Сомнамбула

      Когда Шое был маленьким, он всегда был невольной жертвой на любой вечеринке с ночевкой.       Первый, кто засыпал, был первым, на ком рисуют, чью руку окунают в теплую воду, кладут в волосы странные и чудные вещи. Шое всегда засыпал первым.       Большую часть времени он принимал это с добрым юмором, визжа от смеха вместе со своими друзьями, когда видел, что было нарисовано на его лице, показывая своей матери с зубастой ухмылкой, когда она гримасничала и задавалась вопросом, как стереть перманентный маркер с лица своего сына.       Но когда он был в средней школе, ночевки у друзей почти прекратились — он жил слишком далеко от своих одноклассников, чтобы они могли быть осуществимы, и все, что он хотел делать, это говорить о волейболе до раннего утра.       Отчасти именно поэтому Шое так рад своему первому тренировочному лагерю в Карасуно.       Мало того, что он мог играть в волейбол каждый день, но это была еще и одна большая ночевка каждую ночь!       Он знал, что все будет не так, как в детстве — Дайчи ни за что не позволил бы кому-нибудь нарисовать член на чьих-то лицах, даже если Шое был уверен, что Нишиноя и Танака тайком принесли маркер. Вероятно, не было бы никаких шалостей, но были бы разговоры и отдых, и просто тусовка, и Шое действительно скучал по этому, проведя слишком много времени в своем доме далеко в горах, где его единственным другом с ночевкой была Нацу.       Он раскладывает свой футон рядом с Кагеямой, хотя изначально он планировал спать рядом с Ямагути, потому что сеттер ехидно заметил, что Шое заснет первым. И что ж, Шое не собирался упускать это из виду.       Поэтому, когда он проскальзывает в футон позже той ночью, гудя от волнения, что спит в этой большой комнате со всеми своими товарищами по команде (он так взволнован, что даже не возражает быть рядом с Цукишимой!), он совершенно не удивляется, когда большая нога пинает его в голень.       — Что? — ворчит он, хотя у него слишком хорошее настроение, чтобы расстраиваться, и поворачивает голову на подушке, чтобы поднять брови на Кагеяму, который хмурится в ответ.       — Держу пари, ты заснешь первым, — говорит Кагеяма после паузы. Он делает это иногда — колеблется, прежде чем бросить вызов. Никогда в отношении волейбола или атлетизма вообще, но для других (по общему признанию, немного глупых) задач он, кажется, стесняется. Иногда Шое задается вопросом, не было ли у Кагеямы вообще никого в Китагаве, с кем он мог бы глупо соревноваться, был ли он первым человеком, с которым Кагеяма мог показать его истинное глупое соревновательное «я».       — Нет, — горячо отвечает Шое, потому что он тоже глупо соперничает, но, по крайней мере, он честен. — Если ты заснешь первым, то завтра тебе придется подбросить мне пятьдесят раз.       — Чувак, цель состоит в том, чтобы заснуть, — стонет Танака с другой стороны. Раньше за ужином он казался более бодрым, но теперь, как и почти все старшеклассники, наевшись и только что из бани, он выглядит так, будто вот-вот рухнет.       — Не бодрствуйте всю ночь, — предупреждает Дайчи с другого конца комнаты, бросая суровые взгляды на Шое и Кагеяму.       — Да, сэр, — тихо произносят они в унисон.       Кагеяма немного ерзает под одеялом, поднимая глаза, чтобы осмотреть комнату, прежде чем снова сфокусироваться на Шое. — Один йогурт, если ты заснешь первым, — требует он шепотом, прищурив глаза.       — Почему я всегда покупаю тебе еду? — Шое стонет в подушку, а Танака фыркает рядом.       — Потому что ты всегда проигрываешь, — прошипел Кагеяма, прежде чем резко дернуться, когда подушка с силой ударила его по голове.       — Идите спать, — огрызается Цукишима с другой стороны от Кагеямы, и связующий выглядит почти готовым взорваться, прежде чем он успокаивается под яростным взглядом Дайчи.       Шое хихикает себе под нос над несчастьем Кагеямы и уютно устраивается под одеялом, довольствуясь тихим бормотанием своих товарищей по команде вокруг него, согретых и сытых после дня, полного волейбола и хорошей еды, пока его веки неизбежно не начинают опускаться.       Посреди ночи мочевой пузырь Шое снова будит его.       Он ерзает и подумывает о том, чтобы просто проигнорировать это и снова заснуть, но желание оказывается слишком настойчивым, и он со вздохом перекатывается в сидячее положение, откидывая одеяло. В комнате темно, хотя и не совсем, свет снаружи просачивается через окна и дает достаточно света, чтобы Шое мог прокрасться в комнате и выйти из нее, никого не разбудив.       Но как раз в тот момент, когда он собирается покинуть свой футон, раздается фырканье, сопение и глубокий голос отчетливо произносит: «убить».       Шое мгновенно замирает, его глаза широко распахиваются, а по коже бегут мурашки. Он лихорадочно оглядывается в поисках своего потенциального убийцы, сердце бешено колотится в груди.       Нет — он один может видеть свет в комнате. Цукишима, самый вероятный подозреваемый, тихо похрапывает на своем футоне, решительно отвернувшись от Кагеямы. Шое сглатывает и смотрит в другую сторону, дико гадая, не розыгрыш ли это. Но Танака крепко спит рядом с ним, а Нишиноя точно так же мертв для мира в соседнем футоне, так что это исключено.       — Хорошее убийство, — голос говорит снова, но на этот раз чуть более невнятно, и Шое издает испуганный писк.       Рядом с ним Кагеяма ворочается в одеялах, сонное бормотание просачивается сквозь постель.       Внезапно у Шое появляются подозрения.       Прищурившись на своего подозреваемого, он ползет, пока не наклоняется прямо над головой Кагеямы, изучая своего соперника. Кагеяма не может играть честно, поэтому, если он намеренно пытается напугать, он определенно ухмыляется или что-то в этом роде.       Но лицо связующего совершенно расслаблено из-за сна, он совершенно не замечает, что в пяти дюймах над ним нависает Шое.       Еще несколько долгих мгновений Шое пристально смотрит на него, наблюдая, как Кагеяма только и делает, что медленно и глубоко дышит. Это немного странно, видеть его таким спокойным и расслабленным, и Шое рассматривает его немного дольше, прежде чем начать отступать. Кагеяма бормочет, делая это, неразличимые маленькие звуки без ясности, прежде чем его сонный густой голос бормочет: «убить… хорошее… хорошее убийство».       Рот Шое кривится в довольной ухмылке.       Видимо, Кагеяма разговаривает во сне.       — Ты можешь говорить об убийстве людей во сне, — бормочет Хината. Хотя он слишком развлечен, чтобы мстить, но поднимается на ноги, чтобы сделать столь необходимый перерыв в ванной.       На следующее утро воспоминания Шое о ночном разговоре туманны и расплывчаты, и как бы ему ни хотелось шутливо подразнить Кагеяму, он знает, что это неизбежный спор, который он не выиграет, если не вспомнит детали.       Вместо этого он тщетно пытается бодрствовать по ночам дольше Кагеямы, чтобы узнать, сможет ли он снова услышать его, но он так часто устает, что засыпает, как только ложится. По крайней мере, кажется, что Кагеяма падает как камень так же быстро, как и он, и многие из их товарищей по команде настаивают, что они засыпают в одно и то же время, когда они начинают ссориться по утрам. И хорошо, что у него нет денег, чтобы покупать Кагеяме йогурт после каждой ночи, когда он засыпает первым.       К концу недели Шое честно забывает обо всем этом, а матч против Некомы и все его последствия занимают все его внимание.       