Дневник Большого Медведя

Это странно и неловко – идти среди тех, кто с первого взгляда невзлюбил тебя, с осторожностью следил за каждым шагом, готов был прирезать в случае чего. Окружённые горсткой бандитов, я и Олег дошли до их базы; мужики разбрелись по комнатам, всюду слышались шёпот и бурчание, но понять, о чём они думают, было невозможно. Олег, попросив своих забрать тело Вити Первого, вырыл ему яму за стоянкой, смастерил крохотный столбик с табличкой. - Пусть покоится там, где ему и следует. - Так что между вами случилось? Поставив на стол бутылку водки, разложив соленья и открыв шпроты, Олег всю ночь рассказывал, что с ним было. Не очень хорошо попрощавшись со мной, он дошёл до десятиэтажек, некоторое время жил там, но чувствовал себя не в своей тарелке: вокруг семейные, а он – один. Повезло ему встретить двух девушек, Дарью и Веру; с ними он и бродил везде: сначала по западной стороне, потом по восточной. А потом одна предложила вернуться к старикам, поселиться в домике, выращивать картошку с морковкой, даже завести кота, если попадётся где-нибудь. Но Олег запротестовал и каким-то необъяснимым чудом оказался завербован в строй бандитов. И он всё время держался особняком, отказываясь выполнять приказы или перекладывая их на кого-то, что первое время лишь забавило Витю, после стало же больше и больше раздражать. Первый терпел, а потом, когда Олега насильно послал на север, дав никому не нужное указание, взял девушек себе. - Ни хрена я не делал для него, – цокнул он. – Вот он и злился, ё-моё, думал, что сможет сломать меня. И сломал ведь, сволочь такая. Знал, что в девчонках этих – моё слабое место. Дашку жалко – она послабее Веры: умерла, когда урод этот… избил и изнасиловал её. А за что? – спросил он, глядя на меня. В уголках глаз собрались слёзы, но Олег запрокинул стакан, и слёз как ни бывало. – За то, что я, дурак, не прогибался под него! Где справедливость, скажи? Я молчал и закусывал ядрёным огурцом. - Вернулся, Вера только раз на меня посмотрела и ни слова не сказала. Ёлки-палки, как же я перед ними виноват: гнул свою линию и слышать не хотел, чего они там щебетали. Понимаешь? Понимать-то я понимал, хоть и не говорил ему ничего. Он, будто больной в горячке, оглядывал стены, тяжело, жарко дышал и снова опускал губы в водку. - Надоело, ё-моё, надоело слышать, как он сначала заманчиво врёт с три короба, вербует всех и каждого, и начинается: бьёт баб, мужиков, орёт на них; одному вон ногу сломал, другому палец отрезал. Хотя что там, это – цветочки, – хмыкнул Олег. – Убить для него – плёвое дело. Недавно поставил своих во дворе и приказал расстрелять, будто мы не в Зоне, а в Освенциме каком. А за что? За то, что кто-то угнал у него грузовик. Все спали, никто и знать ничего не знал. Олег вздохнул, горько и прерывисто. На душе стало гадко и мучительно; на чьей совести лежит смерть невиновных? На моей? Матроса? Вити Первого? Или на всех? Никогда не знаешь, чем могут обернуться твои благие намерения: где-то прибывает, где-то убывает. Но не этого я хотел, не мечтал я, чтобы свои убивали своих. - Руки трясутся, как вспомню, что это я нажал на курок, – Олег посмотрел на ладони. – А надо было? Ё-моё, а если я сделал только хуже? Господи, Дашка, Вера, простите меня! Голова его упала на руки, плечи заплясали от рыданий. Через минуту он успокоился, но не поднялся. Я уложил его на кровать, на всякий случай забрал с собой нож, лежавший на столе, и вышел из комнаты. В коридоре стояла тишина, чёрная, плотная. Подойдя к окну, услышал далёкое посвистывание одинокой птицы. Небо медленно натягивало на желтевший край тёмную блестящую мантию. Отсюда была видна радиовышка, как великан, широко расставившая