***
Во сне он слышал, как бежит, бежит, бежит в густой траве и спотыкается о влажную землю. Чуя улыбнулся во сне. Он почувствовал эту улыбку, удивился ей – и проснулся. Полежал немного, прислушался к себе и понял, откуда она взялась. Ибо ему снилось нечто гораздо более важное, нежели пение птиц или шелест молодой листвы. Они приходили неслышно. Уходили почти бесшумно. Они скользили вниз по холмам, точно тени облаков… Это бежали летние мальчишки. Чуя помнит, как сам был таким… Он помнит его друзей и помнит, что на холмах, в лесной чаще или же в поле гораздо лучше, чем в городе. Почему? Ну, во-первых, всякий знает, что на холмах, за городом, полным-полно друзей – они распугивают коров, предсказывают перемену погоды, с утра до ночи жарятся на солнце так, что кожа лупится, и обдирают её клочьями, как лепестки ромашек во время гаданий, и снова жарятся на солнце. Если хочешь их догнать, придётся бежать куда быстрее зайцев или лисиц. А в городе полным-полно врагов – они злятся из-за жары и помнят все зимние ссоры и споры. Накахра хмыкнул – уж что-то долгую философию развёл! Встал с кровати, немного пошатнулся и посмотрел в окно. Небо было затянуто свинцовыми тучами, но даже сквозь них пробивались тонкие лучи весеннего солнца. Вдалеке, нарастая, загремел гром. Ветра не было, но коварный холод улицы всё равно пробирался сквозь стены и обжигал кожу под свитером. Чуя подошёл к зеркалу, голова всё ещё была мутной, он боролся с сильным желанием сбежать вниз по лестнице и, вцепившись в Дазая, рассказать о своём сне, поведать о своем потаённом желании. Посмотрев на своё отражение, он в удивлении сделал два шага назад: «Неужели это я?» – ужаснулся он. Приятная пелена сна тут же отступила, уступая место удивлению и зарождающемуся страху. Отражение смотрело загнанно, оно было почти белым и с большим сине-жёлтым пятном на виске. Накахара подошёл ближе и начал всматриваться в стылые голубые глаза, впалые щёки и мертвенно-синие губы. «Неужели это и правда я? Да нет же… Быть такого не может! Как я могу так выглядеть?» Из смятения его вывел шум с первого этажа. Слегка покачиваясь на ватных ногах, парень спустился и застал Дазая на кухне. Он активно собирал вывалившуюся из столешницы кухонную утварь. – Доброе утро? – Чуя подошёл ближе к парню. – Что ты делаешь? Осаму даже не повернулся в сторону рыжика. Мутная пелена застелила глаза, а кровь начала болезненно гудеть в висках. И без того ватные ноги чуть подкосились, и подросток в смятении схватился за угол столешницы. – Ты злишься?.. Шатен повернулся всё в том же молчание к подростку. Тишина… Она давила, как что-то живое, как что-то, что может задушить. Чуя правда испугался, даже руки задрожали. Когда рука кареглазого поднялась на уровне рыжей головы, Накахара зажмурился и задрожал. Воздух стал разряжённым, а сердце так билось, что, казалось, вот-вот пробьёт грудную клетку, ноги почти не держали. – Дурашка. – Каково было удивление голубоглазого, когда вместо удара ему дали слабый щелбан. – Ты серьёзно думал, что я тебя ударю? – Осаму заключил подростка в объятия. – Если честно, то да, – буркнул рыжик. – Так ты злишься? – На тебя? Нет. – Правда? – Угу… Как ты себя чувствуешь? – Уже лучше... Как часто ты бываешь на природе? – почти шёпотом спросил рыжик. – Только не в центральном парке, а именно за городом. Жгучее желание говорить и говорить пьяный бред было сильнее здравого рассудка. Чуя ничего не мог с этим поделать, он был готов вырвать себе язык, лишь бы не сказать больше ни слова. Но вместо этого он лишь в нервном ожидании ответа прикусил губу и смущённо прикрыл глаза. – Уф… Последний раз я там был в лет семь, когда меня на лето возили к дедушке, – слегка замявшись, ответил шатен. – К чему такие вопросы? – Знаешь… Нам нужно будет когда-нибудь съездить за город…вместе… – всё так же тихо произнёс Накахара. – Только нужно ехать летом, желательно в самый пик жары… Или же в начале осени, когда ещё нет дождей, но трава и листья на деревьях уже высохли… – Зачем? – Мне снился такой чудный сон. Не помню, когда такое было в последний раз... Мне снился я, маленький я из прошлого, ещё снились мои старые друзья... Скажи, ты можешь точно сказать, где кончается город и начинается лесная глушь? Сможешь сказать, город врастает в неё или она переходит в город? – Чуя переходит на шёпот, его щёки полыхают, а в горле становится сухо. Он говорит быстро и всё плотнее льнёт к парню. – Знаешь, существует некая неуловимая грань, где борются две силы, и одна на время побеждает и завладевает просекой, лощиной, лужайкой, деревом, кустом. Бескрайнее