Дневник Большого Медведя

Представляю, что кричал Матрос, когда увидел, что кровать моя пустует, тарелка с завтраком полна, а место в оружейной занял другой солдатик. После нашего разговора я вернулся домой и долго не мог уснуть: в голове крутился вопрос: почему же Матрос так поменял своё отношения ко мне? У меня не было никаких глобальных секретов, стоящих ему или солдатикам жизни, я всего лишь забыл рассказать о бункере. Память человеческая – ненадёжная вещь: ты доверяешь ей всё, а остаётся лишь то, о чём всю жизнь помнить не хочется. Солдатики на славу залепили дверь магазина, и теперь единственный проход был только со стороны Казармы, куда я не планировал возвращаться в ближайшее время. Пришлось шататься по другим местам. В крохотном магазинчике на западной стороне я столкнулся с мужчиной. В помятой куртке, пыльных кроссовках, со скособоченным рюкзаком, он устало улыбнулся и, будто защищая свой улов, держался ко мне спиной. Под глазами легла глубокая синева, тонкие, костлявые пальцы дрожа складывали банку за банкой. Закончив наполнение, он повернулся ко мне, поднял указательный палец, как будто хотел покрестить им, выдавил улыбку и вышел. Пока мы с пеной у рта пытаемся доказать свою правоту, в маленьких комнатках сидят одинокие, голодные и больные люди. Могу ли я им помочь? Выбравшись на улицу, я осознал, что совсем ничего не взял и что теперь не пойду к старикам, как того хотел. Почему-то – может, во всём виноват этот мужчина – на глаза навернулись слёзы и впервые я почувствовал, как сильно скучаю по Ивану Ивановичу. Столько времени прошло с тех пор, как мы покинули его дом у озера, и пусть изредка я вспоминал его, но не делал попыток прийти к нему, рассказать, чего я достиг, спросить про выкопанную картошку, выпить чаю из самовара, посмотреть на озеро в закате. Вернувшись, я обнаружил записку на двери, в ней Матрос просил и приказывал вернуться в Казарму, назначая дату вылазки на 15 число. Поддаваясь волне равнодушия и усталости, я скомкал бумажку и выбросил её.