Пар

В последний день путешествия Мерлин поднялся и свернул скатку задолго до рассвета, а позавтракал уже на ходу. Хотелось добраться до Камелота пораньше и увидеть его впервые при свете дня. Он слышал рассказы и много раз рисовал в воображении город из белого камня с его круглыми башнями и высокими стенами, воротами и мостами. Но когда Мерлин взобрался на вершину холма и увидел Камелот собственными глазами, он понял, что ни один рассказ не отдал бы ему должное. Город был огромен, гораздо больше, чем ему представлялось. Замок восседал на вершине холма, богато украшенный и величественный, словно корона на челе короля. Десятки, сотни домишек усеивали склоны и льнули к стенам замка, к силе и славе Камелота. Белые башни сверкали в лучах солнца; колонны пара поднимались над ними к ясному небу, идеально гармонируя с его синевой. Они напоминали пойманные облака, привязанные к бесчисленным трубам замка и вынужденные служить его обитателям. Где-то за этими стенами, в глубине замка паровые потоки с силой обрушивались на металл и приводили предметы в движение. Еще одно облако дыма медленно карабкалось по склону холма к воротам замка. Мерлин едва различил под ним темный контур гигантской повозки. Он знал, что повозка везла уголь и дрова, подпитывающие великие двигатели Камелота. Каждый день повозка совершала четыре рейса от подножия холма до машинного отделения. Там ее освобождали от груза, который бросали в вечно голодные топки, чтобы вскипятить еще больше воды, получить еще больше пара. Слишком тяжелая даже для дюжины лошадей, повозка также передвигалась силой пара. В ней имелось несколько пассажирских сидений, и Мерлин пообещал себе, что однажды прокатится на ней, пусть даже на поездку придется копить целый год. Всю долину внизу занимали урожайные, ухоженные поля. На одном из них валялся заброшенный плуг, и Мерлин улыбнулся ему, словно старому другу. Точно такой же плуг видели недалеко от Эалдора. Точно такие же плуги видели по всему Альбиону — позабытые, они неподвижно лежали в полях. Мерлин часто бывал на том отдаленном поле, где возвышался плуг, иногда с Уиллом, иногда один. Он карабкался по сцепленным бокам, касался все еще острых лезвий, водил рукой по рунам, высеченным на металлической обшивке, и думал о людях, создавших этот плуг, и о магии, что когда-то жила в нем. Мерлин был слишком молод и ни разу не видел плуг за работой, хотя знал о них все. Было время, когда эти железные чудовища медленно ползали по полям Альбиона и с легкостью выполняли работу сотен людей. Они пронзали твердую почву когтистыми лезвиями и переворачивали ее, после чего переходили на следующее поле, чтобы вспахать и его тоже. Проделав эту работу, они начинали свой путь заново и боронили высохшую почву: осторожно ударяли по ней лемехами, разбивая глыбы. Таким образом — безо всякого изнуряющего труда людей и лошадей — поля готовились к засеву. Осенью машины собирали зерно. На всю страну их насчитывалось не больше двенадцати, и они не успевали закончить до того, как зерно начинало осыпаться. Приходилось работать косами и серпами даже тогда. Но потом управляемые механиками и магами машины шли в деревни и молотили урожай до тех пор, пока все зерна не были очищены от плевел и готовы к измельчению в муку. Вокруг Эалдора, как и по всей стране, раскинулось множество заброшенных полей, поросших высокой травой и молодыми деревцами. Без волшебных машин не хватало рук, чтобы их обработать. Жителям Эалдора удавалось вырастить достаточно зерна, чтобы пережить зиму, хотя порой приходилось туговато. Но старики все еще помнили дни благоденствия. Тогда они могли торговать зерном, делать запасы, и голод был всего лишь страшилкой из далекого прошлого, вроде оспы. На дороге из замка показалась группа всадников, сопровождающих груженую повозку. Они остановились, спешились и направились через поле к плугу, забрав из повозки какие-то предметы. Поначалу было трудно понять, что они задумали, но потом Мерлин узнал некоторые захваченные ими инструменты — лом, молоток, пилу. Он взвалил на плечо поклажу и бросился бежать. Когда он поравнялся с незнакомцами, те уже приступили к делу: сорвали с плуга заклепки, пробили плотную металлическую обшивку и принялись сдирать ее щипцами и клещами. Даже покосившийся, упирающийся в землю тяжелыми лапами, плуг по-прежнему оставался выше их всех. Каждое его лезвие могло проткнуть человека насквозь, хотя плуг никогда бы этого не сделал, даже если бы все еще двигался. Его форма всегда напоминала Мерлину слепыша: громадные лапы, сильная спина, маленькая круглая голова, испещренная рунами. От этого зрелище становилось еще тягостнее — они словно бы мучили живое существо, пусть даже теперь оно превратилось в груду металла. — Стойте, — крикнул Мерлин, задыхаясь от бега. — Не надо. Мужчины скользнули по нему равнодушным взглядом и продолжили разбирать плуг на части. Все восьмеро были вооружены тяжелыми острыми инструментами, но Мерлин не собирался отступать. — Оставьте его в покое, — сказал он. — Проявите хоть немного уважения. В былые времена эти машины кормили весь Альбион. — А теперь это бесполезный металлолом, — пробормотал один из них. — Шел бы ты своей дорогой, а не то закончишь так же. Говоривший поднял пару огромных металлических резцов и сунул их в разрез на обшивке, в искусный лабиринт пружин и шестеренок. Мерлин схватил его за запястье и оттолкнул прежде, чем тот успел причинить вред. — Не надо, — повторил он. — Слушай, я не знаю, зачем вы его громите — чтоб поразвлечься или продать железо в Камелот... Парень уставился на пальцы Мерлина, по-прежнему сжимающие его руку. У него были блестящие волосы цвета спелой пшеницы, волевой подбородок, и весь его вид говорил о нахальной самоуверенности, чересчур часто шедшей в паре с такой излишне красивой внешностью. — Ты хоть понимаешь, что ты сейчас натворил? — спросил он. — Знаешь, что положено сделать с тобой за это? — Старые машины снова заработают, — сказал Мерлин, у которого не было настроения ни выслушивать угрозы, ни вставать в позу. — Я не позволю вам уничтожить этот плуг. Принц Артур сделает так, что он снова заработает. Губы его собеседника медленно сложились в довольную улыбку. Зубы у него были кривоваты, и разозлившийся Мерлин сосредоточил на недостатке все свое внимание. Еще не хватало поддаться чарам какого-то задиры. — Ты так думаешь? — спросил тот. — Да, — с жаром закивал Мерлин. — Я в этом уверен. Во всем Альбионе нет никого умнее принца Артура и его инженеров. Они поймут, как сделать так, чтобы машины заработали на энергии пара. Станет еще лучше, чем во времена магов. Возможно, ответ его прозвучал наивно, но он не собирался объяснять этим вандалам причины своей уверенности в принце Артуре и его великой судьбе. Не мог же он, в самом деле, ответить: «Я в этом