***
Ещё один скачок из прошлого в настоящее. Наверное, Тамара не стала полностью здоровой – таким человеком, который нравится обществу, нравится друзьям и родителям. Но удушающее сумасшествие ослабило хватку. Только почему даже после «Вольного сердца» дышалось так трудно? «Опасность». Это слово попало в Тамарину голову откуда-то извне. Оно было не плодом воображения, а таким же реальным, как Матецкий, угрожающий психушкой, как домработник, стоящий «за компанию», как вышедшие на улицу Оля и Света, как десятки надутых и пущенных в небо шаров. Если б Тамара чувствовала опасность для себя, она бы закрыла все двери и не отвечала на звонки («Как будто мне мог кто-то звонить»). Она бы пошла куда глаза глядят либо же при всём своём одиночестве нашла пару мест, где можно было не только спрятаться, но и неплохо устроиться. Она бы позвонила в полицию: авось, приедут добродушные и надёжные ребята вроде Андрея Андреевича и Павла Николаевича. Она знала, что делать сейчас, а раньше, в разные периоды жизни, не сопротивлялась бы, а искала страха, горя, даже смерти. Но угроза нависла не над ней. Кто-то невидимый, мимикрирующий, скользкий, сливаясь с дождём, проползая по жёлтым и серым улицам, не выделяясь из толпы, сливаясь с толпой, следовал за артистами. Он влезал или только хотел влезть в судьбы известных людей, и не последним в его списке был Дима. Женщина не знала, кто этот человек, но одни мысли о нём вмиг напомнили ей о завывающем в ночи ветре, стуке ветвей в окна и о шагах мертвецов, крадущихся по подъездной лестнице к квартире. Это был липкий, лишённый жеманности и показушного благородства, страх. Тамару затрясло. Что делать? Что делать?.. Впервые в жизни она ясно поняла, что не имеет права трогать Диму, но не предупредить его об опасности было бы преступлением. Соучастием. Тамара нашла старый, в своё время не нашедший получателя, конверт. Взяла бумагу и села писать письмо. Она бы положила его в конверт и с чувством выполненного долга отнесла на почту или в почтовый ящик семьи Маленковых, трещащий от фанатских писем, не искала бы новой встречи, но знала, что письмо с конвертом должна отнести лично. Женщина старалась не посвящать певцу любовные оды. Сейчас было важней написать о деле. «Здравствуйте, Дмитрий Юрьевич!» Называть Диму Дмитрием Юрьевичем уже было непривычно. Тамара застопорилась, но взяла себя в руки и написала, что хотела: «Это письмо о чём-то важном, серьёзном. Если бы оно не было важным, я бы вас не тревожила. Прошу, прочтите моё письмо (я постараюсь написать немного) и будьте внимательны и осторожны. Это не шутка, не розыгрыш и не длинное признание в любви. Берегите себя, Дмитрий! Берегите свою семью. Потому что я чувствую, что вам грозит опасность. Вы можете посчитать, что это плод моего воображения, но никогда раньше мне не было за вас так тревожно. Хотя мы почти не общались лично, вы много значите для меня, вы мне не чужой человек. А когда человек для тебя очень много значит, ты чувствуешь его: его радость и счастье, его печаль и горе. Я чувствую, что вы и, возможно, ваши близкие и ваши друзья-артисты не в безопасности. Как будто вам хочет навредить какой-то злой человек. К сожалению, я не провидица и не знаю, кто он и что может сделать. Есть только мои ощущения, которые вы вправе проигнорировать. Но всё-таки БЕРЕГИТЕ СЕБЯ. Пожалуйста, берегите. Независимо от того, насколько я для вас больна и неприятна. Речь сейчас не обо мне. Спасибо за то, что прочитали письмо. Дмитрий Юрьевич, я очень надеюсь, что у вас всё будет хорошо. Тамара Пушкарёва». Письмо было без единой ошибки: любовь к Дмитрию, любовь к «Гимназии» и уважение к русскому языку, полученные в школе знания остались с Тамарой навсегда. После того, как Пушкарёва запечатала письмо, беспричинная тревога мучила её недолго. Ничего не мерещилось ей в ноябрьской ночи. К спальному району Химок на цыпочках подкралась зима. На фоне иссиня-чёрного, с качающимися лысыми ветвями, пустыми скамейками и рассеянным фонарным светом, пошёл снег. Сначала казалось, что в небесной канцелярии нечаянно перевернули коробку мелких декоративных снежинок для какого-то детского спектакля, а потом мелкие снежинки сменились крупными хлопьями. – И выпал первый снег, – сказала Тамара Пушкарёва.***