ноги и гордо возвышающая над всем. А мы, маленькие, глупые, жадные, всё грызли друг другу глотки, ссорились из-за отобранной игрушки и никак не могли прийти к соглашению. Всю ночь мне не спалось, да и лечь особо негде было: бандиты неприязненно смотрели, долго и с горящей злобой провожали меня. Я побродил по этажам госархива и обнаружил, что хаос, царивший в первое наше посещение, исчез, словно его не бывало. То ли Витя Первый обеспокоился мнением приходящих к нему людей, то ли нашёл в этих бумажках нечто такое, чем делиться ни с кем не собирался. Утром, пока Олег ещё спал, я аккуратно вызнал у мужиков, что за Верой установлен особый уход: после сцены ревности, повлёкшей за собой избиение, девушка не могла ни встать с постели, ни говорить. Две старушки, назначенные заботливым приказом Первого, день и ночь сидят в её комнате и бдят, словно наседки. Дарьина могила скрывалась в кустах, над ней не торчала табличка, не лежал опознавательный камень странной формы: ничего, кроме тёмной, перекопанной земли, не указывало на захоронение. - Сам всё сделал, – сказала одна из старушек, проводившая меня к месту, – тихо и аккуратно. Кажный день приходил, прощения просил. Ты не думай, человек он хороший, гордый только; пожалеть его надо. Сначала я не понял, о ком – о Вите или Олеге – говорила женщина, но потом вспомнил, что несчастного Олега Первый сослал на север и тот вернулся уже после похорон. Я благодарно кивнул и сжал её сухие руки. Завтраки бандиты делили в своих комнатах: коридоры пустели, двери запирались, а за ними то и дело шуршали пакеты, плескалась то ли вода, то ли водка. Мутные глаза Олега раскрылись, когда мужики выбрались из комнатушек и разошлись кто куда. Он, с глубоким, сотрясающим всё тело вздохом, поднялся, умылся, отказался от моего предложения поесть и выкарабкался в коридор. Слегка пошатываясь, он дошёл до двери в конце коридора и, помедлив, осторожно постучался. В небольшом зазоре показалась старушка. - Как она? – шёпотом спросил Олег. - Спит. Я пока ничего не говорила. - Пусть. И не надо. Дверь бесшумно закрылась, плечи Олега опустились. Он подошёл к окну, распахнул створки и вдохнул осенний, с примесью дождя и опадающих листьев, воздух. - Куда ты теперь пойдёшь? - Хочу навестить Ивана Иваныча, – ответил я, глядя на ползущие тучи. - Некого там уже навещать, – отрезал он. – Пока шатался на севере, решил зайти к нему, а он уже кони двинул. Не соврал старик: не долго жил здесь. Зато хоть на озеро поглядел. - Ты… похоронил его? - Да, – хрипло сказал Олег, отворачиваясь. – Практики в этом – во! – он провёл большим пальцем по горлу. Известие о смерти Ивана Иваныча ничуть не удивило меня, где-то в душе я знал, что его давно нет среди нас, а потому мне нечего бояться его осуждающего мои действия и решения взгляда. И даже так я чувствовал, что мне надо покинуть эту часть Зоны, уйти подальше от Казармы, на время забыть обиду, принять, что товарищ – убийца, что сам я нисколько не лучше его. - Я всё равно хочу попрощаться с ним. - Что ж, иди, уважь старика. - Ты что будешь делать теперь? - У меня одна забота – Вера, – почесал он подбородок и вздохнул. - На восточной горке живёт пара стариков: они ждут её. - В Мирном-то? Знаю: там же я их и встретил. - Ты что ли назвал его так? – вспомнил я, как окрестил здание солдатиков Казармой и как все зацепились за это название. - Ё-моё, там же на входе табличка есть: «Добро пожаловать на территорию огороднического товарищества «Мирный». Моих изобретательных мозгов хватает только на худшее. Олег не попрощался со мной, когда я сообщил, что ухожу. То ли не унимается совесть и заглушает другие проблемы, то ли он чувствует, что мы ещё не раз встретимся.