уверен, потому что так мне сказал жутковатого вида дракон исполинских размеров». — Видите? — сказал парень, широким жестом указав на него другим. — Люди верят в нас. Даже распоследний деревенский лопух знает о нашей работе и ни секунды в нас не сомневается. Так что мы не должны сдаваться, ни за что. Он повернулся к Мерлину и с торжественным видом похлопал его по плечу, словно оказывал огромную честь. — Бросить бы тебя в темницы за нападение на наследника престола, — сказал он. — Но за твою преданность и здравый смысл я тебя прощу. Теперь у тебя будет что рассказать внукам. — Погоди-ка, — сказал Мерлин, порядком оглушенный первыми проблесками озарения. — Одну минутку. Хочешь сказать — ты и есть принц Артур? Не может быть. Какой же из тебя гений? Ты ведь заносчивая свинья и на вид полный придурок! Остальные тут же нырнули за плуг, чтобы скрыть приглушенный смех, будто бы снова взялись за работу. Принц Артур покраснел до корней своих блестящих волос и демонстративно убрал руку с его плеча. — Хотя, — протянул он, — денек в колодках пойдет тебе на пользу, это точно. Леон, возьми этого слабоумного под стражу. Когда закончим, заберем его для наказания с собой в Камелот. Высокий бородач положил инструменты на землю. Виновато улыбнувшись, он взял Мерлина за локоть и повел его к повозке. — У меня и веревки-то не хватит, чтобы тебя привязать, — сказал Леон. — Придется просто посидеть тут с тобой. Не волнуйся, к тому времени, когда надо будет возвращаться, его высочество передумает — или даже вообще про тебя забудет. — Что они делают? — спросил Мерлин, с несчастным видом наблюдая за тем, как Артур и остальные снимают с плуга обшивку и начинают скручивать и разрубать его внутренние части, где заводной механизм был тонок, как кружево, и выглядел так, словно одна порванная нить могла вывести его из строя. — Он же должен все исправлять, а не доламывать. — Нужно понять, как работал плуг. Мы разберем его и измерим, а потом начертим схемы. Как только уясним, как использовалась магия, чтобы заставить плуг двигаться, мы узнаем, как применить вместо нее пар. Мы направим его на поршень... Леон продолжил говорить о трубах, рычагах, шестеренках и обо всем остальном, что имело отношение к машинам и инженерному искусству. Не произнес он и десяти слов, как Мерлин перестал следить за нитью разговора и только кивал в ответ. Они примостились в тени повозки, у обочины, и смотрели, как работают инженеры Артура. Теперь Мерлин видел, что никакие они не стервятники и не варвары, которые тупо радуются, когда уничтожают прекрасное. Двигались они быстро и ловко, стараясь сделать именно такой разрез, какой был необходим для того, чтобы обнажить шов или достать гайку. Каждая деталь механизма тщательно измерялась двумя штангенциркулями; один инженер записывал мерки, другой в это время непрерывно срисовывал места крепления, пока их разбирали на части. Приказы Артур отдавал рублеными фразами, о значении которых можно было только догадываться. Руки у него почернели от ржавчины и масла, светлые волосы потемнели от пота. Черты застывшего от напряжения лица стали резче, еще совершеннее. — Нужно отсоединить все это и забрать с собой в мастерскую, не разбирая, — сказал он, показав на что-то внутри плуга. — Если подрезать вот эту опору, я заберусь внутрь и проверю, можно ли снять ее с каркаса. — Сир, может, поручить это кому-то другому... — начал было один из инженеров, но стушевался под гневным взглядом Артура. — Если кто-то считает, что справится лучше меня, пусть выйдет вперед, — произнес Артур с угрозой в голосе. Как только дыра в корпусе достаточно расширилась, он нырнул внутрь и протиснулся между двумя железными перекладинами к центру механизма. Мерлин попытался представить его там — зажатого, подвешенного между ржавыми трубами и колесами, словно муха в металлической паутине. Но в голосе Артура не было и следа тревоги. Он отразился от стен плуга, прозвучав от волнения чуть выше обычного, когда Артур сообщил о находках и отдал новые приказы. Магия у Мерлина внутри тихо развернулась и прикоснулась к высохшим каналам внутри механизма, где когда-то текла магия, наделяя машину жизнью. После того, как маги ушли, вся магия иссякла, и машины остановились. К тому времени, когда он достаточно подрос, чтобы найти и изучить их, плуги стояли совершенно неподвижно. Очень редко удавалось обнаружить слабую искорку волшебства, слишком маленькую, чтобы машина заработала, но вполне способную опалить любопытных, рыскающих вокруг, или... Он вскочил на ноги еще до того, как это случилось. Леон попытался схватить его, но Мерлин увернулся и ринулся к плугу. Он все еще был от изуродованной машины в нескольких шагах, когда ощутил в ней крошечную пульсацию магии — та возвращалась к жизни после долгого сна. Послышались стон и скрежет металла, а потом массивная нога плуга медленно, неуклюже согнулась в месте соединения. Направив против этого движения всю свою магию, Мерлин вырвал из рук одного из инженеров гаечный ключ и втолкнул его в механизм, поворачивающуюся шестерню в последних отсветах былой мощи. Напрягая все силы, Мерлин потянул за другой конец ключа. Плуг пришел в движение и пытался шагнуть вперед, и Мерлин боролся со всей его массой. Он видел в корпусе смертельно бледного Артура, стиснутого между скрипящими колесами; голубые глаза округлились и потеряли осмысленное выражение, а кисть попала под рычаг, который обрушился вниз, когда Артур протянул под ним руку. Если плуг сделает шаг, принца раздавят двигающиеся перекладины. Секунду спустя полдюжины сильных рук помогали Мерлину повернуть ключ, в то время как остальные в бешеном темпе разрезали и распиливали металл, чтобы вытащить Артура наружу. Оказавшись на свободе, тот почти сразу же полностью совладал с собой. Он отряхнулся и немного повращал запястьем. Искореженный плуг потерял равновесие и опрокинулся набок. — Ты спас мне жизнь, — сказал Артур. Слова прозвучали обвиняюще, словно королевская гордость не могла примириться с таким унижением. — Не стоит благодарности. — Мерлин пожал плечами. — Забудь про колодки и купи мне выпить, и мы в расчете. — Ну нет. Сдается мне, ты знал, что плуг тронется с места. Они очень редко это делают. И ты точно знал, какой рычаг заблокировать, чтобы его остановить. Даже я не нашел бы его так быстро. Нет уж, так легко ты не отделаешься. *** Первые машины были созданы примерно триста лет назад, в то время, когда Альбион был всего-навсего островом враждующих королевств. Мерлин слышал старые предания и знал, что наследника престола назвали в честь короля давно минувших дней, который первым объединил эту землю. Так гласили легенды: правил когда-то великий и мудрый король по имени Артур. Когда Артур стал королем, его маленькое королевство раздирали на части междоусобные распри. Маги его покинули из-за ссоры с покойным королем, отцом Артура. В нем не осталось магии, а без нее королевство, несмотря на все усилия, не преуспевало. Но у молодого короля был близкий друг, который оказался всесильным волшебником. Годами он скрывал магические способности, чтобы однажды преподнести эту силу, равно как и жизнь, к ногам повелителя. В тот день, когда он поведал королю свой секрет, они пообещали друг другу, что вернут магию в королевство. Так и случилось, и вместе с тем они обрели великую мощь и заслужили любовь своего народа. Камелот поднимался все выше и выше, и вскоре все остальные короли присягнули Артуру в верности. Все королевства объединились в одно, и возник Альбион — единый остров, единая страна. Пребывающий в мире и гармонии, защищенный от набегов и вторжений морем и магией, Альбион процветал. Волшебники обратили свою магию с великих битв и героических свершений на более приземленные, но в то же время жизненно необходимые задачи. Они помогали собирать урожай, прясть, разбивать камни, ковать металлы, рубить дерево. Работа оставалась тяжелой, даже когда ее выполняли с помощью магии, и требовала большой сноровки. А потом, под покровительством королевы Гвиневры, королевские мастера создали машины, которыми маг мог управлять одной только мыслью, и которые продолжали работать и дальше на простых заклинаниях. Потребовались десятилетия, века, но пришло время, когда с помощью магии заработали мельницы и станки по всей стране. Тяжелые повозки стали взбираться по склонам холмов и вдоль границ, а мощные железные плуги стали сами обрабатывать поля. Король Артур давно отошел в мир иной, а имя его друга-волшебника кануло в Лету. Но в течение многих поколений Альбион оставался свободным и мирным королевством. И стал предметом зависти всех остальных королевств мира. Народ Альбиона не знал голода, не страшился болезней. Металл и огонь, человеческая хитрость и тайная магия беспрестанно трудились бок о бок, чтобы сотворить еще больше богатства, еще больше чудес, еще больше машин. Легенды также гласили, что король Артур не оставил свою страну и народ навечно. Однажды, когда Альбион будет нуждаться в нем больше всего на свете, он вернется из Авалона, места своего упокоения, и снова станет править, мудро и справедливо. Сперва люди верили, что его смертельная рана исцелится, и тело Артура вновь обретет силу и здоровье молодости. Но с приближением эпохи, когда люди уже мало что принимали на веру, возобладало новое истолкование легенды: что дух великого короля возродится в новом теле. Отдельные философы пошли еще дальше, допуская, что в этом король Артур не одинок. Они полагали, что души всех людей постоянно возрождаются и получают возможность снова прожить свои жизни, искупить прошлые грехи и завершить незаконченные дела. Но воспоминания из прошлых жизней не сохраняются, поэтому некоторые навеки обречены повторять одни и же ошибки снова и снова, в каждой жизни без исключения. Именно поэтому, говорили мыслители, история и повторяется. Так гласили легенды, и они были вписаны в летописи и стали официальной историей. Ни Мерлин, ни кто-либо еще не знали ничего другого. Только одно живое существо помнило времена правления короля Артура, но оно не говорило с людьми уже очень много лет. На самом деле первые машины были построены раньше, чем говорится в легендах: за несколько лет до коронации великого короля Артура, не имевшего к их созданию никакого отношения. Вот что на самом деле произошло несколько столетий тому назад: Жила-была служанка по имени Гвен, и однажды ее госпожу похитила злая ведьма. Прислуживать стало некому, и поскольку отвлечься работой уже не получалось, Гвен постоянно тревожилась и не находила себе места. Она помогала другим, как могла: готовила, стирала, штопала, убирала. Ее друг Мерлин сказал ей, что леди Моргана жива и в безопасности, иначе и быть не может. Но Мерлин и сам стал лишь бледной, исхудавшей тенью самого себя, измученный слишком многими обязанностями и треволнениями. Гвен искала его общества, надеясь, что они поддержат друг друга в эти тяжелые времена, но он, казалось, избегал ее. В конце концов она решила загнать его в угол в комнате Гаюса. По крайней мере они поговорят; она возьмет на себя часть его работы. Им обоим полегчает. Гаюса в комнате не было, он совершал обход. Из каморки Мерлина донесся плеск, и Гвен, подумав, что он стирает, вошла без стука. Полностью одетый Мерлин спал на кровати в неловком положении человека слишком изнуренного, чтобы устроиться поудобнее. Посреди комнаты стоял большой таз, в котором стиралась одежда. Скорее взволнованная, чем испуганная, Гвен подкралась поближе и потрогала мокрую ткань, чтобы получше все разглядеть. В тазу лежало деревянное колесико. Оно мерно крутилось, приводимое в движение неизвестной силой. Лопасти вертели мокрую одежду, взбивая пену из мыльной воды. Мерлин пошевелился, устало простонал что-то, перевернулся и уставился на нее. Она смотрела, как сонная улыбка исчезает с его лица, и дружелюбное выражение уступает место страху и отчаянию. Ему не пришлось ничего говорить, Гвен и так все поняла. Он хотел объяснить. И начал заверять ее в том, что это не он выбрал магию, а магия выбрала его. Он рассказал ей все, что сделал для Артура — только ради Артура и всех людей, которых любил. Но Гвен не нужны были никакие объяснения. Она крепко его обняла и, не выпуская из объятий, как делала обычно с леди Морганой, сказала, что в нем нет зла, нет изъяна. Она пообещала ему, что всегда будет рядом и всегда его поддержит. Все то, что обычно шептала в шелковистые волосы Морганы, когда ту мучили страхи и кошмары. Волосы под ее губами были точно такого же цвета, кожа — точно такого же оттенка, и Мерлин цеплялся за нее точно так же, как цеплялась Моргана когда-то. Прошло довольно много времени, прежде чем она вспомнила про стирающее устройство. Все это время колесико в тазу ни на секунду не переставало крутиться. — Я сделал его недавно, — пояснил Мерлин. — Ты понятия не имеешь, каково это — стирать одежду Артура. — Вообще-то, я знаю, что такое стирка. Я занималась одеждой Морганы с тринадцати лет. — Так это же совсем другое. Моргана всегда так хорошо пахла! Немножко пыли на подоле юбки от езды верхом — вот, наверное, и все, что тебе когда-то пришлось отстирывать. Гвен решила не разрушать его нелепые иллюзии. — Артур потеет, — продолжил Мерлин, содрогнувшись. — Он по-настоящему — по-настоящему — потеет в этих его доспехах. На охоте он ползает на животе по грязи. Я уж не говорю о носках. Я, конечно, могу стирать с помощью магии, но мне все равно приходится смотреть на них, подбирать один за другим, тереть о стиральную доску. Я могу заниматься этим, пока полирую доспехи или мою полы, но заклинание все равно выматывает. И я придумал вот это. Только и надо было заставить колесо вращаться. Одно заклинание, и оно вертится часами. Даже не нужно быть рядом. Остается только прополоскать и выжать, и все чистенькое, как новое. — Вот бы смастерить таз побольше, чтобы постирать все простыни в замке, — мечтательно сказала Гвен, подумав о часах, потраченных на стирку, и о вечно красных и огрубевших руках прачек. — Что ж. Может, когда-нибудь. Потом разразилась война, и появились новые заботы и тревоги. Запутанные отношения Артура и Гвен оказались — вернее, всегда ими были — запутанными отношениями Гвен, Артура и Мерлина. И, конечно, был еще Ланселот. Нужно было столько всего распутать, столько всего решить, столько всего сделать. Вот почему у них с Гвен ушли месяцы, чтобы усовершенствовать устройство, полирующее Артуровы доспехи. Но стоило им закончить, как механизм отполировал до блеска весь комплект за двадцать минут, едва его привели в движение одним простым заклинанием. С волшебной метлой все оказалось намного проще, как только Гвен посадила ее на колеса и немного доработала оси. После этого отказаться от изобретений стало поистине невозможно. *** Мерлин знал, что маги ушли из Альбиона, когда он был еще маленьким, и что им здесь были не рады. Все обладающие магией изгонялись из королевства. Мать Мерлина не хотела такого для своего ребенка и научила его хранить дар в секрете. А еще он знал то, что ему рассказал дракон. Мерлин повстречал дракона неделю назад. Он грезил на любимом месте на сучковатой ветке дерева, когда солнце закрыли огромные крылья, и перед ним, прижав брюхом кусты малины, приземлился дракон. И стал твердить о судьбе, силе, магии. Каждый из его желтых глаз был размером с голову человека. Дракон сказал, что они сейчас на перепутье, настал решающий миг, и все зависит от Мерлина. — Ух ты, — промямлил тот в ответ. — Дракон. Дракон тяжело вздохнул и покачал головой. — Ты так и не изменился, юный волшебник, — сказал он. — Все такой же. — Мы раньше никогда не встречались, — осторожно заметил Мерлин. — Я бы запомнил. Ты же дракон. Тот отмахнулся от него и продолжил свою болтовню. — Принц Артур из Камелота уже очень близок к тому, чтобы раскрыть секреты старых машин, — сказал он. — Я думаю, он снова заставит их заработать. Отныне ты должен быть с ним рядом. Должен защищать его и направлять. Он очень важен — возможно, сейчас даже больше, чем когда-либо. Любой нормальный человек спросил бы тогда: «Почему я?» (конечно, при условии, что смог бы уразуметь, что разговаривает с драконом, и двинуться дальше), но Мерлин никогда не был нормальным. Он всегда знал, что неспроста наделен магией, и вот наконец получил этому объяснение. Его жизнь вот-вот начнется. У него возникли десятки вопросов, но первым он задал самый важный из них: — А как же мама? Дракон распростер крылья и расправил хвост. По его морде ничего нельзя было понять — слишком уж она была необычной и чешуйчатой. — Не волнуйся, с ней я уже поговорил, — сказал дракон. И улетел. Когда Мерлин вернулся домой, мать спокойно собирала ему дорожную сумку. — Я знаю, тебе страшно, — сказала она прежде, чем он успел раскрыть рот. — Я буду ужасно скучать. Но ты рожден не для жизни в глуши. Я хочу для тебя лучшего. Дядюшка Гаюс позаботится о тебе, с тобой все будет в порядке. Ты полюбишь Камелот. Раньше она жила с родителями; именно там он и должен был родиться. Его дедушка красил пряжу во все цвета, какие только есть на свете; бабушка же, вышивальщица в молодости, зарабатывала на жизнь шитьем. Когда ткацкие станки управлялись магией, было так много дешевой пряжи и льна, что у всех в те времена имелось много одежды, баснословное количество: к примеру, разные рубашки на каждый день недели. Когда машины остановились, пряжу неоткуда стало брать. Никто не хотел новую одежду, не говоря уже о цветной и вышитой. Вскоре в городе уже не хватало еды. Тогда они переехали в деревню, чтобы кормиться тем, что удастся вырастить на земле. Он сел за стол на скрипящую скамейку и стал наблюдать за работой мозолистых рук, складывающих его одежду. Мать завернула ему ужасно много еды для трехдневного путешествия. В неурожайный год они бы питались этим неделю. Но год был хорошим, и она могла позволить такую расточительность. — А как же ты? — спросил он. — Ты рождена для жизни в глуши? Да хоть кто-то рожден для нее? Она улыбнулась, привязала к рюкзаку скатку и потуже стянула ремни. — Что ж, — сказала она, обнимая его. — Иди проверь, нельзя ли это изменить. *** Он собирался поселиться с дядюшкой Гаюсом и работать подмастерьем в алхимической лаборатории. Подработка в лаборатории была бы, разумеется, прикрытием для истиной цели — защищать и направлять наследника престола. Артур изменит мир к лучшему и вернет своему народу чудеса и машины. Мерлин собирался наблюдать за ним, оставаясь в тени, предупреждая всевозможные угрозы. Предполагалось, что принц будет ощущать чье-то невидимое присутствие и гадать, кто же его ангел-хранитель. Предполагалось, что он так никогда и не узнает, что им был парень, мимо которого он проходил каждый день, — принц бы даже не узнал его имени. От этих мыслей становилось горько, но иного пути не было. Чего Мерлин делать не собирался, так это попадаться Артуру на глаза. И, уж конечно, в его планы не входило, что его протащат по всему замку, втолкнут в тронный зал и представят королю, словно охотничий трофей. — Сир, — сказал Артур и дернул Мерлина за плечо, вынуждая поклониться. — Мне кажется, у парня есть дар. — Что? — взвизгнул Мерлин, стараясь вырваться из его хватки, но без особого успеха. Казалось, пальцы Артура отлили из стали. — Нет у меня ничего! — Заткнись. Ты бы видел, отец, как быстро он разобрался в машине — будто у них было что-то общее. Король Утер Второй отпустил важного господина, с которым разговаривал, и повернулся к ним. Взгляд проницательных серых глаз остановился на лице Мерлина; он был мрачным и отчего-то наводил страх, хотя лицо короля оставалось неподвижным, не выказывая никакой явной угрозы. Пальцы его правой руки, облаченной в перчатку, выстукивали быстрый, сложный ритм на подлокотнике трона. — Это было... совпадение? — предположил Мерлин со слабой улыбкой. — Я инженер. Я не верю в совпадения, — сказал Артур. — И вообще, помалкивай. Он мне здорово пригодится, отец. С твоего разрешения, я оставлю его себе. — Эй! Я тебе что, щенок? — Ты мой подданный, — сказал король. — И ты проявишь надлежащее уважение. Он поднял руку, собираясь подать стражникам знак. Артур схватил Мерлина за плечи и толкнул вниз, и тот рухнул на колени, больно стукнувшись о каменные плиты. — Он просит прощения, — сказал Артур. — Я поработаю над его манерами. Сир, пожалуйста. Какое-то время король молча их разглядывал. Двигалась лишь его рука, которая барабанила по подлокотнику все быстрее и быстрее. — Предлагаешь повысить этого крестьянина до инженера? — произнес он наконец. — Ты же прекрасно знаешь, что только дети благородного происхождения удостаиваются этой чести. Артур опустил голову, чтобы посмотреть Мерлину в глаза. Мерлин уставился на него в ответ, стараясь донести: «У меня ужасно болят колени, и твой отец до смерти меня пугает, и все из-за тебя», но какое бы сообщение Артур ни получил от него вместо этого, оно явно его обрадовало. — Он с радостью мне поможет, — сказал он. — Обойдемся без всяких титулов, а платить ему я буду из королевской казны. — Дело не в этом, — ответил король. Постукивание стало громче, превратившись в смазанную барабанную дробь. Пальцы двигались с такой быстротой, что расплывались у Мерлина перед глазами. Внезапно движение прекратилось, и пальцы вцепились в подлокотник трона. Они сжались несколько раз, усиливая хватку, словно кусок дерева был шеей крестьянина, которую король с удовольствием сломал бы. — Семьи благородного происхождения связаны священными узами доверия. Этот парень никто, и ты ничего о нем не знаешь. Нельзя подпускать его к твоей работе. Возможно, он лазутчик магов. — Да ладно тебе, отец! Ты только взгляни на него! Да у него мозгов не хватит на то, чтобы стать лазутчиком — он же идиот! — Однако ты утверждаешь, что он одаренный, ученый механик. Что же из этого верно? — И то, и другое, — уверенно ответил Артур. — Он идиот с зачатками гениального механика. Король хохотнул и перестал так сильно сжимать подлокотник. А потом, к тихому ужасу Мерлина, принялся его скрести, оставляя на дереве длинные борозды. Все вокруг сделали вид, что не замечают ничего особенного, даже когда стружки посыпались на пол. — Нельзя ему доверять, — сказал король, и пальцы его снова остановились. — Он спас мне жизнь, — тихо ответил Артур. Взгляд короля метнулся к его руке. Вся тыльная сторона посинела от ушибов, чуть пониже запястья алел кровавый отпечаток рычага. — Ему положена награда, сообразная его положению. Можешь взять его к себе в услужение, — подытожил король. — Ты за него отвечаешь. *** Когда маги ушли, и машины остановились, первые года два казались народу Альбиона медленным и мучительным концом света. Разумеется, Камелот добился от машин столько всего, что казалось — город без них не выживет. Самой первой и самой ужасной потерей для Камелота стала вода. Колодец с ручным насосом, который когда-то обеспечивал водой весь город, стоял пустым несколько веков, осушенный все возрастающим населением. С тех пор маги добывали воду из глубоких скважин в земле. Без магии Камелот остался без внутреннего источника воды. Король приказал, чтобы воду постоянно поднимали по склонам холма на всех доступных лошадях; раздача же велась под наблюдением вооруженных стражников, пока не улеглась паника. Но прежде чем порядок был полностью восстановлен, город наводнили болезни. Некому стало собирать и устранять с помощью магии отходы тысяч жителей, и груды отбросов начали скапливаться на улицах. Иного пути избавиться от грязи раз и навсегда не было — в нем не нуждались, когда город был в десять раз меньше. Эпидемия унесла с собой много жизней и двинулась дальше, в более чистую сельскую местность, где воды было вдоволь. Люди оставили дома, имущество, все средства к существованию. Уничтожение ремесел, процветавших в прошлом, пугало не так сильно, как неминуемая смерть от жажды или чумы, но оно все равно разрушало жизни людей. Выяснилось, что все хоть в чем-то зависели от машин — чтобы обработать сырье, изготовить или продать товары. Цены на еду поднимались, и заработка большинства ремесленников — камелотских ремесленников, некогда знаменитых своим мастерством на весь мир, — не хватало, чтобы прокормиться. Первый урожай, собранный после того, как машины остановились, едва составил одну десятую долю предыдущего. Если бы не щедрые запасы зерна, которые король повелел распределить по всему королевству, эта зима стала бы для большинства жителей Альбиона последней. Медленно, очень медленно люди вновь овладевали древними навыками. Бывшие механики и кузнецы теперь возделывали землю. Художники, швеи и писцы вычищали грязь, рубили дрова и стирали. По-прежнему встречались люди, чьи бабушки и дедушки обучили их, как прясть и ткать при помощи простейших приспособлений, и все еще можно было найти предписания, как дубить кожу вручную. Как только угроза незамедлительного голода миновала, все это вновь освоили. Но изнуренный борьбой за выживание, понесший огромные потери народ, который возродился из хаоса и отчаяния, был всего лишь слабой тенью прежнего Альбиона. Вторжение в те годы не встретило бы сопротивления. Возможно, на Альбион не напали с моря лишь потому, что он больше не представлял из себя достойное приобретение. Два года спустя, когда Артуру было шесть, а Мерлину три, король Утер Второй усовершенствовал паровую машину и создал орден элитных механиков: Рыцарей Двигателя, Инженеров. В тот день народ Альбиона снова обрел надежду. *** — Я думал, двигатель изобрел король, — сказал Мерлин, переворачивая страницу. В первый же день службы Артур велел ему перелопатить огромную гору книг. И теперь все свободное от сна время Мерлин либо исполнял очередную прихоть принца, либо читал, уткнувшись носом в заплесневелый том. Книги были огромной ценностью, величайшим сокровищем королевства и стоили гораздо больше, чем равная их весу груда золота. Только дети из благородных семей имели к ним неограниченный, неконтролируемый доступ. Это, по всей видимости, служило формальной причиной того, что Мерлину приходилось читать их в присутствии Артура, а не устроившись более-менее удобно в собственной комнате. Истинная причина, само собой, крылась в желании Артура неизменно держать его при себе, чтобы злорадствовать, насмехаться, шпынять его и в целом превращать его жизнь в сущий ад. Самая первая и старая книга из списка, в переплете из кожи и написанная задолго до эпохи магов, считалась основой современного машиностроения. Насколько Мерлин мог судить, в ней даже не упоминались двигатели: казалось, автор книги, кем бы он ни был, помешался на рычагах и постоянно о них талдычил. Время от времени к нему подходили мальчишки лет десяти и вежливо спрашивали, нужна ли ему еще книга. Сначала Мерлин думал, что назойливые парнишки — оруженосцы честолюбивых инженеров, которым необходим текст, чтобы начать заниматься. Но вскоре он выяснил, что эти ребята и есть честолюбивые инженеры, чьей подготовкой занялись давным-давно. Они начали обучение, едва выучившись читать, и будут учиться всю жизнь. Только самых лучших из них удостоят титула и допустят в потайные мастерские Камелота. — Я еще читаю, — раздраженно отвечал Мерлин. Он честно старался вникнуть в смысл написанного, но это было то же самое, что одолеть пятьсот страниц, посвященных тому, как научиться дышать. Простейшие вещи стали казаться сложными и требующими невероятных усилий. Он уже знал, как работает магия; знал, что для этого необходимо. И не нуждался в таких путаных инструкциях. — Почему не прочитал ее, когда был маленьким? — спросил один из этих мелких, сопливых благородных. — Ты что, тупой? — Да, — ответил Мерлин, — потому что когда я был твоего возраста, меня ударили по голове очень тяжелой книгой. И он приподнял том, пытаясь принять угрожающий вид. Пацаненок закатил глаза и унесся прочь. Но в его положении были и привилегии. Впервые в жизни у Мерлина появилась своя комната, в которой имелась дверь со щеколдой и даже окно. По утрам его будило оживленное гудение снаружи, шаги бесчисленных слуг, спешащих по своим утренним обязанностям. Он нежился в кровати, стараясь сбросить с себя остатки сна, и наслаждался ощущениями. Кровать была настоящая, высокая и мягкая; непривычная роскошь — спать на матрасе — стала для него откровением. Он привык просыпаться одеревенелым и разбитым, вставая не потому, что вволю отдохнул, а потому что земля под одеялами была слишком жесткой или слишком холодной. Просыпаясь на новой кровати, он чувствовал себя легким, как пушинка, и сильным, словно мог тут же вскочить с матраса и облететь всю комнату, пробежать много миль и так и не устать. Он вставал с постели, лишь услышав снаружи шипение пара, которое сигнализировало, что двигатели запущены, а мастерские приготовлены. Затем он набрасывал на себя одежду и, поплескав немного в лицо водой, сбегал по ступенькам на кухню, чтобы забрать Артуру завтрак. Артур не был ранней пташкой. Кухарки предупредили Мерлина об этом, и тот впервые в жизни услышал про сов. То было исключительно городское понятие: в Эалдоре вставали с рассветом и ложились с наступлением темноты. Нехватка сна в загруженные летние месяцы с лихвой возмещалась зимой. Когда деревню окутывал снег, многие семьи по целым дням оставались в постели, пытаясь забыться сном, чтобы не так сильно ощущался холод, голод и отупляющая скука. Артур всегда засиживался далеко за полночь и по утрам был само воплощение страдания, когда постанывал и ворчал точно раненый медведь. Сонно моргая, он с подозрением смотрел на свой завтрак, после чего медленно его надкусывал. Мерлин предоставлял его самому себе, снова брался за книгу и пристраивался с ней на другом конце стола. Артур просил его задавать вопросы, если в книге встретится что-нибудь непонятное. И обычно с охотой пускался в объяснения, естественно, после короткой язвительной речи о глупости и невежестве неких немытых крестьян. Мерлин на это уже даже не обижался. Но по утрам Артур только зевал и вздыхал, пока Мерлин не повторял вопрос по нескольку раз, чтобы достучаться сквозь сонную пелену до королевского разума. — Я думал, двигатель изобрел король, — повторил Мерлин. — А тут сказано, что он его только доработал. — Конечно, он его не изобретал, кретин, — сказал Артур с набитым ветчиной ртом. — Они были тут целую вечность. У нас есть игрушечный кораблик на пару, который принадлежал еще моему дедушке — подарок из восточных земель. Отец сделал еще лучше. Он придумал, как сделать двигатели достаточно мощными, чтобы старые машины заработали. Вернее, он и сэр Горлуа. Первым они создали двигатель, который управляет насосом главного колодца. Ему уже пятнадцать лет. У него даже нет изолированного конденсатора, а он все еще работает. — Это так здорово, — сказал Мерлин, припомнив неподвижное лицо короля и его глаза, холодные и серые, как сталь, — что король сам создал двигатели и спас город. Немного похоже на сказку. — Он должен был, — ответил уже совсем проснувшийся Артур, заглатывая остатки завтрака. — Такова обязанность короля. До эпохи магов люди жили с мечом и умирали от него же, и королю полагалось быть лучшим воином королевства. Затем, в мирные времена, — лучшим дипломатом и купцом, чтобы королевство не пришло в упадок. Теперь он должен быть лучшим инженером. Это наш долг. Он резко отодвинул тарелку в сторону, как делал каждое утро, оставив примерно треть еды нетронутой. — Я закончил. Можешь доесть. В первый день службы Мерлин заметил, что его уже накормили на кухне, но спорить с ворчливым Артуром было себе дороже. — Ешь, — сказал он тогда. — Это приказ. Ты слишком тощий. Это плохо на мне отразится, если мой слуга будет так выглядеть. — Ну да. На Камелоте отразится просто великолепно, если все при дворе будут раза в три толще среднего крестьянина, — съехидничал Мерлин, не подумав. Наступившая тишина явно не сулила ничего хорошего, и тут он понял, что такие речи можно, наверное, приравнять к государственной измене или что-то вроде. — Что ты сказал? — произнес разъяренный Артур эффектным полушепотом. — Ты что, назвал меня толстым? — Нет, — быстро ответил Мерлин и накинулся на еду, пока не успел ляпнуть чего-нибудь похуже. Артур поднялся, вышел из-за стола и небрежно сбросил ночные штаны, позволив им упасть на пол. Он стоял перед Мерлином обнаженный и сверлил его взглядом. — Ни капли жира, — повторил Мерлин, не зная, куда девать глаза. Жира у Артура и правда не было. Всю его массу составляли плотные мышцы, покрывающие руки, и торс, и... Мерлин не осмелился опустить взгляд ниже. Это был очень странный поступок; несмотря на все Артурово тщеславие, Мерлин не ожидал, что тот разденется из одного стремления доказать совершенство своего тела. Артур не шевельнулся. Он стоял подбоченившись и явно дожидался чего-то еще. Быть может, подумал Мерлин, смутившись едва ли не до паники, он ждет еще каких-нибудь комплиментов. Он нервно жевал, таращился на широкую грудь Артура, и чувствовал, как лицо заливает краска. — Ты должен меня одевать, — произнес Артур наконец. Мерлин облегченно вздохнул, проглотил последний кусок хлеба и пошел рыться в шкафу. Он все еще ждал, что эта его обязанность станет привычной и легкой, но не тут-то было. На самом деле все стало только хуже. В первый раз его отвлекло слишком большое количество непривычной одежды, застежки, с которыми пришлось повозиться, а еще он боялся нечаянно порвать рубашку, наверняка стоящую больше, чем дом его матери. Теперь же мысли его и глаза слишком часто блуждали там, где не следовало. Спутанные ото сна золотистые волосы лежали в соблазнительном беспорядке; Мерлин старался не думать, каково это — запустить в них пальцы, зарыться лицом и просто вдохнуть запах Артура. Приходилось стоять так близко, когда он зашнуровывал Артуру рубашку и расправлял воротник. Только и оставалось немного качнуться вперед. Утренние лучи солнца скользили по безупречной коже и цеплялись за светлые ресницы самым что ни на есть жестоким образом. Мерлин старался дышать ровнее, но от этого только голова кружилась. Артур хранил молчание в течение всего ритуала. Он двигал руками, чтобы помочь Мерлину засунуть их в рукава, и поднимал ноги, когда Мерлин опускался на колени, чтобы надеть на него сапоги, но во всем остальном продолжал пристально смотреть на противоположную стену. По крайней мере штаны он застегивал сам. Мерлин не был уверен, что сохранит подобающее слуге спокойствие, если и это станет его обязанностью. В конце концов, Артур только что встал с постели, и его член, все еще наполовину возбужденный, тяжело свисал между ног и наливался желанием с каждым прикосновением ткани. Не то чтобы Мерлин смотрел, просто тот был у него прямо перед глазами. Надеть на Артура сапоги было делом нелегким; каждое утро Мерлин подолгу стоял на коленях, не спеша натягивал жесткую кожу на крепкие икры и украдкой поглядывал вверх. Позавтракав, Артур шел прямо в мастерские и проводил там почти весь день. Мерлин сидел у верстака, читал или смотрел, как принц работает. Секретная мастерская Камелота помещалась в просторной комнате с огромными стеклянными окнами. Гладкие прозрачные стекла, надо полагать, были созданы магами давным-давно; солнечный свет свободно просачивался сквозь них, и инженеры могли выполнять самую искусную работу. Когда небо затягивало облаками, зажигались десятки ламп, которые продолжали гореть весь день. Мерлин старался не думать, сколько на это уходит денег, или сколько масла тратится так беззаботно на налоговые деньги, с непомерным трудом накопленные на протяжении года деревнями вроде Эалдора. Если они преуспеют здесь, если машины вновь заработают, все изменится. У каждого инженера был собственный верстак; все они выстроились вдоль двух противоположных стен. На некоторых царил строжайший порядок, на верстаке Артура в том числе. На других же в веселой неразберихе валялись инструменты, детали, листы бумаги; их обладатели заверяли, что опрятное рабочее место душит их способность творить. Посреди комнаты стоял еще один верстак, большой и круглый. За ним инженеры собирались, чтобы вместе обсудить очередной проект. Устройство или чертежи клали в центр, чтобы все их видели и легко могли дотянуться. Изо дня в день они часами сидели за верстаком, в спорах и обсуждениях передвигаясь за столом. Порой, когда проект особенно сильно сбивал с толку, они подолгу стояли в молчании, напряженно размышляя и не сводя с работы пристального взгляда. Хотя в последнее время Артур выныривал из этой задумчивости спустя несколько минут и подзывал к себе Мерлина. — Что думаешь? — спрашивал он, показывая на лежащее на столе устройство. Мерлин аккуратно закрывал книгу и подходил к верстаку. Круг инженеров расступался перед ним; он все ждал, что кто-нибудь оскорбится и скажет: ему не место здесь, с нами. — Эта штуковина ни за что не станет так двигаться, — говорил он, показывая на деталь. Они наклонялись ближе, чтобы взглянуть, и все как один говорили чуть слышно: «Ааа». — Здесь должны быть руны, — пояснял он и клал ладонь на место, где полагалось быть деталям, покрытым рунами. Как только он понял, как магия струилась по машине, додумать остальное оказалось легко. — Благодаря им магия двигала вот эту перекладину и толкала вон то колесо. — Нужно что-нибудь приспособить... — говорил кто-нибудь, и комната вмиг наполнялась гулом голосов, когда инженеры наперебой начинали предлагать свои идеи. Артур давал слово всем. Это он придумал круглый верстак, изготовленный именно для этого: чтобы каждый голос, каждая идея были услышаны и оценены по достоинству. — Я бы и сам потом до этого додумался, — шепнул он Мерлину однажды, пока инженеры были заняты разговором. — Но дело тут не во мне, а в том, чтобы выполнить задачу. Молодец. Похвалу Мерлин слышал нечасто, но она каждый раз наполняла его глупой, детской радостью, и после он никак не мог перестать улыбаться. Внутренние части разобранного плуга перенесли в мастерскую и разложили на полу посреди комнаты. Инженеры медленно собирали его заново, соединяя деталь за деталью, и пытались разгадать назначение каждой. Мерлину доверили починить фрагменты, разрезанные, чтобы освободить Артура. Он постарался разложить их в ряд и сделал несколько неловких, аляповатых набросков соединений, какими им полагалось быть. Гавейн же аккуратно перерисовывал их на большой мольберт, чтобы свести все к определенному масштабу. — Прости, что... Я в этом не очень силен, — обратился к нему Мерлин. — Да перестань, ты просто гений, — пробормотал Гавейн, осторожно обводя чернилами безукоризненный эскиз. — Только Моргауза так хорошо чувствует старые машины, а ты еще лучше нее. Моргауза была единственной женщиной среди инженеров Артура. Правил на этот счет не было, но дворяне не слишком охотно отправляли дочерей на подготовку, в основном предпочитая как можно быстрее выдать их замуж. Моргауза была сиротой и потому делала, что хотела. Она носила ту же одежду, что и все остальные: простые узкие брюки, белую рубашку и тяжелые сапоги, а ее светлые волосы были стянуты в тугой узел. Как у любого инженера, у нее имелись защитные очки и кожаный фартук, но она почти никогда их не надевала, поскольку редко работала с металлом. Большую часть дня она сидела за верстаком и без передышки исписывала свиток за свитком. Когда Мерлин заглянул в один из них, он увидел лишь цифры да изредка встречающиеся незнакомые буквы странного вида. Моргауза смерила его надменным, мрачным взглядом, и Мерлин вернулся к Артуру, где ему было спокойнее. — Что она делает? — спросил он. — Рассчитывает, выдержат ли устройства проверку. Можно сказать, это ее профиль. Она удивительно хорошо разбирается в цифрах. — А не проще ли запустить их, чтобы сразу стало видно, работают они или нет? — Иногда это опасно, — коротко ответил Артур. На щеке у него виднелся маленький шрам от ожога в форме полумесяца. Когда он надел защитные очки, кожаная оправа полностью совпала с внутренним краем шрама. Мерлин представил, как Артур его получил: цилиндр треснул по швам, из него вырвалась горячая струя пара. Если бы не очки, Артур бы ослеп. — Еще она работает над устройством собственного изобретения, — сказал Артур и бросил Мерлину вторую пару очков. — Надень и помоги мне с точильным камнем. Она хочет создать что-то вроде механических счетов. Говорит, они изменят мир. — Как? — Я откуда знаю. У нее спроси, если хочешь. — Нет, спасибо. Я ее боюсь еще больше, чем ты. Мерлин вращал ручку металлического точила и смотрел, как Артур прижимает к колесу кусочки металла, чтобы отодвинуть его с края на десятую долю дюйма. Он поднимал очки на лоб, и светлые волосы снова вставали торчком. Они приходили в еще больший беспорядок, чем утром, и сияли в лучах солнца, проникающих в мастерскую. Артур поджимал губы и едва заметно хмурился, а потом, если был доволен своей работой, сверкал глазами. Мерлин старался не пялиться, но ничего не мог с собой поделать. Во дворе располагалась небольшая кузница, где заправляла очень милая девушка по имени Гвен и несколько ее учеников. Они работали на инженеров, изготавливая исключительно инструменты и детали для машин. Артур часто приходил туда с чертежами и образцами. Мерлин садился в самый дальний от печки угол, чтобы уберечь книги от искр, и смотрел, как они с Гвен беседуют за работой. Когда они наклонились друг к другу над последним проектом, обсуждая различные виды стали и методы металлообработки, их лица приблизились почти вплотную, золотистые волосы почти касались темных волнистых локонов. Мерлин подумал, что из них получилась бы очень красивая пара. В Эалдоре Мерлин слыл кем-то вроде сводника. Едва уловив, что между парочкой что-то вспыхнуло, и будущих влюбленных потянуло друг к другу, он хватался за малейшую возможность хоть как-то помочь. Принимался дразнить и подстрекать обоих, уговаривая признаться. Ободрял застенчивых, устраивал случайные встречи и передавал записки. Он обожал смотреть, как развивается роман, но больше всего он радовался, когда видел нашедших свое счастье людей. Как в сказке, две жизни переплетались, безвозвратно изменялись и становились чем-то гораздо большим. Однако в этом случае он не испытывал ни малейшего желания вмешиваться. Артур был уже счастливо обручен со своей работой и, казалось, ничем другим не интересовался. Кроме того, Мерлин почти не сомневался, что у Гвен и одного из ее учеников что-то назревает. Взгляды, которые тот бросал на нее, расплавили бы железо без помощи очага, и он был невероятно хорош собой, быть может, даже красивее Артура. Хотя Артур оставался Артуром. Мерлин уже даже не стыдился своего увлечения. Все жители Камелота были малость влюблены в принца; гораздо проще поддаться этому досадному подобию восхищения, чем бороться с ним. Невзирая на все свое раздражающе грубое упрямство и многие другие подчас невыносимые черты, Артур начинал нравиться вопреки всем убеждениям. Проработав полдня, они вместе обедали за круглым верстаком. После чего все инженеры — ради их же блага, как утверждал Артур — довольно неохотно отправлялись на конную прогулку вокруг холма, на котором располагался замок. Мерлина тоже однажды прихватили с собой. Тот ни разу не ездил верхом; мучительный час этого оздоровительного упражнения едва его не прикончил. Артур освободил его от обязанностей, и, пока не зажили синяки на самых нежных участках тела, Мерлин дремал в пустой мастерской, навещал в лаборатории дядюшку Гаюса или болтал с Гвен и ее учениками. Раскрасневшиеся, растрепанные и пополнившие запас сил, инженеры бросались к верстакам, словно пилигримы в объятия семьи после месячного отсутствия. Следующие несколько часов они проводили в состоянии легкого помешательства, где каждый старался закончить работу в наикратчайший срок. Когда звонил башенный колокол, сигнализирующий, что до ужина остался час, они клали инструменты на место и выпрямлялись со слегка потерянным выражением на лицах, словно только что проснулись. Внезапно притихшие и усталые, они шли к себе, отряхивая руки и потирая плечи. Мерлин наполнял Артуру ванну, вознося хвалу всем богам, что в замке имелся водопровод: его отнюдь не прельщала перспектива тащить полные ведра от колодца до королевских покоев. А затем, вооруженный мылом и мочалкой, он готовил себя к самой тяжелой обязанности дня. Одевать Артура и то было проще. Слава богу, единственное, что от него требовалось, — это потереть принцу спину и помыть ему голову. Чтобы отвлечься от зрелища, которое являл собой мокрый, расслабленный Артур, Мерлин отмечал в мысленном каталоге шрамы на светлой коже, спрашивая, как он получил каждый из них. Руки Артура испещряла паутина старых порезов, и он даже не мог припомнить, как приобрел большинство из них. Всю внутреннюю сторону левой руки покрывали белые узлы ожога, полученного в том же несчастном случае, что и шрам на лице. Длинный неровный рубец на боку он заработал, когда выскочила тяжелая пружина, едва не проткнувшая его насквозь, но, к счастью, лишь слегка задевшая ребра. Все еще темнела отметина на плече, ей не было еще и года. Он обзавелся ей, когда упал с верхушки самого нового, самого высокого двигателя в Камелоте; тогда же он получил жуткий перелом и все еще принимал от него лекарство. На спине у Артура виднелись тонкие бледные линии, возможно, полученные от ударов плетью. О них Мерлин не спрашивал. Кисть Артура все еще усеивали желтые синяки. Придворный лекарь сказал, что ни одна кость не треснула, но рука все еще немного распухала после долгого рабочего дня. Пальцам все еще предстояло обрести прежнюю силу и ловкость, что доводило Артура до белого каления, и он огрызался на Мерлина, просто чтобы сорвать на ком-нибудь зло. Их вялое переругивание помогало Мерлину справиться с суровым испытанием: одеть Артура в мягкие, богато расшитые одежды для ужина с королем и его свитой. Его посчитали слишком неуклюжим, чтобы прислуживать Артуру за королевским столом, и Мерлин был бесконечно счастлив. И не только потому, что он мог побыть в покоях Артура целый час или около того под предлогом, что выполняет свои обязанности. Король Утер вселял в него ужас, и кроме того, Артур почти всегда возвращался от отца в самом мрачном расположении духа. Он швырял пышный наряд на стол и сам переодевался в ночную одежду. — Я разобрал тебе постель, почистил сапоги, отполировал очки, вычистил фартук, постирал носки, смазал маслом инструменты и наполовину прочел главу про изогнутый сифон, — говорил ему Мерлин, чтобы подбодрить. Артур любил нагружать его обязанностями, но еще больше он любил слушать, что все его приказания в точности исполнены. Артур пару минут ходил из угла в угол, а потом отпускал его, словно только что про него вспомнил. — Можешь идти, — говорил он. — Я скоро лягу, ты мне больше не понадобишься. Мерлин ожидал, что престолонаследник немного развеется перед сном: выпьет бокальчик хорошего вина из южных королевств, почитает непристойную книжку или пошлет за пассией. Но не очень удивлялся, когда Артур зажигал на столе две масляные лампы и садился поработать над каким-то искусным, изящным механизмом. — Можно и почитать, пока ты растрачиваешь масло, — говорил тогда Мерлин, и они долго сидели так, почти не обмениваясь словами; тишину нарушало только шуршание страниц и едва слышное звяканье металла. Он сгребал угли в кучу, хотя в комнате по-прежнему было тепло, и смотрел поверх книги, как выражение лица Артура смягчается и загорается тихим восторгом от того, что все затикало точно так, как ему хотелось. Сколько бы Мерлин ни ломал голову, он не мог понять, для чего предназначено это устройство. Магия его не касалась, да и не должна была. Оно виделось Мерлину всего-навсего мешаниной взаимосвязанных деталей, и нечему было их соединить, чтобы машина обрела в его разуме яркую форму. — