День болезни моей. Вновь сквозь щëлку в бамбуковой шторе осенняя бабочка… © Сосэки Нацумэ
Больница, в которой лечился Уолтер Уайт, была громадным шумным зданием, в котором наверняка лежало огромное множество точно таких же несчастных людей, с поломанными судьбами и искалеченным будущем. Широкие коридоры, тусклые лампы, бесчисленное количество палат... Некоторым почему-то нравятся больницы: спокойная и умиротворëнная атмосфера, вездесущая чистота, приветливый персонал и радостные пациенты. Но Анделин была не из числа подобных людей: как только девочка переступила порог, к еë горлу тут же подкатила желчь, а организм отвечал рвотой буквально на всë. Еë тошнило от противного запаха, пропитанного хлоркой, от старой мебели и белых стен. От медсестер, медбратьев и докторов. От смерти, которая витает в воздухе повсюду. Тошнило даже от самого факта того, что Энди была в больнице. Однако, в палате Уолтера было довольно уютно, даже несмотря на то, что из-за галогенных ламп всë приобретало неприятное синие сияние. Мягкое кресло, горшки с растениями на подоконнике и узорный бра над кроватью, всë это определëнно казалось милым, и неотвратимо придавало комнате некий ореол святости. Взгляд Энди внезапно упал на маленькую коробочку бананового пудинга, и сознание удивлëнно спросило: «Интересно, на вкус он такой же мерзкий, как и на вид?» — Ты будешь это есть? — поинтересовалась девочка, и это стало первым, что Линдс сказала своему отцу с того момента, как они переступили порог. Всë это время Скайлер старательно болтала, не затыкаясь, Ти-Джей уселся на подоконник, задумчиво разглядывая горизонт за окном, а Энди просто слонялась по палате, из стороны в сторону, из угла в угол. — Анделин, ты серьезно? Мы только час назад поели. – недовольно напомнила Скайлер. «Ну, да, куда ж без тебя?» — И что? — спросила Линди, и Скайлер уже собиралась озвучить свои мысли вслух, но не успела: еë перебили. — Забирай. — разрешил Уолтер, прищурившись взглянул на дочь, и протянул ей сладость. Вчерашние новости его сильно удивили, и даже сбили с толку: поспать из-за этого, конечно же, так и не удалось. И сейчас, мужчина просто хотел спросить у девочки, что же ещë она знает о нëм, но для этого, требовалось избавиться от посторонних. Не хватало ещë и их в это дело впутывать. Энди взяла протянутую коробочку с десертом и жадно открыла еë, в предвкушении. Энди всегда любила бананы, обожала их тонкий вкус, похожий на дыню и одновременно на мармелад. Энди всегда думала, что бананы любят абсолютно всë. Поэтому, наверное, она так удивилась, когда выплюнула жëлтый пудинг, оказавшийся мерзким на вкус и напоминающим грязь и ржавые гвозди. — Анделин! — закричала Скай, подорвавшись с места, и на еë изящном личике явно читалось желание отчитать дочь, и Линдс отметила про себя, что иногда больше всего на свете хотела ударить по нему. — Что? Я ничего не сделала. — попыталась оправдаться она, но в ответ получила лишь грузный взгляд матери, серьëзный и стыдливый одновременно, как грязь и ржавые гвозди. Как мерзкий на вкус больничный банановый пудинг. — Умойся хотя бы. — сдалась Скайлер, которой начало казаться, что перевоспитать дочку стало уже невозможно: хамство было заложено в ней где-то на подсознательном уровне, вбито в кривую систему координат. Анделин тихо передразнила слова матери, но всë же вышла из палаты, понимая, что единственное, что она могла делать там, это смотреть на умирающего отца, который теперь с каждым днëм всë больше напоминал куриный фарш, подогретый в микроволновке. Но не успела Линдс завернуть за угол по дороге в уборную, как столкнулась с худощавым парнем, одетым в мешковатую одежду и дурацкую шапку. «Смазливый.» — Бля, смотри ты, куда прëшь! — закричал он, и Энди поняла, что его детский прикид совсем не подходил к грозному голосу, что выглядело неправильно. — Вообще-то, это ты на меня налетел. – задушив в себе возмущение, сказала Линдс, и в еë глазах появился задорный блеск. — Да нихуя. — оговорился еë случайный собеседник, которому, кажется, совсем не было смешно. Энди посмотрела назад, цепляясь взглядом за палату отца, и еë передëрнуло. Девочке вовсе не хотелось возвращаться туда, где всë утро бегала заведëнная Скайлер, отчитывавшая всë и вся, что стояло у нее на пути: искала какие-то отцовские вещи, убиралась, чуть не разбила глиняный цветочный горшок. Она была на взводе, и пусть еë нельзя было винить за это, но и хвалить было не за что. — Хочешь потрахаться? — не понимая собственного предложения первому встречному переспать, спросила Линдс. Хотя, наверное, ей просто хочется отвлечься. От больницы, тошнотворного запаха спирта, мочи и крови. От смерти, парящей в воздухе. — Чего? — переспросил парень, лицо которым стало смешным: вытянутым и удивлëнным. И только сейчас, Энди заметила его глаза, голубые, яркие и уставшие. Наверное, она бы спросила, чем он таким занимался, не будь ей плевать. — Секс. — необходимость объяснять показалась смешной, но Линдс всë равно продолжила. — Да или нет? — Э-да, — забавно дëрнувшись, согласился парнишка, который был удивлен и, кажется, даже рад. — Класс. — Линдс непроизвольно шевельнула бровью, делая свое лицо уж больно насмешливым. — Пошли. — Куда? — В туалет. «Ты же не рассчитывал на минет прямо в коридоре, правда?» — Мне нужно умыться.***
Лампочка. У самого потолка. Она мигает, и сейчас это раздражает похлеще нотаций матери и запаха травы, бьющего в нос. Вообще-то, парень пах не только коноплей, а ещë и ванилью. И это странное сочетание почему-то врезалось в саму суть. Лопатки бились о зеркало за спиной, вынуждая нервно закусить губу. Он вздохнул. С каждым новым толчком парень набирал темп, шепча на ухо то нежно, то грязно, но всегда тихо. Слишком тихо, чтобы что-то расслышать. Энди и не слушала. Энди смотрела на мигающую у потолка лампочку. Внимание девочки внезапно переключилось, когда еë «новый знакомый» прикусил ей мочку уха, а потом пришёлся по шее языком. С шеи на ключицу, где оставил багряный засос. «Твою мать.» Их губы встречаются, а языки переплетаются в откровенном танце. Мокрый и мерзкий, он вновь оказывается в ее рту, но что поделать, если люди иногда целуют своих партнеров. Но наверное, Энди бы не позволила этому произойти, если бы не сладкий запах ванили, исходивший от этого парня. Энди любила ваниль почти также сильно, как и бананы. Тем временем, ненавистный и совершенно нежеланный поцелуй становился глубже и грубее. Голубоглазый вновь переходит на ее шею, прикусывая зубами тонкую кожу. Длинные, тонкие пальцы забираются под топ, сжимая упругую, мягкую грудь. По керамической комнате разлетается протяжный стон. — Тебе не больно? — спрашивает незнакомец, выглядя сейчас милым до степени жалости. А Энди неизменно тошнит от таких парней. Воздух в кабинке становится горячим, на лбу выступает испарина. Анделин слышит сбившееся дыхание возле уха и прикрывает глаза. Рука скользит к затылку, зарывается в пшеничные волосы. Анделин уверена, что он смотрит в зеркало. Анделин не осуждает. Он выглядит неплохо, особенно в отсутствии растянутого свитшота. Наверное, его внешность можно назвать сладкой. Приторной. Как бананы или ваниль. — Сильнее. — кончики волос — острые иглы, язык — колючая проволока. Он слушается. «Почти.» – Ещë. — все мыщцы в теле напрягаются, тяжелое дыхание парня заводит. — Ну! Девочка неразборчиво шепчет указания, не отрывая пристального взгляда от злосчастной лампочки. Парень снова целует еë. А если точнее — кусает. Даже грызëт. Движения становятся рваными, не такими ритмичными, как до этого. Но кажется, что кто-то уловил суть. Лопатки саднит, губы ноют, а внизу живота приятно тянет. Слишком много чувств, они кромсают мысли в голове, превращая их в теплый куриный фарш. «Не так. Медленнее. Не так сильно.» Энди закрывает рот рукой, заглушая крик, но остановиться не просит. Зачем? Она сама этого хотела, разве нет? Одна рука парня сжимает еë талию под самыми ребрами, другаю — врезается в спину. Энди чувствует металлический привкус во рту, не сразу