльный привкус, забивавший горло. – Я безопасен и безоружен. Можешь проверить, обыскать, я… Андроид отшвырнул дрын, и Гэвин заткнулся. А потом проехался по полу спиной, собирая ладонями все ёбаные занозы мира – его ухватили за ногу и притянули поближе. Сперва Гэвин хотел сгруппироваться и вмазать связанными ногами, но потом передумал. Машина априори сильнее, он только оттолкнёт и разозлит этого психа, и поди дотянись до пистолета, когда руки скручены за спиной. Поэтому он снова зажмурился – светящийся глаз в провале чёрной глазницы вызывал какую-то внутреннюю панику и дрожь – и попытался вспомнить курсы психологической подготовки, их же учили обходиться с ебанутыми. Он должен быть спокойным и уверенным в себе, должен подружиться, разговорить, вывести на контакт… Андроид как-то странно его обыскивал, жамкал грудак, и это можно было засчитать как контакт. Маленькая победа. Гэвин медленно вдохнул, выдохнул. Подружиться, разговорить… Как там эта кофеварка себя называла? – Видишь? – вкрадчиво обратился он к Ральфу. – Я… – Нет, – отрезал Ральф и рванул на его груди толстовку. – Ральф не видит. Плотная ткань не поддалась, тупая машина рванула ещё, Гэвина встряхнуло раз, другой, толстовка держалась, и андроид его бестолково трепал, как терьер – пойманную крысу. Он приложился локтем обо что-то твёрдое, едва не влепился виском в пол и чудом успел отвернуть лицо, врезался скулой и чуть не потерял сознание ещё раз, но его внезапно отпустили. Гэвин бессильно растёкся по полу, подумал, что будь у него хоть одна рука свободная – он бы перекрестился, ему же так мало надо для счастья, просто полежать, подышать, успокоиться, спасибо, блядь, господи, за маленькие радости твои… Ральф склонился над ним, пугающе серьёзный и сосредоточенный, в руках рыбкой мелькнул нож, из трещины на морде капнуло. И он ловко вспорол толстовку от воротника до пояса. Спокойствие и уверенность, вспомнил Гэвин. Спокойствие и уверенность. На обыск это уже совсем не было похоже. Руки у Ральфа были холодные. Одну ладонь он положил ему на шею – не сдавливал, просто держал, обхватив гортань, и пульс заполошно бился ему в пальцы, а второй сосредоточенно щупал обнажившийся торс. Своей рельефной мускулатурой Гэвин, конечно, гордился, но сейчас был самый неподходящий момент для гордости. От холодного воздуха и безжизненных машинных прикосновений кожа покрывалась мурашками, соски затвердели, твёрдые пальцы сминали накачанные литые мышцы с такой лёгкостью, будто под ладонью была мягкая, женская грудь. Андроид мог проломить ему грудную клетку, если бы захотел. Гэвин даже дышать перестал – хватал воздух по чуть-чуть, боясь спровоцировать психа. Где-то рядом лежали нож и дрын. Холодные пальцы сжали и оттянули сосок – он едва успел задавить в себе короткое злое шипение от резкой боли. Ладонь скользнула на поджавшийся живот, царапнула ногтями, впилась в дорожку тёмных волос, протянувшуюся от пупка до паха. Ральф щупал его монотонно, методично, будто какую-то программу отрабатывал, и у Гэвина сердце проваливалось в желудок, когда он думал о том, какую именно. Когда Ральф рванул застёжку пояса на джинсах – он почувствовал, как седеют виски. С ней ебанутый псих справился быстрее, чем с толстовкой, отшвырнул пояс в сторону, сдёрнул джинсы до колен. Кобура притягивала взгляд, путы мешали, и вот теперь Гэвин напрягся. Его и в самом деле освободили. Ральф распутал верёвку, стягивающую ноги, джинсы снимать не захотел и просто разрезал по паховому шву, пинком раздвинул колени. На этот раз рационально подумать о чём-то Гэвин просто не успел. Согнул ногу, подтянул к себе поближе и от души залепил поехавшей твари ботинком в лицо. Ральфа снесло, на грудь брызнуло влажным и холодным – удар пришёлся с повреждённой стороны, капли тириума разлетелись веером. Гэвин извернулся, пытаясь дотянуться до отброшенной кобуры связанными руками, но не успел – Ральф сочно пнул его в ответ, под рёбра. На мгновение он ослеп и оглох, а когда снова научился дышать – обнаружил, что псих оседлал его, придавив к полу, и сосредоточенно привязывает руки к какому-то столбу. Сейчас он слезет – и Гэвин залепит ему ещё раз... – Чужие опасные. Ральф слезать и не думал. Он легко дотянулся до пугающе огромного ножа и