***
Галыгины заказали и сами установили деревянный стол – раза в два длиннее советского «новогоднего». А тот, за которым прежде сидела Дарья, и ещё кое-какую мебель отодвинули или сложили. – Теперь все поместимся. Я чувствовала, что девочки тоже приедут, а не закроются дома с ноутбуками! – говорила Вера, накрывая на стол. – Пап, не суетись. – Я тебе помогу. – Да не надо. Тут осталось всего ничего. Сиди. Я говорю, сиди. Будто ты на концертах мало стоишь и ходишь. Алексей неопределённо повёл рукой, блеснув обручальным кольцом. Блеснули и его глаза, серо-голубые, добрые, любящие, внимательные. На губах играла лёгкая, как первый снег, улыбка. Он о чём-то усердно думал, отчего уголки губ подскакивали, чуть меняя улыбку, но ни за что не давая ей исчезнуть, а горло подрагивало. В пожилом лице Алексея отпечатались многие годы жизни. Вере нравилось читать их, всматриваясь в папино лицо. И ей нравилось, когда у папы была какая-то тайна, находящая отражение в лице. Тайна могла быть только доброй. – О чём ты думаешь? – спросила Вера, приоткрывая занавесу. – О друзьях. – Понимаю. Столько всего произошло за последние дни! У «Добрых друзей». На дне рождения Виктора Щедрина. Ты думаешь о них. Ты думаешь о дяде Диме. Ты знаешь Диму с юности и его малых лет. – Да. Знаешь, дочка... наверное, это и не секрет-то никакой... я до сих пор благодарен судьбе за встречу с Димой. Наверное, даже больше, чем за встречу с Юрием Фёдоровичем, хотя это он привёл меня в мир музыки. – А свою любимицу ждёшь? – Жду, – признался Алексей, чуть не засмеявшись. – Ты называешь любимицей Дарью? – Ну а кого? – Алексея веселил непринуждённый Верин тон. – Помнится, ты называла моей любимицей Дарью из Новосибирска. – Так я от своих слов не отказываюсь. Одно другому не мешает. Кстати, интуиция подсказывает мне, что с Дашей Ситниковой вы встретитесь и в третий раз! И в четвёртый! И в пятый! Алексей широко улыбнулся: – Всё возможно. – Он осмотрел стол, ломившийся от угощений: орехового торта, пастилы, пирожных со сгущёнкой, лёгкого дивного вина, соков прямого отжима в больших квадратных упаковках, белого, с цветами чайничка с уже заваренным чаем, конфет, салатов, мяса, рыбы и бутербродов с настоящей красной икрой. Переменил позу, удобней усевшись на диване. – Но, я думаю, у молоденькой девушки есть интересы кроме творчества седого старика. – Ой! – махнула на него Вера. – Даже когда ты будешь лысым, с клюшкой в руке, я ещё тыщу раз подумаю, называть ли тебя стариком. – Думай, думай, это же твоя специальность. Алексей, видимо, и сам активно думал – скорее всего, о Дарье. Ситникова, заметила Вера, время от времени, была мостом между папиными мыслями об их семье и о его концертах, но, простая, одна из двенадцати с половиной миллионов жителей столицы, выбивалась из звёздного круга. Дарья нравилась Вере, но её стремление искать встречи с папой Веру немного пугало, да и мама, хоть так и случилось всего один раз, встрепенулась, забеспокоилась, немножко приревновала, а Вера того не предугадала. Ясно одно: Дарья Ситникова – никакая не Тамара Пушкарёва и вряд ли станет вести себя, как эта дамочка. Уже хорошо. Настал черёд Алексея спрашивать, о чём задумалась Вера, но он не успел. Пусть «SUZUKI» сегодня отдыхал, Алексей в бесшумно подъехавшем неизвестном авто узнал семью Маленковых за секунду до того, как на его телефоне высветилось «Дима Мал». Внутренний голос шутя ответил: – «Дима Мал» уже не так мал, как в Парке Зарядье. В твоём друге до сих пор живёт дух того самого мальчишки, однажды в мае покорившего твоё сердце, но в нём есть и дух мужчины, подковавшего сцену, воспитавшего собой два или три поколения; мужчины, совмещающего полезное с приятным, рекламируя густые шампуни и дорогие одеколоны. А когда Ольга или Светлана выйдет замуж, Вечно Юный Шатен станет дедушкой. И годы спустя Вера не сможет поспорить с тем, что вы оба – седые, бесконечно уставшие старики, всё ещё работающие ради людей, которым дороги с семидесятых годов прошлого до двадцатых годов нового столетия и будете дороги всегда.***