На самом деле, он вспоминает об этом только тогда, когда они все сидят в командном автобусе, который везет их домой из Сендайской городской гимназии в их первый день Отборочных соревнований.       Вся команда засыпает, один за другим в течение нескольких минут, когда они отправляются в путь, но незадолго до того, как они должны приехать в Карасуно, автобус подпрыгивает на кочке, и Шое просыпается.       Он испуганно моргает и, зевая, протирает глаза, пока его усталый мозг пытается собрать воедино, где он находится, что делал и не пора ли уже ужинать?       Бросив взгляд налево, он вздрагивает от удивления, обнаружив, что Кагеяма сидит так близко к нему, ссутулившись. И вдруг он вспоминает, что все они едут домой на автобусе с турнира. Он слегка подпрыгивает в кресле от радости, победный гул кипит в его венах, когда он вспоминает, что они выиграли свои первые два матча. Они победили Датэко.       У Шое возникает искушение ткнуть локтем в бок Кагеямы, чтобы разбудить его, чтобы он мог еще немного поболтать о своем возбуждении, когда его партнер, кажется, чувствует его озорство и громко фыркает, откинув голову на спинку.       — Благослави тебя, — шепчет Шое, закатывая глаза.       — Случайный мяч, — пробормотал в ответ Кагеяма.       Ошеломленный, Шое пялится на него, прежде чем внезапно вспоминает ту ночь, когда Кагеяма бормотал во сне о хороших убийствах. Хихикая себе под нос, Шое нетерпеливо ждет, когда еще какие-нибудь слова проскользнут сквозь сонный рот Кагеямы, но, к его разочарованию, все, что он слышит, — это еще несколько невнятных бормотаний, прежде чем автобус въезжает на парковку Карасуно.       — Случайный мяч? — нахально спрашивает он зевающего Кагеяму, когда они выходят из автобуса.       — О чем, черт возьми, ты говоришь? — сонно ворчит Кагеяма, прикрывая глаза тыльной стороной кулака, а затем вздрагивает с шипением, когда Шое тычет его в бок за его грязный язык.       В следующий раз, когда он услышит его, это будет редкий случай, когда он действительно бодрствует, в то время как Кагеяма крепко спит.       По-видимому, большой идиот не спал допоздна, зубря, поэтому во время (чрезвычайно ужасной) поездки в Токио с помощью Старшей Сестры Саэко Кагеяма вырубается на заднем сиденье, как только они выезжают на автостраду.       — Н… Ни… Нафф…       Шое вытягивает шею, чтобы посмотреть через плечо на своего соперника (скорее друга, правда, в эти дни), который развалился на обоих задних сиденьях, положив голову на руки. Шое терпеливо ждет, пока:       — Хо-хороший прием. Получился.       — Трудно выплюнуть комплимент даже во сне, а? — Шое вздыхает сквозь усмешку.       — Последний удар, — отвечает Кагеяма и переворачивается на спину.       — Он…разговоривает во сне? — удивляется Саэко, вытаскивая леденец изо рта и глядя на другого пассажира в зеркало заднего вида.       — Да, он иногда так делает, — хихикает Шое, откидываясь на спинку кресла, когда Кагеяма снова успокаивается.       — И речь идет о волейболе. Конечно, — говорит Саэко, ее рот кривится в усмешке, как у Шое.       — А о чем еще она может быть? — соглашается Шое, когда вдали начинают появляться знаки Токио.       Дело в том, что разговоры во сне Кагеямы не ограничиваются только его любимым видом спорта, но Шое хотел бы, чтобы он узнал об этом при лучших обстоятельствах.       Они снова в Токио на очередном тренировочном сборе, но на этот раз Шое намеренно позаботился о том, чтобы кто-то был между его футоном и футоном Кагеямы. Это мелочно, глупо и по-детски, он знает, но с тех пор, как началась ссора, между ними все напряжено и ужасно, и спать рядом с Кагеямой, зная, что связующий не доверяет ему должным образом, заставляет кишки Шое противно скручиваться.       