коротко, без замаха, ударил. Гэвин едва успел отвернуть голову, лезвие оставило длинную царапину на щеке и вонзилось в пол до середины. – Я не опасный, – прохрипел он пересохшим от ужаса горлом. – Я не хотел, Ральф, я испугался... Андроид легко вытащил нож из досок. Посмотрел пристально, и Гэвин заставил себя не дрожать и посмотреть на него в ответ. Спокойствие, мать твою кибернетическую, и уверенность. Повреждённая щека блестела от тириума, светящийся нечеловеческий глаз таращился из глазницы. – Не зли Ральфа. – Псих неожиданно сменил гнев на милость. – Ральф хороший. И воткнул нож обратно, не глядя, в оставленный ранее след в досках – как в ножны. Хороший урок, второго точно не нужно. Гэвин прикрыл глаза – и тут же их распахнул, потому что Ральф вернулся к прерванному занятию, и никакая выдержка не спасала. Хотелось орать и обоссаться от ужаса, потому что теперь холодные руки по-хозяйски лапали яйца и ягодицы. Гетеросексуальный Гэвин вздрагивал каждый раз, когда безжалостная рука мяла яйца, но молча терпел – поехавшая машина его просто везде облапает, убедится, что жертва покорна и безопасна, и оставит в покое. Он в это неистово верил даже когда твёрдые пальцы ткнулись в судорожно сжатую дырку между ягодиц. Не может же быть... Спокойствие. Уверенность. Ральф жёстко двинул ладонью, легко преодолевая сопротивление мышц. Гэвин закусил губу, но короткий рваный всхлип всё равно прорвался, боли и страха в нём было примерно пополам. Насухую показалось, будто его повредили изнутри, тело спазматически сжалось. Он глубоко вдохнул и попытался расслабиться, понимая, что сжимаясь и сопротивляясь вторжению делает себе только хуже. Советы психологов для жертв изнасилования никуда не годились. Отрешиться, успокоиться, расслабиться... Кто их, блядь, сочинял? А ведь в него впихнули только один палец. В полиции Гэвин проработал достаточно, чтобы насмотреться на жертв сексуальных маньяков, надо было порадоваться, что в жопе всего лишь палец и всего лишь один. Когда к анусу прижался второй – его затрясло. – Ральф, – выдохнул он, попытавшись не думать о том, как жалко подрагивал его голос. – Не надо. – Люди это делают друг с другом, – флегматично отозвался Ральф, продолжая тупо давить. – Люди делали это с Ральфом. Это ведь приятно. Анус неохотно поддавался. Если бы Гэвин мог рационально соображать – он бы понял, что его щадили, сил у машины достаточно, чтобы засунуть и всю ладонь целиком, не посчитавшись с нанесёнными травмами и болью, но соображать вообще сложно, когда вот так вдавливаются пальцами в тесную задницу на пыльном полу заброшенного дома. – Не так, – попросил он, корчась от боли и унижения. – Люди делают это со смазкой. Ральф бросил на него острый пронзительный взгляд единственным уцелевшим глазом. – Ральф не знал. И сплюнул вниз, на собственные пальцы. По густой слюне пошло лучше, туго и глубоко, всё ещё больно, но уже без той пугающе болезненной остроты ощущений, а спустя пару минут размеренных толчков Гэвин даже слегка притерпелся, перевёл дыхание. Он теперь понимал, почему далеко не всем девкам нравится анал. Ощущение пальцев в заднице было противоестественным, неприятным, их хотелось вытолкнуть и приходилось прилагать усилия, чтобы не напрягаться, боль уменьшилась до тупой, ноющей и даже какой-то фоновой. Жаль, нельзя было приложить усилие, чтобы расслабить мозги. Когда физические ощущения отошли на второй план на их место вылезли эмоции. Гэвин жмурился, чтобы не видеть собственные разведённые колени. Кусал губы – не столько от боли, сколько от острого чувства унижения и беспомощности. Крутил в голове обрывочные рекомендации – спокойствие и уверенность, расслабиться, не сопротивляться – и отчётливо понимал, что если он выживет, то психолог ему совершенно точно понадобится. Длинные холодные пальцы что-то задели внутри. Не больно, но ярко, остро, очень чувствительно, он содрогнулся всем телом. Ральф снова уставился на него немигающим взглядом. – Приятно? – спросил он, не переставая толкаться пальцами в одно и то же место. – Да, – процедил Гэвин, внезапно вспомнивший, что с психами надо во всём соглашаться, и изо всех сил отодвигаясь от ножа, воткнутого лезвием к нему. Гэвину было плохо. – Лжёшь. Вторая рука андроида сгребла