– Ди-и-имка! – протянул Алексей, обнимая друга. – Здравствуйте, красавицы! – Мои принцессы, – представил дочерей Дмитрий, как в первый раз. Алексей приветствовал Оленьку и Светланку, в самом деле похожих на принцесс в самом прекрасном значении этого слова: они были похожи не на ленивых богатых барышень и не на бесправных, голодных принцесс былых веков, а на пышущих здоровьем, активных, благородной крови девушек. Неудивительно, что они нашли общий язык с Дарьей: как и в отце, в них, богатых и почти таких же известных, как папа, чувствовалась простота, готовность общаться, сотрудничать с людьми независимо от социального статуса. – Вера, привет! – в один голос сказали сёстры. – Приветики. Девчонки обнялись и поцеловались, как старшеклассницы, и прошли в дом. Снег успел лечь мишурой на Светланин снуд и стразами украсить Олину шапку. Рисковый Дмитрий приехал без головного убора, отчего получил нагоняй от Алексея. – Лёха, ну два шага до твоего дома. Отчитываешь меня, как маленького. – Как МАЛЕНкова. Не хочу, чтобы ты заболел. – Алексей вспомнил, как ему пришлось сказать, чтобы Даша на улицу надела куртку. – Хвала небесам, у меня сейчас нет проблем ни со здоровьем, ни с чем-то другим. – Дима аж облегчённо вздохнул. – Пойдём к тебе, амиго! – Расскажешь, как ты? – Обязательно. И ты о себе не молчи. – Мне есть о чём рассказать. – Вздох Алексея лёгким назвать было нельзя.***
В миг, когда друзья скрылись за забором жилища Галыгиных, у дома Маленковых, такая чужая, полная страха, растерянная, появилась Тамара. Она набиралась решимости и смелости, несмотря на почти физическое давление дома Матецких. Казалось, прямо сейчас распахнётся дверь, и из дома выйдет Матецкий, а вслед за ним, как в страшном кино, – Константин. Константин Джангусович Пушкарёв. Живой, но похожий на призрака, он будет держать Тамару за руки, а Матецкий вызовет карету скорой помощи и отвезёт Тамару туда, откуда она не вернётся... Холодок, идущий не от декабрьской погоды, сжал Тамарины плечи. Сейчас бы уйти. Вспомнить, что ты городская сумасшедшая, и уйти. Но страх не предупредить Диму об опасности был сильнее страха попасть в психбольницу. Наблюдая за домом Маленковых, Тамара понимала, что Димы там нет. Он уехал. Скорее всего, вместе с дочерьми, потому что обычно ни забор, ни стены, ни закрытые окна не мешали Тамаре чувствовать Оленьку и Светланку, а сейчас на воображаемом ею радаре ни той, ни другой девушки не было. Может быть, дома осталась Елена с малышом Мартином. Тамара почти решилась поговорить с Еленой, когда услышала шум машины. На дороге покачивалось такси. Машина остановилась прямо у ворот Маленковых. По фигурам водителя и пассажира было видно, как пассажир расплачивается и благодарит за поездку. Лицо этого человека, когда он вышел из машины и захлопнул дверцу, было одним, весёлым, полным какого-то радостного предвкушения, а когда такси отъехало, а человек повернулся к Тамаре, – другим, сначала обескураженным, а потом – серьёзным. – Здравствуйте, Тамара, – сдержанно обратился к ней человек, которого она знала, но меньше всего ожидала увидеть. Старенькое коричневое пальто с большими пуговицами. Никакой шапки. Полностью седые волосы и лысина у лба; давно уж не было коричневой шевелюры. Очки, похожие на пенсне. Испещрённый морщинами рот. Лёгкая улыбка. Серебряный зуб. Этот человек словно сошёл с фотографии из уютного семейного альбома. В нём не было угрозы внешнего мира, к которой так привыкла Тамара. Не было и быть не могло, потому что человека звали... – Юрий Фёдорович. Здравствуйте. – Здравствуйте, Тамара. Вы к Дмитрию? «Что происходит?» – взглядом спросила Тамара. Да, она к Дмитрию. Его отец, зная о её сумасшествии, не послал её куда подальше, а здоровается? Называет её на вы. – Я прошу прощения за своё поведение. И приехала не признаваться в любви. Юрий Фёдорович подошёл к женщине близко-близко и внимательно посмотрел ей в глаза. – Чего же вы хотите? – пожал он плечами и говорил добродушно, но серьёзно. У него были силы, чтобы в любой момент взорваться, употребить слова, которые сроду... ладно, если писать честно, говорил редко когда. Но всем своим видом он показывал, что не намерен конфликтовать. – Мне ничего не нужно от Дмитрия! Разве так не бывает? Чтобы один человек просто любил другого. – Чтобы просто любил – бывает, конечно, бывает. Но, Тамара, согласитесь, многим хочется внимания любимого человека. Чтобы он хотя бы знал о нашей любви, даже если любовь не взаимна. Чтобы он был с нами. Ради этого мы порой идём на странные поступки. Юрий обескуражил Тамару своим настроем. Она не знала, что сказать о шариках, взмывших в небо, о случае с Матецким и Климашенко. Её мозг-компьютер выдавал страницу 404. – Я... Я принесла письмо. Вот, – Тамара протянула Юрию Фёдоровичу бумагу. – Это Диме. Дмитрию. Это не любовное письмо. – Она поспешно решила: – Мне нужно только, чтобы Дмитрий его прочитал. Или вы прочтите и передадите то, что я написала. – Так... – сосредоточился на конверте