– И выпал первый снег, – сказала Дарья Ситникова. От иссиня-чёрного неба осталась пара лоскутков. Над городами плыли белые, в ночи кажущиеся серыми, облака. – Что ты так шею выгибаешь, лебедица? – спросил папа. – Пам-пам, пам-пам, пам-пам, пам-пам, – пропела Даша на мотив «Лебединого озера». – Смотрю на облака. – Ты лучше смотри, – серьёзно сказала мама, – что там форточка и дует. Ещё заболеешь. Ты же не собираешься ехать заражать Лёшу! У Даши улыбка расплылась до ушей. Второй раз в жизни мама называла Алексея Галыгина Лёшей. От имени Лёша веяло добротой и спокойствием детства. Имя Лёша, краткое, интимное, с мягким «ль», ласкало Дашин слух. Слыша имя Лёши, Даша тут же представляла этого мужчину в белой рубашке и джинсах, улыбчивого и уверенного в себе, со склонённой набок головой. Ей хотелось однажды назвать Алексея лично Лёшей, но она была не против и «Алексея Сергеевича»; в конце концов нормы этикета – обращаться к человеку, который старше тебя и выше по статусу, по имени-отчеству. Она и Дмитрия Юрьевича завтра назовёт Дмитрием Юрьевичем, а не Димой: «Дима» – это когда ты слушаешь кассету или Ютуб, деловые отношения – совсем другое, там без «Юрьевича» не обойтись. – Ты бы спать уже ложилась, – учила мама. – А то приедешь к артистам с синяками под глазами. – И простуженная, – напомнил папа. – Я буду, буду ложиться! Просто мне ещё немного не спится... Я же сова (и лебедица), а не жаворонок. Даша отошла от окна с блаженной улыбкой. Ещё раньше не было до конца ясно, как, когда состоится встреча Даши с её любимыми артистами, кто первым заведёт разговор об этой встрече после предварительного решения сестёр Маленковых. Сегодня вечером всё решилось! Алексей Галыгин договорился встретиться с Дмитрием Маленковым первого декабря в одиннадцать ноль ноль. «Па-а-ап!» – закричала на весь дом Светлана и, пробежавшись по коридору на втором этаже, кинулась в папины объятия, напоминая о Даше. «Послушай, Лёха, мне тут Света говорит...» – начал Дмитрий. Выслушав его, Алексей, улыбнувшись и сощурившись, добродушно сказал: «Пусть Дарья приезжает». И добавил почти без паузы: «Мне было бы приятно вновь увидеть эту девушку». – Мам, пап, Алексей так и сказал: «Мне было бы приятно вновь увидеть эту девушку»! Мама спросила: – Это тебе Светлана передала? – Да! – Вы с Диминой дочкой друзья, да? – сказала мама с восхищением и небольшой осторожностью. – С дочками. С Ольгой мы ведь тоже общаемся, работаем и дружим. – Ясненько. Ситниковы радовались за дочь. Их не интересовал свой социальный статус: к работам бухгалтера и лора они относились с почётом и благодарностью. Уж тем более им не нужно было, чтобы, используя связи с артистами, Дарья двигала их семью «наверх». Они просто видели, что ребёнок счастлив. Оттого сами становились счастливее. – Дашенька, а ты можешь для нас попросить автографы? – поинтересовался папа. – Без проблем, – выпалила Даша и ответила вдумчиво: – Д-да... Думаю, да. – И ещё одно, – стал суровей папа. – Понимаешь, Алексей Галыгин и Дмитрий Маленков – это мужчины. Взрослые мужчины. – Взрослые женатые мужчины, – подчеркнула Дарья, давая понять, что ей ясна папина мысль. – Вот именно. Я бы не хотел, чтобы... как бы... Даша засмеялась и немного обиделась: – Пап, ты думаешь, моей чести будут угрожать советские артисты?! Хм! Но Галыгин и Маленков – приличные люди! Разве это непонятно по тому... по тому, как они живут, какие песни поют, о чём думают? – Ну, о чём они думают, никому неизвестно, – рассудил папа, в то время как Дарья про себя сказала: «И никто не знает, о чём думаю я». – Папа, посмотри их интервью!!! Посмотри, как тепло о них отзывается Павел Яковлевич. Присмотрись к мимике, поймай эмоции Алексея. Посмотри выпуск Бориса Корнеева, какой там Алексей. Это... Да это самый добродушный в мире человек! Он мне ничего плохого не сделает! Он хороший! – Я знаю, что он хороший. Не сотрясай комнату вибрацией своего голоса. – Буду сотрясать! – Я не хотел тебя обидеть. Я просто хочу сказать, что с любыми, даже хорошими людьми нужно быть осторожной, понимаешь? – Да. – Папа дело говорит, – вставила мама. Даша вновь засмеялась: – Почему всегда меня предупреждают о других людях? То с артистами нужно быть осторожней. То