Это был Танака, который шагнул вперед, положив свой футон между Шое и Кагеямой с слишком громкими словами, чтобы попытаться скрыть неловкость, пока Шое пытался решить, как справиться с этим, не вызывая слишком много шума. Он хотел поблагодарить своего сэмпая, но слова не шли у него из горла, и было что-то в печальном взгляде, которым Танака одарил его и Кагеяму, что заставило его замолчать еще больше.       Это одна из первых ночей, когда, устраиваясь, Шое обнаружил себя бодрым, даже когда все вокруг него начали храпеть один за другим.       Все кажется странным и неудобным, и часть Шое хочет перебраться через Танаку, разбудить Кагеяму и потребовать, чтобы он гонял его вокруг здания или что-то еще, что угодно, чтобы вернуть нормальность. Вместо этого он зарывается поглубже в одеяло и пытается не думать о том, что если бы Кагеяма оставался просто соперником и необходимым злом, чтобы играть, а не стал другом и партнером, то, возможно, ничто из этого не причинило бы ему такой боли.       — Хината, — знакомый голос бормочет через всю комнату, и Шое резко поднимает голову от одеяла, отчаянно надеясь, что это один из старшеклассников, а не…       — Хината…тупица…       С приглушенным стоном он плюхается обратно и натягивает одеяло на голову, пытаясь заглушить глупые разговоры Кагеямы во сне. Он остро осознает, что не слышал, чтобы Кагеяма бормотал имена во сне, просто болтал о волейболе, и Хината действительно, действительно не знает, что делать с своим именем, просачивающимся из спящего рта Кагеямы.       Раздается вздох, а затем снова первый слог его имени. Шое скулит от разочарования, прежде чем откинуть одеяло и яростно поползти вокруг Танаки в пространство между рядами футонов, чтобы посмотреть вниз на своего глупого соперника.       — Что? — тихо шипит он, стреляя кинжалами в Кагеяму, но все, что он получает в ответ, — это чмоканье губ и несколько тихих, сонных звуков.       Шое ждет, прижавшись руками и коленями к полу, любого дальнейшего упоминания своего имени — в этот момент он просто собирается ткнуть Кагеяму, чтобы он проснулся, вероятно, взрывной спор неизбежен — и пристально смотрит на спящее мягкое лицо связующего.       Он хмурится, конечно, хмурится. Кагеяма во сне шевелится больше, чем обычно, и Шое начинает дико гадать, не снится ли ему кошмар. Он осторожно протягивает руку и кладет ее на макушку Кагеямы, которая кажется самым безопасным местом для прикосновения, тихо удивляясь тому, какие мягкие у него волосы. В конце концов, он никогда не дотрагивался до нее — всегда слишком далеко.       Кагеяма морщит нос и еще раз: — Хината… — мягко мимо его губ.       — Да? — спрашивает Шое, нежно втирая подушечки пальцев в кожу головы. — Что, Бакагеяма?       — Ннн, — затем Кагеяма полностью переворачивается, выталкивая руку Шое, пока он не оказывается почти на животе, одна из его рук застряла под ним под неудобным углом. Он бормочет что-то еще, приглушенное подушкой, и приходится наклониться как можно ближе, чтобы услышать.       — Падение… — это единственное слово, которое он может разобрать, и наклоняет голову, смущенно хмурясь, прежде чем вздрогнуть, когда Кагеяма издает неистовое фырканье. Хмурое выражение исчезло с лица связующего, сменившись его обычным бесформенным, сонным выражением.       — Тц, — бормочет Шое, закатывая глаза, и, еще раз посмотрев на Кагеяму, снова забирается в постель. Он пытается не обращать внимания на то, как его желудок скручивается и переворачивается, а сердце колотится. Он засовывает голову под подушку, пытаясь заглушить все свои чувства.       