Юрий. – Так... – Он смахнул снежинки с бумаги. – Сейчас ваше письмо намокнет. Я не буду читать прямо сейчас. Но я возьму у вас этот конверт, передам Дмитрию. А вы едьте домой. У вас есть деньги на проезд? – Да. А... – Тамара боялась за судьбу письма, потому что от него зависела судьба Димы. – Дмитрия дома нет. Я приехал в гости к Лене и Мартину. Мы с невесткой и внуком подождём Дмитрия. Ваше письмо у нас. – Оно очень важное. – Я понял, – лишь сейчас с толикой нетерпимости ответил Юрий. – Если оно важное, то всё, что вы хотели, в нём уже написано, ведь так? И у вас нет надобности говорить с Дмитрием лично? – Нет. Но... – Тамара, вы уважаете отца человека, которого любите? – Да. – Тогда вы можете поступить так, как он вам говорит. Едьте домой. Обещаю, я передам ваше письмо. Тамара хотела что-то сказать, но только кивнула. Возможно, будет лучше, если отец и сын поговорят сами, без неё. А она вернётся домой. – Идите к автобусам на Москву, – посоветовал Юрий Фёдорович. – Я дам вам денег на проезд. – Спасибо, мне не нужны деньги. И я живу в Химках. – В Химках? – Юрий в задумчивости тронул очки. Всем казалось, Пушкарёва из Москвы. – Дальний путь. Хорошо... Если у вас есть деньги, ступайте. Тамара развернулась и зашагала поначалу сломленной, затем – вполне себе обычной походкой. Юрий немного смотрел ей вслед и вздыхал: «хороша» же его лженевестка! Его не могло не волновать её поведение. Но ещё сильней его волновал вопрос: что такого произошло, что она так резко поменялась, не кидается любовными словами, как гранатами, не пускает в небо шары-бомбы, не воюет за право быть близкой для Дмитрия женщиной. Затишье перед бурей? Какой-то новый штамм фанатского вируса? Или... Что-то основательно напугало Тамару, что-то, что и привело к её относительной нормальности. Так сказать, вышибло клин клином. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Как икота. Ты икаешь и не можешь остановиться. Тебе говорят: «Сколько можно икать?» – на тебя это не действует. Тебе дают воды – помогает, но не всегда. А испуг... Испуг – стопроцентная гарантия. Так что же напугало Тамару? Взволнованный Юрий, задавшись этим вопросом, поспешил в дом к родным невестке и внуку.***
Пешеходные дорожки замело. Жухлая трава и истлевшие, гнилые листья нашли покой под белым одеялом. Дороги для машин исполосовали зимние и немного – ещё летние шины, создав узор, который не прочь был бы рассмотрел иной прогуливающийся поблизости, никуда не спешащий человек. Вера тихонько включила «Энигму» взамен новостям, по приколу выбранным сыном по «зомбоящику». Сына Вера не отсылала заниматься, а пригласила за стол вместе с остальными. Две семьи сидели в красоте и уюте дома Галыгиных, среди аромата чая и соблазна вкусных блюд. Ольга часто смотрела на часы, с не свойственной ей игривостью размышляя о приезде Дарьи. Светлана за короткое время очень полюбила Дарью и как личность, и как прекрасную стилистку, и как новую хорошую подругу, но сейчас Даша не занимала все её мысли: её внимание помимо кушанья приковал отец. Светлана ела с аппетитом голодного студента, при этом никуда не исчезало чувство, что в конце трапезы она оставит на тарелке кусочек зелени, как и положено леди благородного происхождения. Дмитрий, поднимая ладони с растопыренными пальцами, касаясь волос, без тайны вытянутых Елениным утюжком, говорил о ближайшей концертной программе, о клипах, о быте в своей семье. – Простите, что перебиваю, – обратилась к нему Вера, – интересуюсь как друг семьи, как человек, который пытался, но не смог помочь вам с мадам, точнее, мадемуазель Тамарой. Вас больше не беспокоит эта особа? – С тех пор, как явилась к нам с множеством шаров, – нет. – Дмитрий опустил голову, скосил взгляд в рандомную точку на полу. – Пока нет необходимости говорить с Тамарой. Но если она вернётся, я возьму инициативу в свои руки. – Возьмёмся вместе, Дмитрий Юрьевич. Как за одеяло, – решительно сказала Вера. – Одеяло возьмёшь в четыре руки – быстрее заправишь. Дмитрий широко повёл рукой от солнечного сплетения к стене. – Хочется говорить о приятном! – постарался закрыть тему Маленков. – Хотя, – усмехнулся он, с пониманием относясь прежде всего к Алексею, его жизненному пути и не безоблачной жизни других «Добрых друзей», и сложил руки замком, – жизнь – такая штука: что-то приятно, а что-то – грустно, больно, невыносимо. Но... Мы люди, мы сильные люди, мы справимся с любыми невзгодами. С Дмитрием согласились – кивками, мычаниями, короткими фразами. – О приятном! В моих планах – скорых, не