* * *
За учебу Далила принимается с тем же рвением, с каким берется за все в этой жизни. В конце концов, все в мире – алгоритм, последовательность шагов. Пройди их, и получишь приз. Ее призом на этом уровне становится библиотека. И какой это приз! Самаритянская Медицинская Академия принадлежит Ордену Неприкасаемых, первым, кто собирал знания Зодчих и первых Горизонтов, последним, кто хранит технологии, утраченные и забытые так давно, что они кажутся легендой. И каким-то чудом Далила оказывается в святая святых. В инфотеке Ордена. После занятий она зажигает лампу над столом и ищет среди манускриптов и свитков. Ищет после бури следы на песке – и то в этом случае ее шансы были бы выше. Далиле все равно. Она это делает даже не ради семьи. Не ради амбиций стать той, кто пообещает миру спасение под клеймом «Целер-Делекта». Это поиск… Ради поиска, наверное. Ради того, что скрывается за видимыми им осколками того мира, за Вратами и лечебными скарабеями. – Приятно видеть такое стремление к знаниям, – с улыбкой замечает наставница, встретив ее в инфотеке. Госпожа Саадия преподает им радиационную и гиперболезнь. Впервые увидев ее, Далила чувствует, как что-то выбивает ее из колеи. Саадия не похожа на члена Ордена. Не в представлении Далилы. В ней нет аскетизма, в ней нет бесстрастности сестры Альмаз. И Далиле бы вспомнить госпожу Ариас, дипломатку, которую так любит «Глашатай»: не все члены Ордена строги и носят вериги. Но Далила обманывается. – Ордену очень повезло получить тебя в послушницы, – говорит ей Саадия. – Твой ум и твои старания могут принести ему много пользы. Послушничество – это формальность. Все студенты становятся послушниками, и почти все разлетаются после выпуска. Мало кто остается. Точно не Далила. – Не думаю, что Орден будет рад человеку с моим именем. Они почти конкуренты, Орден и «Целер-Делекта». Бионические импланты и медикургия. – Вывод, основанный на твоих умозаключениях, не обязан быть абсолютной истиной, – замечает Саадия. «Спроси, прежде чем выдумывать», – говорил вместо этого Далиле отец. Поэтому Далила почтительно склоняет голову и не спорит. – Госпожа слишком добра ко мне. – Сестра, – поправляет ее Саадия. Все они братья и сестры в Ордене. Но у Саадии глаза блестят золотом, а голос слаще меда. Далила не хочет думать о ней как о сестре.* * *
В первый раз это происходит случайно. Медикургия максимально автоматизирована. Мониторы и сканеры, боты-диагносты. Однако медикурги все равно необходимы. До сих пор некоторые вещи может сделать только человек. Но… Там, где присутствует человек, человеческий фактор неистребим никаким количеством техники. Далила ошибается. Что-то в последовательности шагов дает сбой. Цена ее ошибки – жизнь. Тело, которое отдают для отправки в крематорий. Далила второй год в Академии. Все они между занятиями крысиным хвостиком следуют за своим наставником в госпитале. Ей же, такой умной, такой старательной, даже доверяют иногда вести прием самой. Без присмотра. Ее наставник, брат Треор, говорит, что это легкий случай, и оставляет ее одну. Далила ошибается. У ее пациентки шестеро детей, старшая девочка держит на руках карапуза, которому еще не исполнилось и года. Ее муж из последних сил держится, но видно, что еще немного, и этот грузный мужчина расплачется у всех на глазах. Семья прощается с ней возле больничной койки. Брат Треор выражает им соболезнования. Он ничего не говорит Далиле. Далила не знает, куда бежать. Ей больно. Она не может дышать, будто из легких откачали весь воздух. Саадия гладит ее по косам. – Мы все совершаем ошибки. Мученик это понимает. И прощает. Он видит наше раскаяние и дарует избавление. Просто раскрой ему свое сердце и позволь увидеть. Это не помогает. Ничего не помогает. Когда Саадия уходит, Далила лежит на полу. В каждой комнате общежития висит изображение Мученика. Но нет алтаря, как у них в домашней часовне. Мученику он не нужен. Единственное подношение, которое он примет – честная исповедь и покаяние. Далила кается. В том, что совершила сегодня, и что совершила раньше. Комнаты общежития скудно обставлены: матрас, письменный стол, Лик Мученика и тумбочка, в ящике которой лежит плеть. Далила помнит, сколько нервных смешков она вызывала у них в первые дни. Дрожащими пальцами она берется за плеть. Далила молит. О прощении. О помиловании. С первым же ударом она срывается на крик. Больно. Но это хорошая боль. Впервые за сегодня по ее лицу текут слезы. Это ее покаяние.* * *
Во второй раз это происходит намеренно. После окончания учебы Далила остается в Ордене. Это тоже ее покаяние. Ее плата за то, что Консорциум правит Горизонтом, но девяносто девять процентов людей даже на «Кориолисе» не живут – выживают. И умирают очень рано, выжженные дотла, высушенные и перемолотые. Умирают каждый день на койках в лазарете при Санатории. Семья ее не понимает. Отец отрезает ее от семейных счетов в надежде, что без финансирования дочь образумится. Брат орет на нее, заявившись в Санаторий, устраивает скандал и называет фанатичной дурой. Пусть. Теперь Далила живет и работает в Санатории самаритян. Больше никакого Шпиля. Это простая жизнь, в ней нет места слугам и стилистам, приемам и вечеринкам. Зато у нее есть ее работа. Ее покаяние. Каждое утро Далила выходит из глиняного домика, кажущегося игрушечным, и поднимается по лестницам в приемный покой. Каждый день пытается помочь, если не исцелить, то облегчить. Люди, которые к ней приходят – трудяги, получающие ровно столько, чтобы не умереть от голода, мигранты, пытающиеся поймать свой шанс, беглецы. Но сегодняшний ее пациент не таков. Окейн Ласкари находится на противоположном конце спектра. Находился. Далила помнит все, словно это было вчера. Как по Студенческому кварталу пронесся слух, что некоторые студенты исчезают не с концами. Как в «Глашатае» появилась новость о найденных в Университетском парке двух расчлененных телах. Их было не двое. А когда Вершители пришли к Окейну Ласкари, он даже не пытался что-то скрыть. «Глашатай» запечатлел его самодовольную улыбку. Впервые – после интервью, где он рассказывал о превосходстве чистой зенитийской крови. Потом – когда Гегемония предоставила неоспоримые доказательства его невиновности. Окейн Ласкари избежал правосудия. Но семья его не простила. И теперь он лежит перед Далилой. Одиннадцать подростков. Никаких праведных поступков не хватит, чтобы перевесить такую чашу. Словно по наитию она подходит к арахниду-медикургу. Тот собирает информацию, чтобы послать ей на коммуникатор. В их благословенный век медикургия максимально автоматизирована. Но остается человек и человеческий фактор… Далила пробегает пальцами по блоку управления. Арахнид медленно поднимает щупальца и замирает. Потом скажут, что это был сбой программы. Или нет. Не проходит и сегмента, как к ней приходят. Он делает вид, что еще один пациент. Но вместо того, чтобы рассказать о своем недомогании начинает сразу с вопросов. – Госпожа Целер? Ее имя иногда вызывает вопросы – хотя большинство ее пациентов слишком заняты своими проблемами, чтобы обращать на него внимание. – А правда, что это к тебе попал Окейн Ласкари, госпожа? Далила достаточно видела репортеров, чтобы опознать его манеру. Она вызывает охрану. Через несколько дней ее имя во всех новостных программах «Глашатая». «Окейн Ласкари не был настолько болен», «он не мог умереть», «подозрительное совпадение»... – Ты правда это сделала? Саадия в гневе еще меньше похожа на члена Ордена. Золотые глаза метают молнии. – Да. Далила заваривает чай. В домике пахнет свежесорванной мятой. – Можешь посмотреть на камерах. Удивительно, но ей не страшно. С того самого дня на нее снизошло спокойствие – впервые с ее первой врачебной ошибки. Саадия дает ей пощечину. – О чем ты думала? Как ты вообще посмела?! Далила не пытается объяснить, что, если в мире есть справедливость и Судья, то он бы не позволил ублюдку Ласкари выжить. Она была лишь орудием. Это между ней и Мучеником. Ее сердце открыто ему. И если Мученику не понравится то, что Он там увидит, она с радостью примет Его наказание. – Орден считает, что тебе на время отойти от дел. – Орден меня выгоняет? – Нет, – недовольно отрезает Саадия. Далила не сомневалась. Никто не вырастает на верху Шпиля наивным. Если Орден решил привлечь Целер, он ее просто так не отпустит. – Орден возмущен подобными обвинениями в твой – и его – адрес. Тем более, что они совершенно голословны. Но эти подозрения – удар по его репутации, и тебе лучше некоторое время не работать с пациентами. Можешь оставаться жить здесь. Возможно, так будет даже лучше, если ты не будешь выходить. Там посмотрим. Саадия – ее Саадия, ее погибель и ее покаяние – уходит.* * *
Жизнь Далилы становится еще более простой. Семья окончательно обрывает с ней контакты. У нее больше нет работы. Нет допуска в инфотеку. Свои дни Далила проводит за самой низкой из работ в санатории. Она стирает белье и моет койки, оттирает после тысяч ног пол. Иногда сидит за чаем с пахлавой на Площади Пряностей, где слишком много людей, чтобы кто-то обратил внимание на женщину в дупатте, или с книгой в Саду Неприкаянных. Обычно люди избегают уединенных мест в Саду, но Далиле уже нечего бояться. Она сидит на скамейке среди зарослей жасмина. Никто никогда не заходит в этот уголок Сада, поэтому появление молодой женщины становится сюрпризом. – Салам, – здоровается она. – Госпожа Целер? У незнакомки неожиданно синие глаза. Богато расшитая абайя такого же яркого цвета скроена из слишком дорогой ткани, чтобы женщина была репортером или частным детективом. На Вершителя она тоже мало похожа. Далила здоровается и выжидает, что будет дальше. Приглашает присоединиться на скамейке. Предлагает чай. – Мне нужно, чтобы ты познакомила меня со своей семьей. Далила бы рассмеялась, если бы еще умела. – В таком случае ты обратились к самому неподходящему человеку, почтенная. Моя семья отреклась от меня. Как и Орден. И Саадия. Женщину это не смущает. – Я могу это исправить.