Дневник Большого Медведя

Кто-то из солдатиков позвал нас. Подвал, неподсвеченный, глухой, узкий, заканчивался запертой дверью, не обозначенной ни на одном плане эвакуации. Спустя несколько тщетных попыток выломать дверь всё же удалось. За ней продолжался коридор, но бетонные стены сменились металлическими пластинами, покрытыми памятками, правилами поведения в аварийных ситуациях, предупреждениями. Туннель, тёмный, сырой, вывел к тяжёлой бункерной двери, открывали которую в несколько заходов, по очереди, постоянно отдыхая. Настойчивый хор счётчиков повысил тональность, как только отошла дверь. В комнатку, длинную, полную шкафчиков с халатами, защитными костюмами, ботинками и сапогами, противогазами, вместились все. Матрос с беспокойством осматривал содержимое и постоянно цокал то ли от сожаления, что не сможет забрать с собой костюмы, то ли от нехорошего предчувствия, постепенно вкрадывающегося и в нас. Комнатка соединялась с маленьким предбанником, по бокам которого располагались железные двери, а впереди – ещё одна бункерная, с рычагом. - Знаешь что? Я уже жалею, что взял с собой бойцов, – шепнул Матрос, отводя меня в сторону. - Ты не можешь отправить их сейчас назад. Давай хотя бы осмотрим всё, – его глаза смотрели на солдатиков, проходящих в боковые комнаты. – Знаю: ты всё проклинаешь, но вернуться было бы глупо. - К чёрту все эти тайны, к чёрту то, что происходило здесь! На секунду подумалось, что он скомандует ребятам строиться и возвращаться в Казарму, но Матрос вошёл в левую комнату, на двери которой значилось: «Входя, не забудь постучаться». Огромные пульты, испещрённые пыльными кнопками, смотрели матовыми экранами, пустыми и чёрными. Кто-то щёлкнул переключателем, неожиданно громко и неестественно среди глубоко дышащей толпы, но ничего не произошло. Хотя мы ждали. Из соседней комнаты раздался крик, лампы в комнате и предбаннике замерцали; метнувшиеся на подмогу остановились, закрывая глаза. - Ну, за что ты мэня не послушал? – ругнулся Казбек, выходя из комнаты. - Что произошло? – взревел Матрос, пробираясь между солдатиками. – Ну? - Я включил трансформатор, хотя товарищ Казбек не давал команды, – тихо, но твёрдо проговорил солдатик, не глядя на старшего. - Самовольничаешь, значит? Вернёмся, будешь бегать вокруг Казармы пятьдесят кругов. - Есть, товарищ Матрос, – парнишка вытянулся и тут же исчез с глаз. Матрос вошёл в соседнюю комнату, посмотрел на рычаги, кнопки, тянущиеся куда-то провода, цокнул. Рычаг, включающий свет, уже был поднят спешащей рукой солдатика. Рядом с ним в полуподнятом состоянии чернел рычаг подачи кислорода, крепление которого поплавилось и растеклось по панели. - Вот что значит – беречь кислород. В комнате, где просили стучаться, тускло горели кнопки, мерцал экран, шипели оторванные провода. Хмуро глядя на панели, Матрос приказал ничего не трогать и, достав рации, определил за каждой группу солдатиков, чтобы в случае чего можно было связаться. Он зажал боковую красную кнопку, послышался треск, сменившийся шорохом, но, видимо, инженеры на радиовышке ещё не добились результатов. - Никто понятия не имеет, что находится за этой дверью, поэтому прошу всех не как старший, а как… брат – будьте осторожны, – проговорил Матрос, распорядившись, кто останется в предбаннике, а кто двинется вместе с нами, и потянул рычаг на себя. Скрипя и жалуясь на прерванный сон, дверь открыла очередной проход. Наклонный коридор спускался, поворачивался и уходил ещё глубже. Окружающие нас стены невинно чисты и пусты, будто никто ничего не клеил на них, никто не тёрся об них плечами, бёдрами. Точно как и бункер, коридор был для чего-то создан, но так и не использован по назначению. С необъяснимой лёгкостью вставшая на нашем пути дверь поддалась, и громадное, размера футбольного поля, но без ворот и разметки, пространство встретило нас. Темнота расступилась под вспышками прямоугольных ламп, закреплённых так высоко, словно там висело солнце. Некоторые, забыв, что давным-давно они предназначались для освещения, лопнули, другие тихо погасли, оставив зал в таинственной и неуютной полутьме. Круглые и овальные фонарные зайчики забегали по стенам. Высокие, проржавленные, из огромных металлических пластин, они молчаливо окружали нас, маленьких, удивлённых, напуганных. Вдоль стояли пульты, нашпигованные кнопками, тумблерами, экранами, от них тянулись толстые, путаные-перепутаные кабели. Редкие стулья стояли рядом с ними в ложной надежде, что когда-нибудь они будут полезны. Солдатики по одному спустились по лестнице, их большие глаза блестели и с испугом обращались к Матросу. - Что за херня? – шепнул он. В центре зала сотни, если не тысячи, металлических колб разного размера выстроены в ряды, собравшиеся будто на парад. Ни звука не исходило от них. В глубокой тишине зала было слышно, как солдатики сглатывают и почти незаметно пятятся. Матрос, придя в себя, спустившись к толпе, ровным голосом произнёс: - Ничего не трогаем. Если возникают вопросы, зовём меня. Нехотя солдатики разошлись по углам зала. Большие, мощные колбы с неизвестным содержимым внутри не обращали на нас никакого внимания. Видимо, они, ещё когда здесь кипела работа, сновали туда-сюда люди, так же безразлично стояли на постаментах и не выказывали неудовольствие или радость. С виду казалось, что их склепали из остатков корпусов тех самых грузовиков, что выпускались во время войны. Ни щёлочек, ни ручек, ни окошечек – ничего. Стоят они, высокие и узкие, маленькие и широкие; и их безразличное стояние радует и настораживает. Матрос приблизился к одному из них, не очень высокому, почти с человеческий рост, осмотрел со всех сторон, но, не найдя никакой таблички или хотя бы записки, сообщающей о чём-нибудь, вздохнул: - Мать его конспирология. Ну, и скажи теперь, зачем мы пёрлись сюда? Чтобы поглазеть на эти коконы? – он понизил голос, чтобы эхо не разнесло негодование. - Зато ты знаешь, что здесь никакого ядерного оружия или биологической бомбы. - А это что? – он вскинул руку на колбу и, боясь задеть её, быстро опустил. – Откуда нам знать, что там внутри не боеголовки, не ракеты? - Ниоткуда, но пока не тронешь, оно само не заговорит. Матрос не ответил и ретировался к одной из групп солдатиков. Побродив между рядов металлических колб, трижды сбившись со счёта, я зарисовал их в надежде, что когда-нибудь решу эту непростую загадку. Ребятки тихо-тихо переходили с одного места на другое, рассматривали пульты управления, будто в них содержится какое-нибудь объяснение, карточки, торчащие в архивных шкафчиках; наталкиваясь глазами на колбы, они тут же опускали головы или смотрели на напарников. В карточках ничего особо полезного не было: на краешках значились лишь буквы и номера, видимо, помечающие каждую из колб. Сами бумажки были словно пропитаны средством, скрывающим чернила. Вспомнив увлекательные книги о следователях, где преступник обязательно отправлял письмо, написанное такими чернилами, растворяющимися в воздухе сразу после прочтения, я хмыкнул. Из зала вели несколько дверей, растолканных симметрично. На двух значилось: «Лаборатория», и внутри пылились склянки с выпарившимися реактивами, клетки со сломанными, разорванными изнутри прутьями, загрязнившиеся раковины, брошенные нашивки. На них, выполненных в форме щита, желтели круги с чёрными лопастями, как у вертолёта. Две другие двери, помеченные как «Питомник», открывали большие склады с клетками разного размера, коробками и железными ящиками с вмятинами, царапинами, следами зубов. Они пустовали, и даже эта пустота не вселяла в нас успокоение. Одна дверь, толстая, металлическая, неприступная, не желала открываться, и панель рядом с ней мигала, предлагая вставить карту. Выбить, заглянуть и узнать, что там, не удалось. Чтобы обойти весь зал, нам потребовалось больше двух часов. Колбы, молчаливые, таинственные, возвышались над нами и, словно терракотовая армия, стояли ровно друг за другом в ожидании своей минуты.