***
Утром Дазая разбудил звук СМС, которое так некстати пришло именно в шесть. Открыв глаза, шатен заметил, что Чуя спит и, повернувшись лицом к нему, прижавшись, как маленький котёнок, тихо посапывает. Чуть полюбовавшись спящим парнем, Осаму взял телефон и, разблокировав его, прочитал сообщение: «Доброе утро, занятия на сегодня отменяются, так как у учителей медкомиссия», — гласило оно. Уголки губ Осаму дёрнулись в лёгкой улыбке. Положив устройство обратно под подушку, он притянул Накахару ближе к себе и, уткнувшись носом в рыжую макушку, опять постепенно стал проваливаться в царство Морфея.***
— Эй, Дазай, вставай... — тихий шёпот разбудил спавшего подростка. — Что случилось? — сонно потирая глаза, вопросил шатен. — Мы в школу опаздываем... — так же тихо пояснил Чуя. — Сегодня занятия отменены... — всё ещё толком не проснувшись, Дазай показал своему другу СМС и сел на кровать. — Ой, я, наверное, не заметил, прости, что разбудил... — Накахара виновато опустил голову и закусил нижнюю губу. — Ничего, всё равно нельзя весь день спать. Между парнями повисло молчание, прерывавшееся тиканьем часов. Дазай рассматривал ещё сонного Чую, а сам Накахара рассматривал поверхность кровати. Вдруг комнату наполнил звонкий смех, от удивления рыжик аж подпрыгнул, а шатен залился ещё более сильным смехом так, что впалые щёки покрылись розовым румянцем, глаза заслезились, и Осаму, согнувшись пополам, начал артистично вытирать уголки глаз указательным пальцем. — Ох, боже, — еле успокоившись, наконец заговорил шатен. — Ну, что ты такое лицо делаешь, будто я тебя убью сейчас? — З-заткнись! — От смущения Чуя кинул во вновь смеющегося Дазая подушку. — Ай! За что? — приложив руку к щеке, куда пришёлся удар, воскликнул Осаму. — За всё хорошее! Смех шатена прервал звук очередного сообщения, посмотрев на экран и увидев, от кого оно пришло, Осаму сразу поменялся в лице. Нахмурив брови, он что-то напечатал и, чуть ли не кинув телефон на кровать, посмотрел в сторону окна и недовольно замолчал. — Что-то случилось? — тихо спросил рыжик, чуть ближе подползая к Дазаю. — Опять Энни... — зло выдохнул кареглазый. — Заебала уже. — Слушай... Можно задать вопрос? — Можно. —Почему ты так ненавидишь её? — парень устремил взгляд голубых глаз в карие. Как же Осаму любил ощущать взгляд Накахары на себе! Его глаза были похожи на два осколка льда, которые впивались и выпытывали из тебя правду. Хоть сам Чуя был очень робок, но глаза явно жили своей жизнью или, наоборот, они показывали другую сторону рыжика. Эта сторона была никем ещё не виданной, даже самим обладателем этого взгляда. Подросток искусно зачаровывал своим взглядом, он то расслаблял, то, наоборот, бросал в холодный пот, пристально смотрел, не отрываясь ни на секунду, играл и запутывал, уносил далеко-далеко, туда, где нет ничего, кроме чистых, ничем не скрытых эмоций и желаний, где получается говорить только правду, а за ложь светлое пространство становится не небом или голубой водой во время штиля, а самым что ни на есть тёмно-синим лесом, пучиной глубин, куда солнечный свет не достаёт. Под этим взглядом иногда становится не по себе, иногда, наоборот, становится так хорошо, что ты готов вечно смотреть в эти голубые омуты. — Потому что раньше она меня обижала, — такой детский ответ, но по-другому не хотелось отвечать. Чуя как воплощение детства: кажется, если отвечать «по-взрослому», то на тебя лишь уставится наивный детский взгляд, который ничего не понимает и не хочет понимать. Пристально смотря в потемневшие глаза, Осаму решил продолжить, убедившись, что сейчас разговаривает не с пятилетним ребёнком и уж точно не с тем, кто не хочет ничего понимать. — Мы с ней дружили с детства, как только пошли в школу, она зачем-то настроила весь класс против меня и сама стала