Дневник Большого Медведя

- Ты где его откопал? – шепнул Матрос, пока Владимир плескался в душе. – А главное – зачем? - Не оставлять же его там наедине с недоеденным трупом. - Тоже верно. А мне его куда? - Определи на кухню, пусть Розе помогает, откормится – тогда и решай, что делать. Матрос подтянулся, почесал кончик носа и прижал меня к себе. - Ладно, разберёмся. Хорошо – ты жив и здоров. Как товарищи? Найдя новое приключение, я совсем забыл о последних новостях с базы бандитов. Вернувшись в Казарму, ломанулся к Матросу, занятым весьма интимным делом; мы определили мужику место, отдельное от всех солдатиков, и, так и не вырвав из рук бутылку джина, уложили его. Утром, как ни странно, я не слышал, что вокруг поднимались люди, одевались, строились, спускались на завтрак; поднялся, когда парнишки выполняли нормативы, женщины отправились в соседние дома. Пока Владимир спал, умылся, слопал манную кашу без положенного хрустящего хлебца, выстирал одежду. Теперь же нам предстояло вернуть человека к нормальной жизни. - Товарищи ничего, – хмыкнул я. – Один умер, второй убил, третьего я не видел. - Вот так да! Первого что ли? А за что убил? - Откуда знаешь? - Что знаю? - Откуда знаешь, что он Первого убил? – сощурился я. - Как, «знаю»? Я не знаю, я у тебя спрашиваю, – фыркнул Матрос, зажигая сигарету. – Как звали-то мужика? - То есть как..? Ты спрашиваешь, как звали Первого? - Да. - Витю Первого? Сигарета, только что осиротевшая на несколько миллиметров, остановилась на полпути ко рту Матроса. Он хлопал глазами и, пребывая в непонимании вместе со мной, слегка шевелил губами. - Мой товарищ, с которым мы раньше ходили, застрелил Витю Первого, – наконец сказал я. - Ёбушки-воробушки, – присвистнул Матрос, снова стряхивая пепел с так и не приложенной сигареты. – Что они не поделили? - Личное… - Ясно, бабу. И да, в следующий раз, когда тебе приспичит привести ко мне самоеда, ради приличия постучись, – он подмигнул, ненавязчиво намекая, что в следующий раз он так благодушно не спустит мою выходку. – Что ты решил? Я вздохнул. На самом деле в последние дни мне некогда было и подумать о предстоящей вылазке, о том, что несколько часов придётся провести в тяжёлом обмундировании, неудобных противогазе и костюме. Мысленно я проклинал эту затею и считал её ненужной, несовершенной, но, вспоминая о торчащей радиовышке, понимал, что идти всё же придется. Поэтому, когда Матрос задал вопрос в лоб, я не нашёл ни единой причины, по которой могу бы действительно отказать ему. Поэтому я согласился. - Спасибо, Медведь, – ответил он, хлопая меня по спине. И снова Казарма вернулась к боевой готовности: солдатики отжимались, бегали вокруг здания, стреляли по мишеням, на время облачались в костюмы, проверяли их целостность, женщины мыли полы, охаживали цветы, помогали Матросу с оборудованием или Розе на кухне. Я, который всё никак не вливался в жизнь Казармы, хотел было пойти к старикам, последний раз взглянуть на них, но решил, что расстраивать их новостью о смерти Дарьи и болезни Веры не хочу. Может, Олег всё же послушает девушку, и они осядут рядом со стариками. Заявившись в столовую, увидел мелькающую спину Владимира, согнутую в три погибели, с торчащими лопатками и в болтающейся клетчатой матросовской рубашке. - Ну, как помощник? – весело выпалил я. Роза, краснощёкая, пышная, дышащая силой и счастьем, выплыла из-за угла и, вытирая руки о полотенце, сказала: - Да ничего, жив-здоров, трудится. Только вот глаза голодные, – добавила она, шепнув. Я понимающе кивнул и, улыбнувшись, поблагодарил за то, что она не отказалась принять Владимира. Наверное, нужно было ещё и извиниться за негалантное поведение, но я осёкся и решил, что так сделаю только хуже: женщины не любят, когда происходящее в великие минуты любви выходит за дверь комнаты. За ужином Матрос то вдруг принимался шутить, то затихал и погружался в себя, шаря глазами по тарелке. Я твёрдо кивнул головой, давая понять, что в любую минуту он может положиться на меня. Ненадолго это успокоило его, но перед сном я слышал его шлёпающие шаги, вымеряющие площадь комнаты.