скорых, правда, не знаю – поставить спектакль «Всё же я тебя люблю!» Это была неожиданность даже для дочерей. Светлана и Ольга переглянулись и улыбнулись друг другу. – По тому «мылу»? – спросил Дима Галыгин. – По сериалу, – поправил своего тинейджера Алексей. – По «мылу», по «мылу». Самое главное – время, желание людей. И деньги. Но деньги – не проблема. Я вот думаю... Взять мне сериальных актёров или нет. Татьяна Арнтгольц в этом году была занята в одной крупной работе – в сериале «Смерть на языке цветов». Сможет, не сможет, захочет, не захочет играть в спектакле по сериалу одиннадцатилетней давности? – Почему нет? – задумался Дима Галыгин. – Сериал-то крутой! – Действительно! – подхватил его дедушка. – Спектакли по фильмам и сериалам, ремейки – вообще сейчас модная вещь. – Мне же нужно не модно. Мне нужно, чтоб получилось хорошо. – Одно другому не мешает, с твоим талантом, па! – воскликнула Оля. – Кстати, как насчёт моей тёзки? Если Татьяна займётся работой в новом проекте, почему бы Ольге Арнтгольц не сыграть вместо неё? Дмитрий коснулся ямочки над подбородком. – А вместо Светланы Ивановой можно пригласить мою Янину Иванову! – В голову Светы пришла мысль, которая всем понравилась. – А что! Почему бы и нет! – сказал Дмитрий с широкой улыбкой и поднял бокал (Вера как раз разлила всем вино, а сыну налила треть стопочки): – Ну что, ребята, Маленковы, Галыгины, давайте за нас! – Давайте! За творчество! – За дружбу! – И за любовь! – Хотя супружеских пар на встрече не было, нельзя было поспорить с тем, как прекрасно и, пожалуй, всегда уместно звучит тост «За любовь». У Светланы зазвонил телефон. – Что, уже Даша приехала? – оживилась Оля. – Да! Алексей кинул взгляд на телефон младшей дочери друга. «Даша С.» – «С» – это стилист? – спросил он шутя. – Ага! Алло! Ах-ах. Не мучайся со звонком, если не достаёшь. Мы тебя сейчас встретим. – Я встречу. – Вера встретит. Да, давай. Вера быстренько накинула шубку, обула сапожки и выскочила во двор. Она ожидала увидеть дитя в мятной курточке с условного Чиргизовского рынка, но талантливая в преображении из малышки-дурнушки Дарья красовалась в белой шапочке и длинной бежевой куртке с голубым мехом. На ногах – серебристые угги. – Привет! Даша, ты прямо Снегурочка! – поразилась ей Вера. – Спасибо. Вы... ты тоже прекрасно выглядишь. – Ха-ха-ха. Спасибо. Ну что, а как пионер сегодня, готов? – Конечно. Пионер всегда готов, вам ли не знать! – Дарья не ошиблась, говоря «вам» вместо «тебе». – Тогда прошу, проходи, молоденькая девушка. Вера произнесла эти слова так, что Даша сразу поняла: это Алексей назвал её молоденькой девушкой. Она услышала его голос, представила его лицо, фигуру, одежду, позу, в которой он сидел, и в преддверии Нового года – если таковым можно назвать первое декабря – вдруг почувствовала, что даже встреча самого волшебного праздника в последние годы не приносила ей столько радости и счастья, сколько приносил едва знакомый в реале Алексей Галыгин. Дарья обтрусила мех, чуть расстегнула змейку, обнажая горловину сиреневого свитера, постучала сапожком о сапожок и, миновав уснувшие под белым одеялом кусты роз, вошла в дом. Снимая угги, Дарья ощущала сюрреалистичность момента. «Нет, это не дом Галыгиных, я не встречу ни Алексея, ни Дмитрия, и никакая Вера меня не встречала» – подумалось девушке. Потому что... Ну потому что это невозможно: кто они, а кто – она. Но Алексей и Дмитрий были. Настоящие, живые. Не по радио, не по телеку. Озорные, как мальчишки, в которых она постоянно влюблялась в школе так сильно, будто после выпускного уже не сможет никого полюбить и хочет успеть познать великое чувство. Серьёзные, как и подобает людям их возраста, с их навыками и опытом. Снова молодые! Кому там стукнет пятьдесят? Кому там шестьдесят пять? Ах, точно не им! – Здравствуйте, – не запнулась, но робела перед ними Даша, сложив руки перед собой. – Здравствуйте, Даша, – мягко улыбнулся ей Алексей и жестом пригласил на место между ним и Маленковым. – Здравствуйте, здравствуйте! – по интонации как будто восхитился Дмитрий. Младшее поколение осыпало Дашу «Приветами». Дашу бросило в жар. Не идеальная параметрами и лицом, она, однако, всегда с забавой смотрела на то, как киношные серые мышки влипают во всё подряд, спотыкаются, роняют папки и сбивают с ног начальство (падения Беллы Суон из «Сумерек» – отдельный «кринж»!) Потому что раньше, имея лишний вес и будучи стеснительной мышью, Дарья не испытывала проблем с координацией. Она не понимала, почему создатели фильмов