всячески обзывать. Пару раз даже била. Так как всё это было в началке, я не мог дать ей сдачи из-за того, что был слаб. Потом я попросил отца перевести меня сюда и начал заниматься своей физической подготовкой. А сейчас я узнаю, что должен буду жениться на ней по окончании школы. — Голубые зеркальца смотрят сквозь. — Знаешь, что интересно? — зеркала вновь сфокусировались на карих глазах и слегка сощурились. — Когда ты о ней говоришь, у тебя даже голос меняется. Становится не твоим. — От такого заявления Дазай почему-то испугался. Неужели он до такой степени опустился? — Почему ты её так ненавидишь? — вновь спрашивает Накахара. Цвет глаз напоминает ночное небо, но без бликов звёзд или большой луны. Ложь. Осаму лжёт, даже не краснеет. — Я же тебе объяснил... — изумился Дазай. Он не собирается сейчас говорить правду. И уж точно не собирается проигрывать. — Объяснил. Но я твоим объяснениям не верю. — Шатена бросает в жар, а по лицу скатывается капля холодного пота. — Ты не настолько злопамятный, чтобы ненавидеть кого-то потому, что он когда-то давным-давно тебя обижал. Это на тебя не похоже. — Он был настолько убеждён в своих словах, что шатену даже начало становиться не по себе. Неужели так быстро раскрыл? Ну уж нет. Он так быстро не проиграет! — Это очень на меня похоже. Это я и есть. Мои подлинные злые эмоции! — Сердце бешено колотилось, руки начало трясти. Это злость? Он злится на себя или Чую? Если всё же на подростка, то он точно себе этого не простит. Чуя даже не спорит. Прикусывает палец и погружается в задумчивость. Он не любит споров, не любит ничего доказывать и отстаивать свою точку зрения. Но от этого его позиции не делаются слабее. Один — ноль в пользу голубоглазого. Шатен в проигрыше, но не особо этим расстроен, ведь это же Чуя. Но лёгкая пелена злости, уже точно на себя, не даёт отпустить факт проигрыша. Кареглазый легонько бодает его лбом: — Эй, не уходи слишком далеко. Мне тебя там не видно. — Что? — рыжик поднимает удивлённый взгляд на улыбающегося Осаму. — Когда задумываешься, такое чувство, будто ты куда-то уходишь. Чем дольше думаешь, тем меньше мне тебя становится видно. Не делай так, я хочу тебя видеть. — Хорошо... — тихо отозвался рыжик, и на его щеках выступил розовый румянец. Вот он — такой привычный и родной Чуя, с ясными глазами и вечно смущённый. Нет больше того, кто готов пытать ради правды, нет второго «я» и нет холода во взгляде, от которого пробивает крупная дрожь и катится холодный пот. Да, Накахара не любит споров, но при чьей-то лжи, видимо, просыпается его сумасшедшая личность, которая не оставляет шансов на победу и медленно и мучительно убивает. — Раз уж у нас сегодня вновь день откровений, — решил отыграться шатен, — то задам тебе такой вопрос: почему ты так сильно не хочешь признавать свою уникальность? — Рыжик втянул шею и опустил голову так, что рыжая чёлка вновь нагло лезла в глаза, а руки предательски сильно затряслись. Спустя какое-то время шатен всё же услышал ответ: — Понимаешь... Я ведь не личность, ну, не яркий человек... — «Что? Не личность, не яркий человек? Боже, Чуя, что ты несёшь вообще?!» — Вот, к примеру, Ацуши; когда перед твоими глазами с трудом управляющий своими эмоциями человек, рвущий и мечущий по поводу и без повода, внезапно переходящий от смеха к слезам, не умеющий прятать ни любовь, ни ненависть, то это красиво, это привлекает, как яркие пятна на крыльях бабочки, закручивает, и уносит, и порабощает, но очень немногие способны выдержать яркую личность Накаджимы дольше нескольких часов, даже не являясь объектом его чувств. — «Именно, но при чём тут ты?!» — Да здравствует Рюноске, нервы Рюноске, его терпение и всё остальное, чего нет у меня, может, ему это ближе и понятнее, потому что он и сам был таким, пока не загремел к