море трав и цветов плещется далеко в полях, вокруг одиноких ферм, а летом зеленый прибой яростно подступает к самому городу. – Подросток облизывает пересохшие губы. – Город. Чаща. Дома. Овраг. Но какая связь между ними? Какая связь меж человеком и природой? Это так завораживает, мне нравится думать об этом. Раньше я тоже рассуждал о городе и лесе, но сейчас я понимаю, что никто не может дать точный ответ... – Ого. – Дазай озадаченно мигает. – Прости, но я так ничего и не понял. – Это потому что ты не знаешь этого чувства… – стыдливо подметил рыжик. – Просто ты не знаешь… Ты не знаешь этого чувства… Это похоже на… на поцелуй. Но только в пять... нет… В десять раз прекраснее… – Чуя уже стоял на носках и говорил, смотря в карие глаза, которые всё с тем же непониманием смотрели в ответ. – Боже, ты обязан это почувствовать! Даже если мы поедем зимой, ты всё равно это почувствуешь, правда. Правда почувствуешь, я обещаю! – Солнышко, я всё ещё не понимаю… – Господи, Осаму… Не слушай меня, я такой бред сейчас несу! – Чуя испуганно отпрянул от парня и спустился вниз вдоль стенки. – По ходу, я всё ещё пьян… – Возможно, но я рад, что тебе приснился такой сон... – Осаму садится напротив. – Знаешь, нам правда нужно будет съездить за город вместе.°°°
– Можно поподробнее о твоих отношениях с Тачихарой? Их было трое: Дазай, Чуя и паук в тёмном углу. Мавра – так её звали. Она появилась здесь из-за лени Осаму, но вполне хорошо справлялась с охраной комнаты от мух и другой летающей мерзости. Как сказал сам хозяин комнаты: «Я её не трогаю, а она взамен выслушивает меня и убивает насекомых». Да уж, Накахаре было весело представлять, как Осаму лежит на кровати и, смотря в потолок, жалуется на жизнь, а Мавра, как опытный психолог, висит на своей паутине в тёмном углу и слегка качает головой в знак того, что действительно внимательно слушает. – Ну, мы друзья детства… Когда я ещё жил во Франции, он жил напротив моей бабушки и частенько забегал за молоком, а потом уже и за мной. Раньше он был немного другим, по крайней мере, волосы у него были рыжие и пирсинга с тату не было. Ещё он знал все карты созвездий, скандинавских богов, у него был хороший музыкальный вкус. Мы часто гуляли вместе, но потом он переехал в другой город и приезжал только на каникулы… – Подожди, что ты сказал?.. – Ты слышал, Чу. – Ты и вправду… ты уезжаешь?.. – Да, сегодня в девять. – Сегодня! Вот так раз! Мы же завтра собирались сходить к морю и поиграть в догонялки. Вот так раз… Как так-то?.. Ведь ты целый век прожил тут, в Сен-Тропе, а теперь вдруг сорвёшься и уедешь в Марсель! Да как же это?! – Понимаешь, – сказал Мичидзу, – отцу предложили хорошую работу в Марселе, но никто до сегодняшнего дня об этом не знал… Мне правда жаль, и я помню наши планы на завтра! – Вот как... Они сидели под большим дубом, на той стороне холма, с которой было видно весь город. – Но мы же друзья… – беспомощно сказал Чуя. – И всегда останемся друзьями. – Ты ведь будешь приезжать хотя бы разок в неделю, а? – Отец говорит, что только два раза в год… всё-таки восемьдесят миль… – Восемьдесят миль – это совсем недалеко! – воскликнул Накахара. – Конечно, совсем недалеко, – подтвердил Тачихара. Но мы продолжали общаться. Потом у меня наступил переломный момент в жизни, который в первый раз разделили её до и после, и Тачихара сначала стал приезжать чаще, потом, после того как два раза вытащил меня с того света, стал приезжать раз в год на три дня, а затем, когда меня выписали из реабилитационного центра, он уехал и так и не вернулся. Сменил номер, удалил все соцсети, где я был у него в друзьях… Потом я переехал в Йокогаму, так что не знаю, может, он и приезжал ещё в Сен-Тропе… – А бабушка не могла тебе рассказать, приезжал он или нет? – Она умерла через год после того, как я переехал… – Прости, я не хотел... – Не извиняйся, ты не знал… К слову, Тачихара старше меня на четыре года. – То есть ему двадцать? И он уже работает? – Он бросил университет, потому что ему предложили здесь работу в каком-то дешёвом тату-салоне. Но за всё время, что мы не виделись, Тачихара так и не стал убираться у себя хотя бы раз в месяц, до сих пор ждёт, пока от пола носки нельзя будет оторвать. – Да… Этот Тачихара тот ещё фрик… – Он сказал про тебя то же самое. – Чуя хихикнул и плотнее прижался к шатену. – Он хочет познакомиться с тобой… – прошептал парень, не убирая с лица улыбки. – Ты сейчас серьёзно? – Осаму в удивлении смотрит на свернувшегося в клубочек рыжика. – Да, звал нас в гости, сказал, что даже в честь этого уберётся, но, я