и сериалов, если создают мышек, синих чулочков, так наделяют их ВСЕМИ СРАЗУ недостатками. Ну что ж, у жизни явно есть чувство юмора. Подходя к своему месту, Даша споткнулась и чуть не упала. – Ай! – вскрикнула она и, задев плечо Маленкова, успела зацепиться за спинку дивана. – Ой... Извините, Дмитрий Юрьевич. – Ничего, бывает, – ответил певец. – Стандартная женская реакция на Дмитрия Маленкова. Его дочери тихонько засмеялись – не вредно, а как бы вместе с Дарьей, чтобы она не брала этот эпизод себе в голову. Дмитрию тоже стало весело. В смехе он качнул головой, вскинул брови и с вызовом произнёс одним взглядом: «Да, я бываю таким. Попробуй меня исправь!» На секунду Дарья отчасти поняла ту сумасшедшую Пушкарёву. Сложно не влюбиться в такого красавца! Ей... по правде говоря, тс-с-с!.. очень нравились шатены. Шатены коротковолосые. Шатены длинноволосые. Шатены с чёлками. Шатены без чёлок. Она могла бы пошутить: «Я человек простой: вижу шатена – висну на плечах и целую», но, разумеется, в реальной жизни она не целовала незнакомых людей, сколько бы меланина в их волосах ни было. То, что Маленков сохранил глубокий каштан в свои почти полвека, само по себе вызывало уважение, привлекало. Но не только волосы – живые черты лица, напряжённый разум и расслабленность в гостях, то, как Дмитрий сидел, как ел и переставал есть, глядя на Дарью, или на детей, или на друга – всё это не могло не будоражить, не могло не возбуждать в возвышенном значении слова, не могло оставить равнодушной «молоденькую девушку». Он же, чёрт возьми, русский Бен Барнс! Даже лучше. Вместо порока тщеславия – безграничный талант, проникающий во все клеточки души, влияющий на судьбы влюблённых в него когда-то и до сих пор девчонок. Дима просто сидел в гостях у Алексея, а Даше казалось, что он, играя взглядом, как какой-то инкуб, пытался похитить её сердце и пел: – «Яркий, рисковый, свободный – всегда я за хвост ловил у-да-чу. (Удачу). С курса нигде не сбиваясь, я шёл и летел вперёд. Столько сердец я разбил, а сейчас моё сердце тоже пла-чет. (Плачет). Ты появилась – и вышло в судьбе всё наоборот. Льётся белый свет, милой леди свет – и спасенья нет. Ты откуда такая? Я и не знаю! Как мальчишка, влюбился. Как так быва-ает? Бровью водил, у девчат иронично всё во-про-ша-я: (вопрошая) Как же исправить меня, как меня можно укротить? Я всё играл, не заметил, ко мне как пришла любовь боль-ша-я. (Большая). Сердцу тревожно, что можешь однажды исчезнуть ты. Просто рядом быть и тебя любить – это значит жить! Ты откуда такая? Я и не знаю! Как мальчишка, влюбился. Как так быва-ает? Ты моя мечта! Ты откуда такая? Я и не знаю! Как мальчишка, влюбился. Как так быва-ает?» – Всё. Застыла на месте, – констатировала факт Вера. – Даша! Даша, дыши глубоко. – Я дышу глубоко, – спокойно, почти спокойно ответила Даша. Её задело Верино замечание. То, что она чуть не упала, и то, что ей нравятся шатены, вообще, в принципе нравятся, ничего не значит. Дарье было важно, чтобы все видели: она «маленковонеуязвимая», «маленковонеуязвимость» не дала сбой, а весь её шок – чистой воды фанатизм. С уважением к артисту, а не с одним потреблением контента, с отдачей в виде собственного творчества, с вежливостью, а не фривольностью и фамильярностью, но фанатизм, а не любовь или влюбленность. – Если что, я умею делать искусственное дыхание, – произнёс Маленков. – Дима шутит, – улыбнулся Алексей. Дарья ответила своей улыбкой на его и наконец присела. В каком-то смысле её давило энергетикой двух творческих, известных личностей: справа – Дмитрия, слева, со стороны сердца, – Алексея. Но вскоре Дарья различила, что это никакая не давка, а... ну если уж говорить об энергетике, то потрясающая по своей природе связь, тёплая, обволакивающая, облагораживающая. С каждой секундой Даше становилось всё комфортнее рядом со знаменитостями: общаться с ними обоими, а не только с Алексеем, не стесняться есть и пить, тем более когда на столе так много «вкусняшек», по-доброму смеяться. – Дмитрий Юрьевич, – сказала Даша, – а я только что вспомнила ваш клип «Ты откуда такая». – Снятый с сигаретами и вином, – игриво осуждающе вставила Ольга. – Оль! – возмутился Дмитрий, но согласился: – С сигаретами и сухим красным вином. Клип о сердцееде, который оказался страдальцем, попался на свою же удочку. Я рад, что он вам нравится. В клипе «Ты откуда такая» герой страдал то в ванной, то в обычной комнате у кровати, а его музой была девушка в лиловом платье. – Это лучшее, что можно было снять в ванной комнате! (Под