соображая, что еë собственные губы кровоточат. Больно. То, что нужно. Парень перехватывает инициативу, его руки наливаются свинцом и давят сильнее. Еще сильнее. В воздухе — приторный запах ванили, но Энди чувствует только оттенки аромата травы. Он зовет еë сукой или шлюхой, но она не слушает – в ушах пульсирует кровь. Ненакомый парень тянет за волосы, и два часа, потраченные на укладку, летят в ад. «Сукин сын.» «Сейчас.» Мышцы сводит судорогой, голова бьëтся о поверхность зеркала, а с губ летит вязкий стон. Девчонка выгибается, словно кошка и сильнее прижимается к раскаленной и влажной коже. Сколько времени прошло? Энди не знает. Плевать. Парнишка отходит, натягивает боксëры и застëгивает чëрные джинсы. Энди берëт пример со своего нового знакомого, поправляет юбку и оборачивается к запотевшему зеркалу, приводя в порядок растрепанные волосы. Будь секс убером, Уайт бы точно поставила ему семерку и скинула бал за перегоревшую лампочку. Линдс достала вишнëвый блеск из кармана и нанесла на истерзанные губы. Щиплет. Дрянь. Анделин положила помаду обратно и поспешила к выходу. Нужно было вернуться, пока ее не потеряли. (И свалить от долбанной лампочки, мигающей у потолка). — Может, хотя бы имя своë назовëшь? — спросил парень, натянув на себя свитер, пряча за ним подтянутый торс и начал светить своими синими глазами. — Зачем? — на распев выдала Уайт, прежде чем выпорхнуть из гадкой комнатушки.***
Девочка вернулась в палату, успев привести своë дыхание в норму. И к своему удивлению и счастью одновременно, ни мамы, ни Ти-Джея здесь не было. Один только Уолт покоился на больничной койке. Всë такой же побитый и всë такой же несчастный. — Ты долго. — пристально рассматривая гостью, констатировал Уолтер, подозвав дочь к себе, уступая ей место рядом на кровати. — Заблудилась. — соврала Уайт, про себя лишь решив, что можно было придумать оправдание повеселее, но она не горела желанием над этим думать. Всë, что она хотела – лишь поскорее отсюда свалить. — У тебя топографический кретинизм? – тепло улыбнулся мужчина, несмотря на болезненные ощущения во всëм теле. — А у тебя рак. — разозлилась Энди, вынужденная вернуть ему мягкую улыбку. — У всех свои недостатки. Анделин повернулась и выглянула в окно, которое выходило на внутренний дворик. Там было довольно мило: клумбы с разноцветными цветочками, деревянные лавочки... и толпа больных, которая портит неплохой вид. — Насчëт того, что ты сказала вчера… — запинаясь, начал Уолтер, не находя подходящих слов, чему Энди была несказанно рада. — Не хочу об этом говорить. — Но вчера ты… — являясь воплощением недоумения и потерянности сказал отец. Мило. — Я передумала. — вновь перебила Линдс, не давая собеседнику закончить и опять используя свою дурацкую привычку, которая никому не нравилась. — Ладно. — смиренным голосом согласился Уолтер, принимая аристократичный вид, что было попросту комично. – И что нам делать дальше? Просто забудем об этом? Вопрос ставит в тупик. — Я ещë не решила. – сказала Энди, и комната наполнилась затхлой тишиной, из-за которой возникало желание тут же проветрить. — Как себя чувствуешь? — Нормально. «Бесит» — Мне можешь не лгать. — и всë-таки знает, что может. И именно поэтому лжëт. — Думаю, мне недолго осталось. — ответил отец, и Линдс с ужасом отметила интонацию, с которой была произнесена эта фраза. У Уолта был очень спокойный голос. Такой, будто он… смирился? — Это нечестно. Какие детские слова. И позиция, наверное, детская тоже. Слишком радужная, слишком наивная, словно в этом мире все получают только то, что заслужили. — Ты сильная, Вудси, ты справишься. — Знаю. сильнаясильнаясильная. — Мама и Уолтер-младший уже ждут тебя в машине. Я сказал, что отправлю тебя к ним, — сообщил Уайт, но Энди почти не слушала своего отца, продолжая тонуть в собственных мыслях, которых было слишком много. У папы ледяные руки. Девочка замечает это только тогда, когда их пальцы переплетаются. Еë отец весь холодный и синий, как будто он уже мëртв. А, может, так и есть, а она и все вокруг просто свихнулись. — Есть для меня какой-нибудь отеческий совет? — Не болей раком.— пошутил Уолт. Энди смешно не было вовсе.***