в горсть мягкий, невозбуждённый член и сдавила до боли. Толчки в заднице усилились. Кто бы мог подумать, что это всего два пальца – от прилагаемой силы протаскивало по полу. Гэвину орать хотелось от того, как горит натёртое очко, от звука, с которым пластик вколачивался в тело, от собственных коротких, рваных вдохов, от того, как пульсировало внутри то место, в которое неутомимый Ральф раз за разом вбивался пальцами. Если психованный ублюдок хочет, чтобы он кончил – это пиздец. – Да полегче, блядь, – простонал он, почувствовав, как мелко дрожат напряжённые бёдра и непроизвольно изгибается поясница, в попытке отстраниться, сняться с безжалостных пальцев. Ральф отпустил его хер, молча сплюнул ещё раз и добавил третий палец. Разъёбанная задница поддалась непозволительно легко, и Гэвин отчаянно всхлипнул. Слишком много. Слишком туго. Он с ужасом ждал продолжения безумной долбёжки, осознавая, что не выдержит, будет давиться слезами и умолять, но Ральфа опять перемкнуло. Он медленно двигал рукой, поглаживая набухшую простату, и от каждого поглаживания по позвоночнику прокатывалась жалящая волна. Это было не удовольствие и не боль, что-то совсем другое, острое, горячее, вспарывающее нервы. Гэвин сосредоточился на этом чувстве, чтобы не думать, как обезумевшая кофеварка трахает пальцами детектива полиции в какой-то сраной заброшке. И почувствовал, что у него встаёт. В раскалённой, жгущейся дырке, в которую превратилось его очко, прохладные пальцы Ральфа ощущались даже приятно. Жар из задницы расползался по всему телу, Гэвин слизнул с губы солёную каплю пота и понял, что весь взмок. А потом до него дошло, что он только что назвал приятным чувство вторгающихся в тело пальцев и это окончательно деморализовало. Он не сдался, нет, но силы бороться с гордостью, самоуважением, болью и вот этим горячим и непонятным – Гэвин бы себе язык откусил, прежде чем смог бы назвать это удовольствием – закончились, и он просто отпустил себя. Член твердел. Ральф молчал, двигал рукой всё так же медленно, боль почти не чувствовалась, прохладные пальцы осторожно, самыми кончиками размазали по головке первую прозрачную каплю смазки, и Гэвин вздрогнул – впервые за сегодняшний вечер не от боли. Скользящих, едва ощутимых прикосновений очень быстро стало мало. Гэвин куснул многострадальную губу и толкнулся бёдрами: чем быстрее всё закончится – тем лучше, он вовсе не насаживался на чужие длинные пальцы, он просто хотел, чтобы всё закончилось, он же само, сука, спокойствие и уверенность, не сломался, не поддался, просто принял правила игры, чтобы выжить… Унизительно двигаться пришлось целую вечность, измученное напряжением, страхом и болью тело долго не могло кончить, но Ральф был неутомим, и когда оргазм всё-таки выжал каждую мышцу – Гэвин чувствовал облегчение, а не удовольствие. Пальцы убрались из задницы, липкие капли спермы остывали на животе, и сквозь полуприкрытые ресницы он видел, как Ральф на него смотрит единственным глазом. Очень неприятно, как на свою собственность. – Ты принадлежишь Ральфу. Грязные пальцы – Гэвин даже думать не хотел, в чём они испачканы – размазали сперму по животу. Задницу неприятно саднило. – И Ральф о тебе позаботится. Возможно, сейчас стоило напрячься, но Гэвин пока не мог. Стоило испугаться, но он исчерпал запас страха на ближайшие пару лет. Ральф поднялся – у Гэвина в груди даже ничего не дрогнуло, но андроид просто убрался из поля зрения. Хлопнула входная дверь. Ральф оставил его одного. Откуда только силы взялись – Гэвин завертелся ужом, пытаясь дотянуться связанными руками до лезвия опрометчиво забытого ножа. Сейчас он освободится. Подхватит кобуру с пола. Снимет «Глок» с предохранителя, выйдет на задний двор этой халупы, и выпустит в сраного ублюдка всю обойму. И до конца дней своих, вспоминая пригород Камдена, будет чувствовать только спокойствие и уверенность. Верёвка лопнула, и Гэвин потянулся за кобурой, даже не дождавшись, пока онемевшие руки вернут чувствительность полностью. Деревянные, негнущиеся пальцы плохо слушались, он с трудом вытряхнул табельный пистолет, взвёл курок и, толкая плечом рассохшуюся дверь заброшки, наконец-то чувствовал то, что мантрой повторял в голове. Спокойствие и уверенность, блядь.