эту фразу Оля на правах дочери тихонько, так, чтобы слова остались без внимания, пошутила: «В ванной вообще много чего можно снять») – Дарья завела прядь за волосы, не зная, красиво ли звучат её слова или получается что-то глупое и пошлое, за что её сейчас выгонят. Но один глупый ли, пошлый ли комплимент она не могла не сделать. Потому как в клипе Дмитрий был лишь в белье и белой сорочке, она не могла не отметить, что... – У вас такие ноги офигенные! – Какие-какие? – Офигенные! Все за столом засмеялись. Дмитрий качнул головой: – Впервые за все годы кому-то понравились мои ноги! – Кому-то кроме мамы, – сказала Оля. – Вне всякого сомнения, – повела рукой Света, – Дарья, папа, – твоя верная поклонница! – Поклонница – это если бы я кланялась, – пояснила Дарья. – А мне лень кланяться, я тогда возьму и упаду по-настоящему. – Не надо падать, не надо, – с очаровательной живостью в глазах, будто бы с поднявшейся от фена, а на самом деле спокойно лежащей причёской сказал Алексей. Дмитрий хотел добавить про клип: «Волосатые у меня там ноги», но вернулся к теме сериала. Он сказал теперь и Дарье о намерении поставить спектакль по сериалу. – Вот спрошу вас как у простого человека. Из народа. – «Из народа» – вы говорите, как в «Начале» с Инной Чуриковой. – Да, – быстро понял отсылку Дмитрий. – Как, Дарья, Даша – можно? («Можно») – вы относитесь к моей идее? – Да положительно, конечно. – Улыбка Дарьи получалась наполовину вынужденной, как часть учёбы Саниной, того вот «Улыбайтесь, не то пройду мимо», наполовину искренней. – «Всё же я тебя люблю!» – один из моих любимых сериалов. Благодаря вашей музыке к нему. И благодаря игре актёров. – Вам нравятся Арнтгольц и Иванова? – Конечно! Вот если... Если вы хотите взять кого-то похожего на Иванову, я рекомендую как раз Янину Иванову, вот как Светлана говорит. Светлана, поблагодарив за такую мелочь, пожала Дарье руку. Точнее, ладонь. Это было такое нежное и вдохновляющее рукопожатие! – А вместо Татьяны Арнтгольц можно пригласить на роль Ольгу? – Дмитрий обнаружил, что касается пальцами ямочки на подбородке, быть может, смущая прелестную гостью, и убрал руку, по-другому сел. – Да! Я думаю, да. Или... Что Дарья влюблена в Маленкова, никто за столом не подумал. Тут Дарья волновалась напрасно. Зато по странному, и тускнеющему, и с радостным проблеском, взгляду все поняли другое: девушка точно знает, кого бы она на месте постановщика взяла на роль беленькой простушки, которую играла Арнтгольц. – Или? – Да... Есть одна девочка, девушка уже, похожая на Арнтгольц. Наверно, даже лучше Арнтгольц, не в обиду Татьяне. Но она... – Что? – Светлану насторожили блестящие Дашины глаза. Ей показалось, Даша вот-вот расплачется. – Я не знаю, где она. По-моему, у меня есть её старый адрес, но я не знаю, живёт эта девочка... девушка там же или переехала. В общем, я не могу никого предложить. – Понятно. Не беда! – ободрил не только в связи со спектаклем и не только себя Дмитрий. Светлана потянулась к Дарье, чтобы спросить: «Чего ты плачешь? Что-то плохое случилось с той девочкой? Или ты давно не видела её и скучаешь?», но Дарья сделала вид, что всё в порядке и потянулась к бутерброду с красной икрой. – М-м! – Даша, едва успев прожевать первый кусочек, замычала от удовольствия. – Это же настоящая красная икра! – Да, – сказал Алексей. – Она самая. – Какая вкусная! Я раньше ела только заменитель икры... ну, такую, красненькие шарики рыбного вкуса. – Я понял. Я тоже такую пробовал. Чем не вариант? Не икра как таковая, но лучше Доширака. – Ты ел Доширак? – засмеялась Вера. – Да. Меня угощали в поезде. Помнишь, год назад, когда я не летел, а ехал в Краснодарский край? – Помню. – Ну вот. Две женщины взяли автографы. Мужики меня обступили. Давай угощать Дошираком, селёдкой – селёдку везли! – и колбасой. Спели а-капелло «Ангел». Зашёл проводник, попел с нами и говорит: «Я, конечно, не ангел, но заценить вашу божественную музыку, – Алексею было неловко говорить «божественную», – могу! Алексей Сергеевич, я бы вас и без билета взял, и ничего бы не проверял, но порядок...» Я быстро сказал, что порядок люблю, и показал билет. Вера одним выражением лица сказала: «Ну ты даёшь!» Маленков сказал: – Бывает, бывает. – И спросил гостью: – Как вам вкус богемной жизни, Дарья Андреевна? – Ах-ах. «Богемной жизни». Всё очень вкусно. Алексей Сергеевич, так здорово, что с вами люди по-простому общаются! – Дашины глаза от восхищения блестели намного больше, чем минутой раньше – от подступающих слёз. – Я считаю, если говоришь с артистом, нужно, конечно, как-то... этикет соблюдать, не тыкать... но помнить, что артист – человек. С артистом можно говорить как с человеком на простом человеческом языке. – Согласен, – кивнул Алексей. Снова с его волосами происходило что-то невообразимое! Или Даше только так казалось? – Я благодарен вам и другим людям, которые об этом помнят. Но, Дашенька, люди все разные. Найдутся и те, кто тыкает. И... – он взглянул на друга, но решил не упоминать Пушкарёву. Дарья из той же тактичности решила не напоминать о сволочах, которые, знала она из интернета, однажды подожгли жилище Алексея, а ещё разбили его окно и хотела ограбить – цитата – «чтоб у нас была память о Лёхе»; о больных людях, которые могут – помнится, такое случилось с Александром Абдуловым, но, слава богу, попытка не удалась, Абдулов отклонился – даже выплеснуть в лицо кислоту! – Мы должны, – Алексей жестикулировал в такт вздымающейся груди, – находить с такими людьми общий язык. В последнюю очередь можно вообразить себя звездой. – Алексей скривил лицо и руками с растопыренными пальцами изображал что-то, похожее на фейерверк, когда искры летят вниз. – Я, мол, звезда, мне все обязаны. Все должны пылинки с меня сдувать и бояться дышать. Психовать, уходить со сцены, посылать всех на. Эпатаж – последнее дело! Лучше до него никогда и не доходить. Повторюсь: лучше со всеми людьми находить общий язык. – Иногда это может быть опасно, – заволновалась Даша. – Может. Но на опасные случаи есть охрана. Дарья решила не развивать тему того, что Алексей обходился в основном без охраны. И в «КИА Рио» бесстрашно ездил сам. Она сказала: – Алексей Сергеевич, а знаете, мне сегодня утром так захотелось петь! И я вспомнила все, какие знала, песни про Алексея. Алексей усмехнулся, заинтересовано сложив ладони под подбородком. – Какие же? – «Алёшину любовь» «Добрых друзей». А потом – Женьку Белоцветова, – Дарья погрустнела. – Мне так жаль, что его с нами нет... Я его песни, как ваши, с детства слушаю. Алексей вспомнил сон о Женечке, как тот пел «Герду», о Саше, о Глебе. Ему защемило в душе. – Его нет. А его песни такие живые и вдохновляющие! И очень весёлая песня про «Алёшу». Тут Даше подпели сёстры Маленковы: – «Алёша, Алёша, какой же он хороший! Какой же он пригожий! Парень золотой. Алё, Алёша, Алёша. Пропасть нигде не сможет! Недолго, кстати, может, Будет холостой». – Люблю эту песню. – Да. Наверное, самая заводная Женькина песня, – тепло отозвался Алексей. – Рекомендация всем Алёшам – быть славными парнями! – Все должны быть славными, не только Алёши, – поделился истиной Дима Галыгин. – Ты прав, внук! – Ещё вот... «Потому что есть Алёшка у тебя». А ещё... – Даша залилась краской. – Я в детстве думала, что песня про Одиссея – это песня про Алексея. – Про Одиссея и его Пенелопу? – Да-да. – Даша еле сдержала смех. – Когда эта песня шла по радио, я подпевала: «На восток, на запад, на юг и на север каждый день плывут корабли Алексея», «Ты куда, Алексей? А жены, а детей?» Тут Галыгины согнулись от смеха. Алексей смеялся звонко, как в молодости. – И мне ещё слышалось: «Ушла бы ты домой да нелопа». Я думала, «да» – междометие, а «нелопа» – это вроде как «Непутёвая». Я не знала имён древнегреческих героев. – В общем, – сказала Вера, – тут такой же прикол, как с песней «Modern Talking». «Йомахо йомасо». – Точно! – усмехнулась Дарья. – Я ещё помню песню Натальи Штурм «Школьный роман». Строка «до дыр зачитана книжка». Мне слышалось: «татыр». Какой такой татыр, почему им зачитана книжка? Ещё было – песня Михаила Муромова, «Яблоки на снегу». – М-м! – с блеском в глазах промычал Алексей, мгновенно вспомнив свои встречи с Мишей. – Мне постоянно слышалось: «Яблоки нас не врут». Я думала: почему «нас», а не «нам»? И как яблоки вообще могут кому-то врать? Неизвестно, какие ещё «проблемы со слухом» родом из детства вспомнила бы Даша, если б у Маленкова не зазвонил телефон. Дмитрий поднялся, закидав Дашу феромонами, но снова-таки не пробив «маленковонеуязвимость», и, извинившись перед присутствующими, отошёл к окну. – Да, папа! «Надо же, – с восхищением подумала Даша. – Для кого-то Юрий Фёдорович – создатель и бессменный руководитель легендарных «Соцветий», а для кого-то просто папа. Две такие разные и такие важные роли!» Она бы улыбалась, если б не чувствовала, а потом, когда Дмитрий повернулся к ней лицом, не увидела бы тревогу в его лице. – Снова?.. Какое письмо?.. Хорошо, что сразу ушла. Но это странно... Ты тоже заметил? На неё это не похоже... Сейчас всё хорошо? А дай им трубочку. – Дмитрий волновался, но хоть немного повеселел. А то стал сразу мрачнее тучи. – Привет, родная. Мартин, привет. Папа с вами? Хорошо! Да, да, конечно, у Лёшки, с девочками. Леночка, не переживай, пожалуйста. Будьте с папой. Я потом приеду. Да. До встречи, родные... Фу-у-ух! Дмитрий, недолго думая, посвящать ли во всё в том числе фанатку, рассказал друзьям о новом пришествии Тамары и о том, что собирается прочитать её письмо. И вообще пора поговорить с Тамарой с глазу на глаз. – Как это всё достало! – возмутилась Оля. – Нет покоя от этой женщины, – сказала Света. – У неё просто нет нормального мужчины рядом, – рассудил Дима Галыгин. – Может, она окончательно ушла? – предположила Даша. – Я должна с ней поговорить, – виновато сказала Вера. – Я, а не вы. Дядя Дима, я не уберегла вас первый раз. – Да ладно. В чём твоя вина? – В том, что психолог не решил психологическую проблему. Эта женщина, судя по всему, вступила в конфликт сама с собой. Надо ухватиться за ниточку здравомыслия и подтянуть Тамару к правильной моделе поведения. Да, Тамара только и жаждет внимания. Если я или вы – кто-то из нас поговорит с ней, это для нас же рискует обернуться бедой. Но мы в такой ситуации, что не рисковать нельзя. – Что ты хочешь ей сказать? – спросил Алексей. Вера, склонив голову, с какой-то меланхолией и нежностью ответила: – Что она человек. И что она женщина. Это самое важное – понимая её болезнь, не говорить с ней, как с больной. Тамара ждёт реакцию на образ городской сумасшедшей, знает, как будет вести себя дальше, но не знает, что можно вести себя не по накатанным схемам, иначе. Она сама в плену. В заколдованном кругу. Понимаете? Дмитрий и Алексей понимать понимали. Но никто из них не был уверен, что разговор с Тамарой получится. Дмитрий же запутался: нужно ли вести разговор ему или достаточно Вериной помощи. Не получится ли, что после его отклика Тамара влюбится в него ещё сильней? Сработает ли Верин метод? Вопросов было много, и за ними по-прежнему скрывался ещё один – кто же скрытнее, опаснее, безумнее Тамары? Выносливого Дмитрия могла бы задавить вся эта ситуация, если бы не подала голос Дарья. Нет, она не предложила супер-пупер решение проблемы. Она, стесняясь, обратилась к Алексею: – Извините, а где у вас туалет? Долгая поездка, уличный холод и бокал вина рано или поздно привели бы к этому вопросу. Алексей показал, где туалет. И тут у всех нашлись мелкие занятия. Девушки отошли кто в очередь за Дашей, кто – попудрить носик, кто – посмотреть в окно на оранжерею. Внук Алексея позвонил какому-то другу. – Разрядка какая-то, да? – спросил Дмитрий у Алексея, ощущая, как от этих передвижений куда-то уходит напряжение. – Разрядка, – согласился Алексей. Минут через пять всем удалось настроиться на позитив. Дарья, пользуясь моментом, попросила у Алексея автографы для родителей, а у Дмитрия – автографы и для родителей, и для себя. От внимания девчат не ускользнуло то, с какой душевность, трепетностью Дарья отнеслась к автографам Алексея; в этих её чувствах было что-то такое, чего не было в чувствах в момент получения автографов от Дмитрия, хотя Даша радовалась, и была благодарна, глядя на то, как пишет Дима. Да, все настроились на позитив. А проблемы... Они есть у всех. У какого живого человека их нет? Ничего! Можно справиться с любыми Тамарами и невидимыми злодеями. В конце концов, Дмитрий обращался в полицию, и исполнители закона ему попались хорошие, не взяточники, не лентяи. – Алексей Сергеевич, я так рада, что вы снова с «Добрыми друзьями»! – восхитилась Дарья. – Я тоже рад. Я счастлив. – Снова блеск серо-голубых глаз. Вновь улыбка из восьмидесятых, ничуть не испорченная морщинками. Алексею был к лицу возраст. – Дарья... Друзья, если мы с вами говорим о хорошем, я бы хотел вспомнить «Добрых друзей». Какими мы были. Какой путь прошли. Что... произошло... произошло с нами недавно. Я бы не сказал, – Галыгин опустил ладони развёл их в разные стороны от живота, – что наши истории только позитивны. Но... Это. Наши. Судьбы. И самый яркий, тёплый свет льётся там, где его пыталась испачкать тьма. Алексей чуть подался вперёд, опёрся локтём на ногу, а ладонь свесил с колена. В такой позе он часто сидел на программе Бориса Корнеева. От него шла энергия. Много энергии, духовной силы. Дарья села удобнее, чтобы видеть его лучше, внимать каждому его слову, чтобы быть с ним на одной волне. – Ну что, готовы, ребята? – добродушно спросил Алексей. – Тогда вперёд! Встречай огни аэропорта!