настоящим психам. — «Не смей сравнивать себя с кем-то, слышишь?!» — И да, они очень хорошо смотрятся, эта парочка в вечном накале страстей. — «Да, не спорю, но не смей, слышишь?! Не смей сравнивать себя с кем-то другим, ты лучше всех в тысячу раз, ты, мать его, самый лучший человек в моей жизни, я не позволю, слышишь?! Не позволю тебе себя сравнивать с кем-то, кто не лучше тебя!» — Не хотелось бы тебе, чтобы я был как Ацуши или Акутагава? — Всё. Добил. Чуя, издав тихий смешок, притянул ноги к себе и уткнулся лицом в содранные колени, так что рыжие волосы красиво обрамляли и прятали его тело наполовину. — Это нервы, просто нервы, как оголённые проводочки, свисают во все стороны и за всё цепляются, при чем здесь личности и степени их яркости, глупое ты существо? Ты гораздо лучше всех, кого я знаю, ты прекрасен, слышишь? Не смей сравнивать себя с кем-то! — Но в ответ только покачивание головой и поджимание губ, хочешь — скрежещи зубами, хочешь — бейся головой о стену, выводы сделаны раз и навсегда и пересмотру не подлежат. Дазай смотрит на него, спрятавшегося под волосами до самых бёдер, он закрывает глаза, считает про себя до десяти и мысленно крепко прижимает к себе, боясь пошевелиться. Чуя послушно валится на него, как будто он и вправду это сделал, поражённый его чуткостью, шатен обнимает подростка уже по-настоящему, а не руками-невидимками и крепко прижимает к себе. Он уткнулся носом в рыжую макушку, вдыхая аромат мяты и киви, а тонкие пальцы стали перебирать морковные кудрявые прядки. — Мы же не будем рассуждать о ярких личностях, а? Не будем дальше перебирать их одну за другой, таких особенных и прекрасных? — шёпотом спрашивает Осаму. — Если ты не против, мы не будем этого делать. Ты ведь не против? — Нет, конечно... Накахара ёрзает, задирая голову, чтобы посмотреть на выражения лица Дазая, но тот закрывает ему обзор подбородком снова и снова, пока он не успокаивается и не сворачивается в нежно-кошачий, почему-то такой привычный боку клубочек. — У нас очередное достижение... — издав тихий смешок, заметил Дазай. — Ты теперь сам за объятиями тянешься, даже нарадоваться этому не могу. Как котёнок. Свернулся в клубочек под боком и лежишь. Делай так почаще. — Во время своей речи Осаму раскачивался из стороны в сторону, имитируя действия любящей матери, которая укладывает своего ребёнка спать, иногда чуть сильнее сжимая в объятиях притихшего Чую. — Как я, наверное, надоел тебе своим нытьём, — спустя долгое молчание отозвался Накахара. — Нет. С чего бы это? — чуть возмутился Осаму. — У тебя сделался такой несчастный голос. — Просто я не переношу эту тему: «А не хотелось бы тебе, чтобы я был как...» Нет, не хотелось бы. И никогда не захочется. Может, в один прекрасный, неповторимый, исполненный мудрости день ты это поймёшь. В этот день я даже покрашусь во все цвета радуги и набью тату. — Нет. Не надо... Я этого не стою... — тихо возразил голубоглазый. — Мне для тебя ничего не жалко. — Надо, пожалуй, разобраться с тем, что ты мне недавно сообщил, — быстро сменил тему рыжик. — Ты это о ком? — с подозрением спрашивает шатен. — Об учителе, что ли? Хочешь что-то сообщить или просто не можешь отделаться от его мужественного образа? Не припоминаю, чтобы мы раньше о нём говорили. — А если я и вправду хочу сказать тебе что-то? Именно о нём. — Теперь уже Осаму тянет шею, чтобы заглянуть ему в глаза. — Только не говори, что влюбился в него без памяти, всё остальное я как-нибудь переживу. — Ты правда думаешь, что я ему нравлюсь? — Да, я так думаю. Это очевидно. Ты обращал внимание, как он на тебя смотрел, когда ты в маске в школу зашёл? — Нет, не обращал... Он просто поинтересовался, всё ли со мной в порядке. — Глупый Чиби-Чу... — Осаму тяжело вздохнул. — К чему вообще такие вопросы? — Да так, просто