Замóк. Иногда Уайт сильно жалела, что он не висел на двери в еë комнату. Например, сейчас, когда в еë личное пространство вновь вторгались без стука. Две надменные рожи, толкающие друг друга, переваливающиеся за порог, даже не удосужившись закрыть за собой дверь. А ведь они могли просто позвонить. Или просто не приходить. «Какой ценз идти туда, где вас никто не ждет?» Особенно туда, где есть Анделин. Ведь это как спасать утопающего, который сам бросился с обрыва в синюю гладь морской воды. — Ты как, чудовище? — открыл первым рот парень, Стив. Высокий и красивый блондин – мечта восьмиклассниц и домохозяек из силиконовой долины. Анделин же называла его Свеном, потому что он был таким же тупым и лохматым. Энди морщится, когда он так говорит. Морщится каждый раз. Это началось после пьесы в четвëртом классе, где за неимением свободных дублеров, еë нарядили в костюм лохматого зверя из дурацкой истории про чистую и непорочную любовь. Красавица и чудовище. Анделин думает, что эта сказка отлично отражает современные реалии. Страшный, богатый монстр и бедная привлекательная простушка. Забудьте о двухэтажных домах в скандинавском стиле и жëнах в фартуках и с дурацкими прическами. Теперь это — американская мечта всего человечества. — Ты спрашивал об этом вчера. Думаешь, что-то изменилось? — бросив взгляд на телефон, спросила Энди, вспоминая то длинное сообщение с кучей грамматических ошибок. — Вчера ты мне не ответила. – почесал затылок парень, сев на синий кожаный стул на колесиках и закинув ноги на письменный стол. — Иногда молчание — тоже ответ. — дерзко отрезала Линдс, скорчив вредное лицо. Она не хотела об этом говорить. Она вообще уже ничего не хотела, кроме как лечь и умереть прямо здесь и сейчас. — Мы волнуемся. — в разговор вступил второй гость, а, если вернее, гостья — Моника. Высокая, опрятная брюнетка в платье с цветочными мотивами и высоко заколотыми волосами. Иногда, от того, как сильно она старается, воротит. Моника бедная. И, говоря бедная, нужно понимать, что это не совсем так. Моника — самая нищая девчонка в Альбукерке, которую Анделин только знала. Она жила в трейлере с психованной мамашкой, которая боялась даже собственной тени и вообще не выходила из той развалины, которую они звали домом, и, конечно же, вместе с отцом-алкашом. Он, конечно, был весëлым и местами приятный в общении, но совершенно безответственный. В этом отношении Стив являлся еë полной противоположностью, несмотря на то, что характеры у них были практически идентичны. Свен был богатым и ездил на жëлтом мерсе, в котором всегда воняло переспелым лимоном и тухлой рыбой. Стив называл это запахом секса, а Энди думала, что ему нужно было съездить на мойку. Удивительно, как люди из, казалось бы, совершенно разных миров умудрялись так хорошо между собой ладить. Энди не хотела верить в то, что она в этом сплаве — клей. Не хотела, ведь иначе вся эта шаткая сказка о волшебной дружбе развалится. И развалится именно из-за неë. — У моего отца рак! Как думаешь, я в норме?! Небольшая комната заполняется тишиной после злобного выкрика. Совершенно неудивительно. Вообще-то, все уже привыкли к истерикам и хамству со стороны Линдс. Хотя, вы, наверное, не поверите, но раньше она была не такой. Раньше, их гламурная подружка не прогуливала школу, не курила траву и не спала со всеми подряд. Энди была отличницей, капитаном школьной команды по плаванью и отличным модным советчиком. Она даже занималась стрельбой, ходила на танцы и обожала мороженое. Но больше она мороженое не ест. Потому что внутри и без него охерительно холодно. И если Энди раньше была другой, то сейчас девочка сломалась. Или все просто очень хотели верить в это, ведь сломанное ещë можно было починить. — Я это… отлить. — по-тупому почесав затылок, Свен пулей вылетел из комнаты. Моника замолчала и Анделин была уверена, что она мысленно проклинала друга, который подвëл еë и оставил наедине со свирепой горгоной. И теперь Стив обязательно получит за это, когда они вдвоëм выберутся из логова злобной суки Уайт. Н-да, теперь идея наведываться в гости уже не казалась такой привлекательной. — Что с тобой не так?— подорвалась с места Мон, начав возмущëнно пялиться на «подругу». — Прости? «А с тобой что не так?» Раньше она не была такой бойкой. И это злит, одновременно вызывая чувство уважения. — Слушай, тебе тяжело, мы это понимаем. — сбавила напор девушка, однако огонь в еë глазах-миндалях не погас. — Но не нужно быть такой. Мы же помочь тебе хотим. — Какой — такой? — уточнила Энди, тоже вставая. И пусть ростом она была ниже, за еë спиной возвышался огромный и страшный силуэт, наполненный праведным гневом и обидой. — Пускающей по пизде свою жизнь! — крикнула Моника, подумав, что влепить Линдс пощечину было бы очень эффектно. — Моя жизнь — не твое, нахрен, дело! «Бесит» — Отлично! — когда она злится, то крутит кисти рук. И все эти ритуалы кажутся Энди странными, пока еë собственные руки сжимаются в кулаки, разрывая нежную кожу на ладонях, без ведома хозяйки. — Прекрасно. Вот и сиди тут одна, раз так хочешь, а с меня хватит. И не успевая опомниться, чëрноволосая бестия вылетает из комнаты ещë шустрее, чем свалил отсюда Стив. «Ну и пожалуйста.» Линдс тоже выходит из маленькой комнатушки, слыша голоса с первого этажа, где мама прощается с Мон и спрашивает, почему та уходит. «Плевать.» Что она о себе возомнила? Беситбеситбесит. Грëбанная заучка. Нищая помойная принцесса. Фальшивка. Предательница. Энди пинает стену и спешит в ванную. Ей плевать, что там делает Стив: ссыт или дрочит — похуй. Пусть сваливает отсюда, вслед за своей подружкой. — Свен. — рот Энди открывается вместе с межкомнатной дверью и так же, как и та, не сразу закрывается. В ванной комнате душно и напряжëнно. Виной тому не так давно врубившееся отопление или парни, неловко смотрящие друг на друга — ещë не ясно. Линдс захотелось спросить, что происходит, но собственный язык отказывался подчиняться. Стало жарко. И Стив, не думая ни минуты, спеша выбежал из комнаты, торопливо сбегая по лестнице, оставив за собой растерянного парнишку и закипающую подругу. — Ти-Джей. — парень выходит следом, плечом толкая сестру, и не даëт ей даже шанса задать вопрос. — Отвали от меня.— стучит костылями Уолтер-младший, пока кто-то стучит по мозгам Линдс прямо в еë голове. Свен не успевает дойти до двери, как цепкие руки хватают за предплечье. Стоило сразу за ним пойти. — Что это было? — спросила Энди, не зная, зачем влезает в это, и продолжая мысленно твердить, что это не еë дело. — Какая разница? — чертыхнулся парень, взбесившись. — Просто говорили. — В ванной? Пиздабол. — Тебя это вообще ебать не должно. – огрызнулся Свен, заставив Линдс закрыть глаза, представляя, как она ударит его головой о кухонную тумбу. — Он мой брат, чëрт возьми, так что если ты что-то ему сделал… — девочке не дали закончить и ударили еë же оружием, нагло перебив. — Да мне нахрен этот педик не сдался. — скривились губы на мускулином лице, выказывая привкус отвращения на кончике языка. Воздух вокруг них буквально закипел, и вся спесь Свена куда-то улетучилась. — Пошëл нахуй из моего дома. «Бесит.» — Я это и пытался сделать, истеричка долбанная. — засмеялся парень, и его противный хохот резал по слуху и кривой душонке. «Ублюдок.» За Свеном захлопнулась дверь, которая потрясла своим гулом хлипкие стены дома, из-за чего картины чуть не упали на пол. Из раздумий Линдс внезапно вырвал телефонный звонок и следующее за ним сообщение. Слишком тихое, чтобы его услышал еще кто-то и слишком громкое для безмолвного мира Уайт. — Привет, Скайлер, это Тед. Я тут думал о тебе, — у него мерзкий смех. Какого хрена? , — Вообще-то, я всë время о тебе думаю. Мы неплохо провели время вместе, да? В общем, я наконец набрался смелости пригласить тебя снова. Позвони мне, когда у тебя появится свободная минутка, Скай.