думаю, ему понадобится помощь. – Кто там из вас мамочка? Или вы меняетесь? – Я, скорее всего, сын, которого просят помочь убраться, но всё-таки мать ничего не делает, а сын драит всю квартиру и слушает приказы. – А у вас есть стоп-слово? – Дазай начал глухо смеяться. – Мы, к моему сожалению, его уже не помним, так долго продолжается эта ролевая игра. – Эх, а ведь я всё ещё тебя к нему ревную. – Ты совсем дурак? – У него есть девушка? – Ага, щас. У него нет девушки, он просто спит со всеми подряд и, по ходу, косит под Тайлера Дёрдена из «Бойцовского клуба». – Какой кошмар, я просто обязан с ним познакомиться! – Осаму смеётся и обнимает подростка. – Возьми на себя ответственность и познакомь нас как полагается. – Обязательно, я же хочу, чтобы мои «родители» ладили. – Так, вот только не надо впутывать меня в свои ролевые игры! Комната наполнилась громким смехом, Мавра в углу дрогнула, но продолжила плести тонкие кружева. День проходил лениво. Дождь начал стучать в окно, а гром уже был совсем близко. На улице с шумом проезжали редкие машины. – Мне, наверное, стоит вернуться домой... – Что? Зачем? – Осаму в недоумении встал и посмотрел на парня. – Твой дядя относительно скоро приедет, да и, может, родители начали меня искать... – Чуя перевернулся на спину и уставился в потолок. – Мне будет не хватать тебя... – Тебе необязательно уходить! – Дазай, словно ребенок, хлопнул по простыне руками и всем телом повернулся к Накахаре. – Скажи, зачем тебе уходить? Ты же тут, вроде как счастлив, я тебя не обижаю, а дядя вернётся только через полторы недели! Зачем же тебе уходить? Тебе же там плохо... – Осаму, – рыжик встаёт и кладёт ладонь на холодную щеку парня, – поверь: мне очень хорошо с тобой. Но всему есть своя мера... Я же тоже не могу жить у тебя вечно. – Почему? – Ты сейчас напоминаешь меня в детстве... – Чуя прижимает к себе лохматую голову и нежно гладит каштановые кудри. – В детстве мне было очень тяжело отпускать людей, которые уходили... Но они уходили навсегда или на очень долгое время, настолько долгое, что я забывал, какие у них глаза и цвет волос. Но я не ухожу навсегда и надолго, я просто уйду домой, мы будем каждый день видеться в школе, ты можешь мне звонить, и я буду тебе звонить, а на выходных я могу к тебе заходить в гости или даже ночевать. Понимаешь? – Ты собираешься уйти прямо сейчас? – Осаму в бессилии опускает плечи. – Нет, не сейчас, вечером... – рыжик целует голову парня. – Без тебя тут станет так пусто... Знаешь, я на тебя столько нервов потратил. Обидно будет, если не поженимся. – Не гадай на кофейной гуще, вдруг ты потеряешь ко мне интерес спустя год? – Я тебя сейчас укушу, советую беречь шею, когда говоришь такие вещи. Дазай валит Чую на кровать и прижимает его всем телом. Рыжик удивлённо вскрикивает и извивается в надежде избежать укуса. Осаму щекочет парня и льнёт к тонкой шее, щекоча нежную кожу горячим дыханием, оставляя лёгкий укус. – Всё, Осаму, прекращай! – Чуя слегка пинает парня. – Мне дышать нечем. Парень послушно отстраняется и валится рядом. У обоих горят щёки, но улыбки трогают губы. – Слащавая романтика – наше всё, верно? – Накахара поворачивает голову в сторону шатена. – Верно. Они лежат в тишине и смотрят друг другу в глаза. Оба наслаждаются минутами близости, и даже духота в комнате не может заставить их расцепить объятия. – Ты будешь скучать по моим маленьким безумствам? – Конечно. – Чуя робко целует сухие губы и прячется в изгибе шеи.°°°
– Вспоминай все слова, когда будет особенно плохо. Помни, ты чудо. И ты можешь всё. Не позволяй теням кричать, что ты один. Ничего не бойся, я всегда рядом, звони. Обязательно звони. Как только придёшь, сразу позвони. Если будут скандалы, я приду и мы погуляем. Я люблю тебя. Дазай трепетно целует Чую в лоб и крепко сжимает в объятьях. Гладит рыжие волосы и жадно вдыхает его запах. Такой родной и тёплый, уже осевший никотином в лёгких и духами на куртке, въелся в постель и подушки. Тонкие пальцы судорожно оглаживают скулы, усыпанные веснушками. – Говоришь так, будто я уезжаю в другую страну. – Накахара кладёт сверху тёплой руки свою и смотрит в карие глаза. – Я отправляю самое дорогое туда, где ему не место. Конечно я буду так говорить! – Раньше я и подумать не мог, что ты такой романтик. – Может, тебе всё-таки вызвать такси? Уже темнеет. – Нет, не стоит... Они стоят с минуту в тишине. Оба не хотят говорить слова прощания, только один убеждён, что это неправильно, а второй – что их нужно произнести несмотря на то, какими болезненными они ни являются. –Пока. –Пока...***