Дневник Большого Медведя

Нас было тридцать. Собравшись у Казармы, выстроившись в ровные ряды по пять человек, мы слушали указания Матроса, но мысленно были где-то совсем не здесь. Казалось, что именно сейчас я попал на фронт, через пару минут нам выходить на поле боя и стрелять по врагу. Но чугунная экипировка напоминала: мы всё ещё в Зоне. Женщины провожали долгим и напряжённым взглядом. Для пущей скорбности им не хватало белых платков и слезинок, невольно собравшихся в краешках глаз. Знакомый, уже почти родной, треск счётчиков раздался, как только мы приблизились ко Дворцу. Никто не дрогнул, ничьи ноги не подкосились. Огромное бело-серое здание встало перед нами, будто великан, сторожащий вход в покои богов. Сотни пустых рам, обращённых вдаль, притихли в ожидании. Даже счётчики, казалось, на минуту замолчали, пока солдатики вскрывали замок на воротах. Матрос топал ногой и буравил неподдающуюся дверь злобным взглядом. Наконец замок, цепи и перекрывающая балка свалились. Растащив створки по разные стороны, парни длинными стройными вереницами вбежали и скрылись в тёмных углах – всё, как методично учил Матрос. Я, как человек невоенный, и он, на правах старшего, вошли в ворота следом, медленно и осторожно. Бетонный холл, с двух сторон поддерживаемый рядами колонн, тянулся до противоположных ворот. «Уралы», «КамАЗы», «ЗИСы» и «ЗИЛы», оставленные в беспорядке, ржавые и бесколёсные, безоконные и с открытыми дверями, тыкались в стены, в углы, друг в друга. Тишина, раздражаемая предупреждающим треском, давила и внушала мне чувство вины. Будто это я разворотил завод, вывез людей, бросил технику гнить и пригнал сюда других, старых, больных, ненужных. По приказу Матроса вскрыли вторые ворота. Чёрная, сожжённая, изуродованная земля развернулась перед нами, ступить на неё было страшно и опасно. Слева возвышались остатки здания, взорвавшегося во время аварии, рядом, будто могильные плиты, торчали рассыпанные камни, покорёженные балки и трубы. Думалось, что неведомый исполин отгрыз от него кусок и, почувствовав безвкусность бетона, дабы отомстить за неслыханное оскорбление, наступил на здание, словно на муравейник. Впереди, через опустевшее угольное поле, маячил другой выпачканный корпус завода. Справа, гордая и великая, стремилась к небу радиовышка. На вышку Матрос послал самых рукастых и мозговитых, солдатиков во главе с белозубым Казбеком отправил в дальнее здание, мы же остались осматривать жертвенное здание. На углу взорванного корпуса значилось, что он по счёту он третий – Матрос хмыкнул, отдавая дань конспирологической логике. Ни балка, ни замок не встретили нас, но войти внутрь с парадного не получилось, сколько бы солдатики ни толкали дверь. Вернувшись к развалинам, мы осмотрели дыру, разделяющую здание почти на две части, и решили попробовать взойти по камням. - Только осторожнее, – крикнул Матрос первым солдатикам, – кто знает, насколько хорошо они тут всё обустроили, – в сомнении он оглянул главное здание завода. Щепки, оставшиеся от мебели, сваленные доски, чертежи с аккуратно выведенным корпусом грузовика, одинаковые чёрные телефоны, покрытые пылью куртки, рабочие комбинезоны. Главный вход завалило мебелью и бетоном – разобрать его не представлялось возможным. Осматривая груду трагедии прошлого, на одном из подоконников я заметил фотографию в рамочке. Так непринуждённо и так намеренно она стояла, что я не мог не взять её. Стекло запылилось и местами пошло трещинами; на меня смотрели четыре пары счастливых глаз. Домочадцев какого-то работника нельзя было вынести из разрушенного, фонившего радиацией здания – оставленные испуганной до смерти рукой, они стояли здесь и всё это время беззаботно улыбались, тепло обнимали друг друга. - Что, «порвалась цепь великая» и шандарахнула по всем? – с грустью сказал Матрос, разглядывающий детские сандалии. Подняться не было возможности: лестница, развалившаяся на куски, лежала в массе блоков. Снаружи верхние этажи выглядели идентично нижнему. Пока я выводил в тетради корявые завитушки, солдатики разбежались в поисках лестницы, веревки или и того, и другого. Матрос с тревогой в глазах смотрел на здания, вышагивал строевым шагом влево, потом вправо. Его руки в чёрной костюмной перчатке поправляли противогаз, опускались к бокам, складывались на груди и снова совершали вечный круговорот. - Что-то не так, – сказал он, останавливаясь и глядя на меня из-за мутных и запотевающих стёкол. - Что? - Ну, посмотри, – он описал рукой полукруг. – Третий корпус не взорвался сам, а был взорван кем-то извне. Посмотри, посмотри, как лежат камни, – Матрос тыкал пальцем в землю, в порушенную стену. – Если б это было внутри, то пострадала бы крыша или обе стены, и всё бы свалилось внутрь. А тут… – он поднял ладонь к небу. – Как будто кто-то пытался бомбардировать здание. И при том неудачно. - Зачем? - Если б я знал. Да и потом, чему тут взрываться? Мелу и чертежам? - А если они из урана? - Мне не до шуток, Медведь, – бросил Матрос. Солдатики, вернувшиеся из вышки, с радостью сообщили, что смогут наладить связь, и отдали нам шесть раций, две оставив при себе. Сашко, инженер с многовековым стажем, назначенный Матросом главным в маленькой команде рукастых и мозговитых, хотел было вернуться вслед за солдатиками на вышку, но остановился и шёпотом сказал: - …Такое ощущение, что они просто бежали от чего-то. Бумаги наверху свалены как попало, вещи разбросаны, а каналы толком не отрубили: просто заморозили. - Если что найдёшь, сообщи, – Матрос пару раз постучал пальцем по рации. – Вот тебе бабушка и Юрьев день… Сидя на чёрной земле, я не чувствовал ни холода, ни тепла, словно температура вовсе не опускается ночью до нуля. Кое-где я разглядел крохотные тоненькие жёлто-коричневые травинки, робко пробивающиеся сквозь плотную резину почвы. Ещё несколько сотен лет, и земля придёт в себя, обновится, и, может, здесь вырастут деревья, не хуже, чем там, за воротами. Взяв в ладонь горсть земли, я не рассмотрел ничего, кроме пыли, угля и сухих комков. Неловкое движение превратило её в труху, и лёгкое пыльное облако растворилось, медленно оседая на землю. С лестницей, верёвкой, свёртками бумаги стройным рядом вернулись солдатики из главного корпуса. Пока они пытались закинуть верёвку на второй этаж, пока Матрос, борясь с запотевающими стёклами, рассматривал принесённые чертежи, над нами собрались посеревшие тучи, тяжёлые и грозные. - Ты видишь здесь четвёртое здание? – спросил Матрос, переворачивая план. - Нет, – с сомнением я оглянул территорию завода. - А он есть, – он вздохнул, будто силы оставили его и больше не для чего было идти вперёд. Усевшись рядом со мной, глядя на старающихся солдатиков, он сказал: – Мне всё кажется, что я бьюсь башкой в глухую стену. И ведь я знаю, чёрт возьми, знаю, что никто мне не ответит, но всё равно стучусь, разбиваю кулаки в мясо, а толку – нет. - В тот день, когда мой товарищ пристрелил Первого, бандиты шли на завод. У них не было костюмов, не было противогазов, но Первый, видимо, знал, что на заводе они есть, и всё уговаривал своих пойти за ним, – я вздохнул. – Но в Олеге взыграла гордость и справедливость… - Какая ж ты скотина, Медведь, – прошипел Матрос. – Почему ты всегда так поздно всё рассказываешь? - Ты и не спрашивал. - Иди в пердолину, – если б лица не стягивал противогаз, он бы обязательно сплюнул на землю. – Но спасибо, что хоть вообще рассказал. - Сам иди туда. Он развернул чертёж. Правда, помеченные на нём корпуса, радиовышка, два дальних склада, прилегающих к третьему корпусу, больше напоминали план местности, чем карту. Здания обозначены номерами, рядом с каждым значится его характеристика: «1 – главное здание, реестр, бухгалтерия, директория», «2 – полигонная зона», «3 – инженерно-статистический корпус», «4 – механический корпус, токарная, конвейер». Матрос приглушённо свистнул. Судя по плану, второй и пока ещё неизвестный нам корпус располагался в самом центре, сразу после ворот главного здания – но ничего этого не было: ни камешка, ни таблички, ни дорожки – только голая выжженная земля. - Товарищ Матрос, – солдатик вытянулся в струнку, обращаясь к старшему. Для полной военной гармонии не хватало приложенной к виску руки, но Матрос почему-то никогда не просил ребят отдавать ему честь. – Подъёмная лестница готова к использованию. - Молодцы, орлы! Вперёд, что смотришь на меня? – шикнул он солдатику, поднимаясь. Кряхтя и поскрипывая, я встал вслед за ним. Всё-таки годы дают о себе знать. По одному солдатики забирались наверх, помогали товарищам не сорваться, поддерживали за руки, за ноги. Кто-то крикнул, чтобы больше не поднимались: пол треснутый, того и гляди обвалится. Парни шастали от стенки к стенке, показывали какие-то вещи, самые обыкновенные: шапки, сапоги, пустые папки, поблёклые плакаты с головой бородатого, но лысого мужчины, цветочные горшки и линейки. Матрос отозвал их и, помогая солдатикам спускаться, хлопал каждого по плечу. Поглядев на вышку, он скомандовал отправляться к дальнему зданию. Стройной вереницей парни двинулись к указанной цели. Четвёртый корпус, отмеченный как собственно завод, где штампуются детали и собираются грузовики, встретил нас огромным полупустым помещением. Конвейерные линии, безмолвные, опустевшие, стояли в несколько рядов, между которыми могли поместиться не только два человека, но и груженные запчастями тележки. Казбек с солдатиками, обшарив главный зал, давно бродил по кабинетам, рассматривал бумаги, переворачивал книги. Заметив Матроса, он, блестя на этот раз только глазами, подскочил к нему и выпалил: - Товарищ Матрос, что-то здэсь нэчисто, что-то здэсь нэчисто. - Знаю. Что нашёл? Он протянул желтоватую бумагу, обугленный край которой осыпался на пол. «Товарищ! В который раз прошу Вас, не забывайте выключать свет и кислород. Им неважно чем дышать, а нам проблемы не нужны. Будьте сосредоточены, здесь Вам не курорт. Подобная выходка – и предложение о Вашем увольнении у главначзавода!» Матрос посмотрел на Казбека, в растерянности пожавшего плечами, и, поворачиваясь ко мне, сказал: - Кому «им»? Он ещё раз перечитал записку, сложил её в рюкзак и вышел из кабинета. Деревянные столы, шкафы, тумбочки, полочки, кожаные и металлические кресла, горшки с превратившимися в труху растениями, портреты со статными усатыми и броватыми мужчинами, оставленные куртки, пальто, покрывшиеся пылью туфли с острыми носками и недлинными каблуками, брошенные в спешке сумки и портфели, откуда торчали зонты, расчески, записки со списком покупок. Попадались пустые папки, иногда в тетрадях, исписанных датами и выпущенными моделями грузовиков, попадался пепел, вываливающийся на нас, – мы не успевали ни о чём подумать.