Кагеяма больше ничего не говорит в течение ночи, и это просто звуки его храпа, смешивающиеся со всеми остальными, но все равно требуется ужасно много времени, чтобы наконец заснуть.       Только позже, когда все наконец-то улажено и приведено в порядок, и есть новый, супер крутой, специальный бросок для Шое.       — Падение… Понятно, — удивляется он, когда попадает в очередной новый бросок Кагеямы. Новый бросок, который он разработал именно для этого. Он тренировался для Шое.       — Что? — хмыкает Кагеяма, уже протягивая руку за другим мячом, выглядя дерганым и раздраженным, что Шое еще не вернулся на позицию для следующего сета.       — Я…ничего! Давай еще, давай еще! — кричит Шое, отскакивая на несколько шагов назад, готовясь к следующему мячу. Его лицо расплывается в улыбке, когда он вспоминает, как Кагеяма, вероятно, практиковал это движение даже дольше, чем он думал. Часть его чувствует себя немного виноватой, что он неправильно понял веру Кагеямы, но теперь это не имеет значения, потому что равновесие вернулось, как будто оно никогда не выходило из орбиты.       И только ближе к концу первого года обучения эта маленькая привычка Кагеямы становится известна другим членам команды.       К сожалению, один из этих людей — Цукишима.       — Он уже спит? — удивляется Ямагучи, садясь на свою постель и с легким изумлением глядя на Кагеяму, который уже храпит в подушку.       Это их последний тренировочный лагерь с ночевками перед Весенними Национальными. Шое и Кагеяма встали раньше и легли позже, чем все остальные. Хотя это само по себе не является чем–то необычным, у Шое есть тайное подозрение, что Кагеяме снова пришлось зубрить для теста, и недостаток сна, очевидно, настиг его — поэтому он вырубился, как свет, прежде чем все остальные даже легли.       Шое тычет пальцами в бедро Кагеямы. Связующий фыркает во сне, но не делает ни малейшего движения, чтобы убрать ногу. — Ага, — подтверждает он.       — Он всегда так громко храпел? — спрашивает Ямагучи, закутываясь в одеяло.       — Вот почему мы поменялись местами, — бормочет Цукишима с другой стороны от Ямагучи. — Иначе мне пришлось бы покупать беруши.       — Я думаю, что это только тогда, когда он очень устал, — задумчиво произносит Шое, потому что обычно он находится рядом с Кагеямой во время поездок в автобусе и во время лагерей, и он не замечал, чтобы это было проблемой.       Ямагучи тихонько мычит, но тут же теряет интерес, переворачиваясь на бок и тихо беседуя с Цукишимой.       Шое следует примеру, прижимается к постели и кричит всем радостное «спокойной ночи!», закрывая глаза.       — Йогурт, — бормочет в ответ Кагеяма.       Глаза Шое снова распахиваются.       — Йогурт? — повторяет в замешательстве Ямагучи, и Шое может увидеть, как он поворачивается, чтобы встретиться лицом к лицу с устойчивыми взлетами и падениями груди Кагеямы.       — М-м-м-м-м…молоко. Молочный йогурт, — подтверждает Кагеяма во сне, тяжело вздохнув и потираясь щекой о подушку.       Ямагучи вслепую протягивает руку за спину и начинает шлепать по тому кусочку тупо длинного тела Цукишимы, до которого может дотянуться. — Цукки. Цукки.       — Агх, что? — кряхтит Цукишима, приподнимаясь на локте и направляя раздраженный (и прищуренный из-за отсутствия очков) взгляд через плечо Ямагучи на спящую фигуру Кагеямы. — Король пускает слюни. И что?       — Карри, — снова бормочет Кагеяма, хотя теперь он так глубоко зарылся щекой в подушку, что это звучит довольно глухо. — Йогурт…карри.       — Боже, — медленно произносит Цукишима, и на его лице появляется выражение крайнего восторга.       