бабушка в детстве придумывала, будто меня бандиты похитят, из попки котлеты сделают, прям весь мир у бабушки состоял из бандитов, воров и наркоманов, а машины, по её мнению, могли себе позволить только преступники. Тут засмеялся Андрей. Тёща перегибала планку с воспитанием, было дело, и он до сих пор считал, что Дарья не знала, насколько сильно; а Дарья с некоторых пор знала всё. – А почему других людей не предупреждают насчёт меня? Может, я тоже плохая? – Да для кого ты плохая?! – Может, я буду приставать к Дмитрию так, что явление Тамары Пушкарёвой народу покажется цветочками? – Не сравнивай себя с этим убожеством, – попросила мама. – Ладно, ладно, – подвёл черту папа. – Всё будет в порядке. Просто мы родители. Мы волнуемся. – О МАЙ ГАД! Чего вы так себя не бережёте? «Ношпу» или валерьянку вам что ли выпить? Вот как сделать так, чтобы вы не волновались? Ответ был прост: – Вернуться живой, здоровой и счастливой и привести нам автографы. – И цветочек аленький, – пошутила Дарья и напела: – «А я цветок, простой цветок». – Взгляд её изменился. – Блин, а мне бы хотелось как-нибудь посмотреть на всех «Добрых друзей»: на Александра Будницкого, он прикольный, на Игона из «Охотников за привидениями» похож; на Людмилу Бирюкову, многие её любят и хотят увидеть снова; на Виктора Ласточку, норм музыкант и Лёше... – вот она и назвала Галыгина Лёшей, но ещё не лично, – Алексею то есть помогал, с той же «Весёлкой». – Я думаю, ты и с «Добрыми друзьями» встретишься, – с уверенностью сказала мама. – Хотелось бы. Ансамбль обычно по воскресеньям репетирует. Но когда как. Без Алексея репетиция не состоится. А он завтра видится с Дмитрием. И со мной. И, может быть, с нами будут дети! – Какие дети? – Мама подумала про какой-то детский коллектив, который будет на подтанцовке или бэк-вокале у кого-то из артистов. А папа подумал о том, что тут же про себя называл бредом и не озвучил. – Я имею в виду Галыгиных и Маленковых. Веру, Диму (это внук Алексея), Светлану, Ольгу. – А-а... Такс, ты спать наконец ложишься или нет? Помни, что снег повалил. Тебе понадобятся силы идти по снегу до транспорта. И возвращаться тоже по снегу! Если он квашнёй к вечеру не станет. А по квашне идти ещё тяжелей. – Ложусь. – Дарья ещё раз взглянула в окно. – Только послушаю песни на телефоне. Одну песню. Даша залезла на кровать, взяла на руки Булочку с выражением мордочки «Я вообще-то спокойно себе сидела, а тут меня схватили», положила на грудь, как на полочку (вот для чего нужен третий размер), одной рукой поддерживая животное за попу, а другой рукой занимаясь телефоном. – Конечно-конечно! – сыронизировала мама. – Тебе же Галыгина в последнее время ой как не хватает. «Да, не хватает» – произнесла Дарья мысленно, с чувственностью и толикой грусти. Но сейчас она не собиралась включать ни «Ангела», ни «До свиданья, Неаполь!» Её интересовала «Гимназия». – Провожу осень. Послушаю «Июль». – А-а. Ну слушай, слушай, только про сон не забывай! Родители пожелали Даше спокойной ночи. А она воткнула в уши зелёные наушники с потерянными «ухами» и нашла в Ютубе то, что искала: – «Жар долгих летних дней осенью прошёл. Мы теперь одни. Пусть ночи холодны, Было хорошо видеть летний сон. Жар долгих летних дней. Смех былой любви, Грусть былой любви. Нам надо быть честней. Друг друга отпустить, дальше жить, дальше жить. Меня ты оживи, о-жи-ви, о-жи-ви-и-и. Ле-ето, лето... Солнца нет, и нам не светит Быть вдвоё-ом. Очутимся под дождём. Лето, лето... Может быть, оно ответит, Где июль, наш июль. Жар долгих летних дней. Их пропал и след. А ско-ро пер-вый снег. Снег первый – ерунда-а-а. Как будто в летний день Наших слов вода-а, только лишь вода-а-а, а-а, а-а. Ле-ето, лето... Солнца нет, и нам не светит Быть вдвоё-ом. Очутимся под дождём. Лето, лето... Может быть, оно ответит, Где июль, наш июль. Лето, лето... Солнца нет, и нам не светит Быть вдвоём. Очутимся под дождём. Лето, лето... Может быть, оно ответит, Где июль, наш июль. Лето, лето... Может быть, оно ответи-и-и...ит, Где июль, наш ию-юль. Наш ию-ю-уль». Под последние аккорды девчачьих гитар за окном повалило так, что в пору было бы послушать «А снег не знал и падал», но слушать что-то ещё Даше не захотелось. Вскоре девушка заснула.