так... Они какое-то время сидели молча. Шатен сжимал в объятьях голубоглазого, уткнувшись в рыжую макушку и вдыхая запах шампуня, а парень жался к нему всё плотнее и плотнее. Эта весна ещё дождливей и в несколько раз холоднее прошлой. Видимо, и лето будет не особо жарким. До каникул остаётся буквально ничего, Осаму уже думает, как бы предложить встречаться этому лучистому летнему чуду, которое так плотно к нему сейчас прижато явно в поисках желанного тепла. Хотя не сказать, что сейчас чересчур холодно, но такому худому подростку явно холоднее, чем шатену. — А как он выглядит?.. — вдруг спрашивает Накахара, после чего опять поднимает голову в надежде посмотреть в лицо шатену. — Кто? — изумляется Дазай и смотрит в голубые глаза. — Ну... Тот кто тебе нравится... — тихо поясняет Чуя. — Скажу так; ты знаешь его лучше, чем кого-либо. — Что? — Недопонимание в его омутах, как сладкий вкус победы, отзывается в сердце шатена. Один — один. — Что слышал. — Это ведь не Ацуши? — немного стушевавшись, спрашивает подросток. —Нет, конечно! Ты что, сдурел?! — таращится шатен и крутит пальцем у виска. Нет, Ацуши, конечно, парень неплохой, но явно не в его вкусе и тем более он уже занят. — Ну, а кто тогда?! — Да господи, рано ещё тебе знать! Спустя какое-то время словесной перепалки, парни всё же успокаиваются, и Чуя принимает поражение. Два — один в пользу Осаму.***
— Не хочешь погулять? — спросил за завтраком Дазай, вновь смотря на нервного Накахару, которому вновь не по себе от приёма пищи. — Я-то не против, но вот в чём мне идти? — подняв голову, спросил рыжик. — Найдём, не переживай! — широко улыбнулся шатен. Через какое-то время оба парня встали из-за стола. Когда Чуя вызвался помыть посуду, Осаму отверг его предложение и сам вымыл тарелки и столовые приборы. Ох, знал бы Мори-сан, что его племянничек моет посуду за кем-то, заставил бы делать это и за него. Потом кареглазый пошёл искать одежду для своего горячо любимого друга и всё-таки нашёл: чёрный свитер с надписью «I hate my dreams» и голубые стретчевые джинсы, которые остались от его двоюродной сестры. Но как позже оказалось, Накахара чуть ли не вываливался из этих штанов, тогда Осаму пришлось искать ещё и ремень. С горем пополам одев парня, Дазай стал и сам одеваться. Чёрная водолазка и свободные бежевые штаны, подпоясанные чёрным поясом. После достаточно долгих сборов парни всё же вышли на улицу и направились к парку.***
Как только они дошли до места назначения, Осаму взял Чую за руку и сжал их пальцы в замок. На такое действие Накахара густо покраснел и отвёл взгляд в сторону от улыбавшегося Дазая. — Скажи, Чуя, почему ты не зовёшь меня по имени? — поинтересовался шатен, чтобы хоть как-то обратить на себя внимание. — Даже не знаю... Просто как-то непривычно... — но, к большому сожалению кареглазого, рыжик так и не повернул голову в его сторону. — Ну давай, попробуй! — широко улыбнувшись и встав прямо напротив голубоглазого, взяв того и за вторую руку, воскликнул Дазай. — Давай, просто скажи «О-са-му!» — О-осаму... — тихо сказал Чуя и ещё гуще покраснел. — Скажи ещё раз! — не убирая улыбки с лица, потребовал Осаму. — Но на этот раз смотри на меня! Немного помявшись, Накахара поднял красное лицо и, устремив взгляд голубых глаз в карие, сказал: — О-осаму... — после чего зажмурился и повернул голову в сторону. От сего действия Осаму сам покрылся румянцем. «Боже, Чуя, почему ты такой милый?» — судорожно сжав ладони Накахары своими руками, подумал шатен. — Слушай, может, это всё слишком рано и ты будешь недоволен... — тихо начал Дазай, поглаживая тыльную сторону ладоней Чуи. — Ты это о чём? — подняв смущённое лицо на Осаму, спросил голубоглазый. — Я это уже говорил тебе... Ты тогда мне не дал ответ на это... В общем... Я тебя... — Осаму~***