Ухмылка Шое, появившаяся, как только Кагеяма начал мечтать о еде во сне (что было новой темой, но не совсем удивительной, учитывая, что следующим приоритетом Кагеямы после волейбола был его постоянно голодный желудок), начинает увядать и сползать с его лица, заменяясь небольшим хмурым взглядом, когда Ямагучи и Цукишима начинают хихикать.       Они не злые, на самом деле, и это честно довольно забавно, но в их тоне достаточно насмешки, что просто не уживается в кишечнике Шое. Было бы иначе, если бы Кагеяма не спал, он смог бы постоять за себя, но он спит, крепко спит. Шое тоже любит подшучивать над ним, но сейчас это кажется несправедливым.       Шое видит, как Кагеяма слегка ерзает во сне и делает небольшой вдох, как будто он собирается начать снова и принимает быстрое, безрассудное решение прервать новый раунд разговора во сне, прежде чем он начнется. Он высовывает ногу из–под одеяла и целится в Кагеяму — его цель твердая и верная, когда его пальцы скользят под пижамную рубашку Кагеямы и прижимаются к теплой коже его спины.       Нацу много-много раз говорила ему глубокой ночью, когда забиралась к нему в постель в поисках внимания, что его ноги были как лед. И теперь он собирается использовать их в своих интересах.       У него получается — Кагеяма не просыпается полностью, мертвый для мира, но он фыркает, дергается во сне и полностью переворачивается на живот, шмыгая носом в подушку.       Вот. Теперь, по крайней мере, его не будет слышно.       К счастью, ни Ямагучи, ни Цукишима, похоже, не замечают его уловки, и теперь, когда Кагеяма достаточно успокоился, они снова устраиваются с одинаковыми ухмылками и несколькими последними смешками.       Шое медленно убирает ногу обратно в безопасное убежище своей постели, наблюдая за затылком Кагеямы, отвернувшегося от него, пока один из старшеклассников не выключил свет и комната не погрузилась во тьму.       Утром Кагеяма сворачивает свой футон и не может подавить зевоту, когда Цукишима наклоняется в его поле зрения и ухмыляется. — Вы были голодны прошлой ночью, ваше величество?       Шое хихикает про себя и не вмешивается — Кагеяма уже проснулся, он может дать отпор Цукишиме.       Но Кагеяма лишь сонно моргает и хмурится. — Эм-м…да? Если ты тоже хотел последний клецок, то должен был потянуться за ним, а не пялиться.       Шое смотрит на друга, озадаченный таким ответом, пока не вспоминает, что Кагеяма действительно съел последний клецок прошлой ночью. Большой идиот чуть не выколол один глаз Шое в их борьбе, чтобы съесть его, в то время как Цукишима смотрел с презрением.       Часть ухмылки Цукишимы исчезает в его раздражении. — Нет, спасибо, мне не нужно объедаться каждый раз, как это делаешь ты. И даже тогда ты все еще хотел…что это было? Йогуртовое карри?       Кагеяма только сильнее морщится, в уголках глаз и рта появляются ямочки, но он ничего не говорит, очевидно, невероятно смущенный.       Цукишима еще несколько мгновений ждет реакции, которую он явно не получит, прежде чем закатить глаза и отойти с видом глубокой жалости к непониманию Кагеямы.       — Что это было? — спрашивает Кагеяма, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Шое, его лицо все еще сморщено от разочарования и недоумения.       — Э-э-э… Кто знает, — лжет Шое, быстро сворачивая остальную часть своего футона. Он мог бы быть честным с Кагеямой, рассказать ему, о чем он бормотал во сне, и что, хотя это было чертовски странно, это было также очень забавно, но он этого не делает. Он даже не знает, осознает ли это Кагеяма. И хотя Шое действительно хочет дразнить его до тех пор, пока он не станет ярко-розовым, он также понимает, что это одна из тех ситуаций, когда, вероятно, лучше не тыкать спящего медведя. (Так сказать).       За последние несколько месяцев он узнал, что, хотя Кагеяма уверен во многих областях, он также неуверен во многих других и может быть ужасно чувствительным к вещам. Волейбол — это всегда безопасная тема для обсуждения, как и его ужасные оценки, потому что Кагеяма уверен в своих спортивных способностях и не заботится о своих школьных занятиях, но есть области, где он вместо этого погружается в себя. Где его хмурые брови изгибаются так, что Шое ненавидит, потому что они находятся на грани огорчения, а не раздражения, и он становится ужасно тихим и замкнутым.       Поначалу трудно сказать, но чувства Кагеямы иногда легко задеть.       Итак, «он как обычно», — говорит Шое, заканчивая складывать свои постельные принадлежности рядом с Кагеямой и одаривая друга яркой улыбкой. Кагеяма в ответ рассеянно что-то промычал, задумчиво глядя вдаль.       В январе все начинает меняться.       Весь год Шое проводил каждую ночь в связи с волейболом в окружении одиннадцати других людей — все храпели, сопели и дышали медленно и глубоко. Даже в глухую ночь в комнате никогда не было по-настоящему тихо с двенадцатью спящими мальчиками и постоянным шуршанием одеял.       Вот почему, лежа на своем футоне посреди комнаты в их токийском отеле, он находит тишину такой ужасно гнетущей.       Он все еще…он даже не знает, после сегодняшнего. Он устал, буквально разбит, измотан до костей. Между висками болит, боль не ослабла от дневной лихорадки и стресса. Он поел, ему принесли еду его семпаи, которые просунули головы в его дверной проем и улыбнулись ему широко и счастливо, но для некоторых из них это был их последний турнир, и Шое просто чувствует себя немного пустым внутри.       Они проигрывали и раньше, в этом нет ничего нового, но ты не можешь остановить усталый, переутомленный разум, проигрывающий то, что он сделал, не сделал и должен был сделать вместо этого. Все, что говорили ему учитель и тренер с тех пор, как он упал на колени в жарком пламени посреди корта.       Его вздох растягивает маску на лице, и он хочет сорвать ее, отбросить в угол комнаты в отчаянии, будь проклята обычная вежливость, но он просто слишком устал. Он слишком устал, чтобы даже спать, хотя у него болят глаза и покалывает под веками. Ему хочется перевернуться, уткнуться лицом в подушку и заплакать, но он не может заставить себя пошевелиться.       Затем раздается скрежет — старая деревянная дверь в его комнату открывается, Шое переводит усталый взгляд на дверь, ожидая увидеть Укая, или Такеду-сенсея, или, может быть, даже Дайчи, которые, вероятно, пришли, чтобы убедиться, что он собирается спать.       Брови Шое сходятся посередине, когда в дверях появляется Кагеяма.       — Заткнись, — говорит ему тихо Кагеяма, вполголоса, прежде чем Шое успевает что-то сказать, и он поворачивается, чтобы нагнуться и схватить что-то. Только тогда Шое замечает груду постельного белья позади своего друга.       Шое слишком устал, чтобы протестовать, но все же заставил себя приподняться на локтях и с растущим замешательством наблюдать, как Кагеяма затаскивает одеяла в комнату и ногой закрывает дверь.       — Кагеяма? — хрипит он, его голос срывается и приглушается маской.       — Ш-ш-ш, — снова шипит на него Кагеяма, хотя Шое был далеко не громким, голубые глаза настороженно оглядываются на дверь.       Внезапно до Шое доходит, что Кагеяма, вероятно, не должен быть здесь. Потому что у Шое все еще жар, и он должен быть один в этой комнате, чтобы отдохнуть, а Кагеяма по всем правилам должен быть в главной комнате и крепко спать вместе с остальными. И Шое понятия не имеет, сколько сейчас времени, но он думает, что должно быть уже поздно, потому что Кагеяма явно улизнул.       — Я не думаю, что ты должен быть здесь, — тихо говорит он, озвучивая свои мысли, когда Кагеяма заканчивает раскладывать постель рядом с ним.       Голубые глаза резко поворачиваются к нему. — Ты хочешь, чтобы я ушел? — просто спрашивает Кагеяма.       Шое молчит.       Он не совсем уверен, почему Кагеяма здесь, потому что обычно это Шое ищет компанию и внимания другого, а сейчас он даже не может делать ничего из того, что они обычно делают вместе. Он просто усталый, измученный мальчик с высокой температурой, и у Кагеямы нет причин спать с ним в одной комнате прямо сейчас.       Разве что, может быть, Кагеяма чувствует то же, что и он.       Это было постоянно растущее чувство, и Шое не мог указать, когда это началось для него, но где-то на этом пути он перешел от едва терпимого существования Кагеямы в их первый день в старшей школе к ощущению, что кто-то отрубил конечность, если он не был в непосредственной близости. Это глупо и бесполезно, Шое понятия не имеет, когда Кагеяма поднялся из соперника и товарища по команде и стал его лучшим другом, тем, кого Шое любит в компании больше, чем кто-либо другого, и все же…       Кагеяма все еще пристально наблюдает за ним и может быть… может быть, у Кагеямы то же самое.       — Нет, — наконец тихо произносит он в полумраке, — нет, я не хочу, чтобы ты ушел.       Кагеяма просто один раз кивает, поднимает свои одеяла, чтобы скользнуть под них, лежа на спине и глядя в потолок.       Шое передразнивает его, и долгое время никто из них больше ничего не говорит, просто лежа в темноте, пока Шое не открывает рот, чтобы…       — Если ты только подумаешь извиниться, я задушу тебя этой маской, — перебивает его Кагеяма.       Шое поворачивает голову, чтобы посмотреть на него, но Кагеяма все еще пристально смотрит в потолок. — Мне жаль, — говорит он так или иначе, вызывающе, и спешит продолжить, когда Кагеяма бросает на него яростный взгляд. — Мне очень жаль, и я никогда, никогда не позволю этому случиться снова. Я обещаю.       Потому что он этого не сделает. Он никогда больше не будет пренебрегать своим телом и обращаться с ним как с машиной. Потому что, хотя он и знает, что они, вероятно, были обречены на поражение, независимо от того, был ли он там до конца или нет, он не может избавиться от чувства, что подвел всех. Что он подвел Кагеяму. И себя, за то, что его увезли в больницу, вместо того чтобы стоять рядом со всеми, когда прозвучал финальный свисток.       Гнев в глазах Кагеямы утихает. — Хорошо, — просто говорит он, с ноткой решительности в голосе.       Шое слегка расслабляется, потому что наполовину ожидал лекции, но теперь он может читать Кагеяму. Это случилось, они пойдут дальше, они станут лучше.       — Иди спать, — говорит Кагеяма после паузы. — У тебя жар, почему ты еще не без сознания?       — Кто-то вломился в мою комнату, — отвечает Шое с улыбкой в голосе, и ему кажется, что он видит, как в темноте подергиваются уголки губ Кагеямы.       Кагеяма засыпает первым, дыхание становится медленнее и глубже в тишине, пока, наконец, он не начинает храпеть. Шое наблюдает за ним сквозь тяжелые веки, чувствуя, как его избитое тело тоже начинает медленно погружаться в сон. Он задается вопросом, может быть, потому что Кагеяма, вероятно, достаточно устал, если он…       — Хината…хорошее убийство, — Кагеяма вздыхает во сне, и сердце Шое радостно трепещет, когда его глаза наконец закрываются.       К утру Кагеяма исчез — вероятно, он прокрался обратно в главную комнату, чтобы не быть застигнутым Дайчи. Позже, когда он, наконец, присоединяется к остальной команде за завтраком, как и связующий, но что-то тихо меняется в их отношениях с той ночи.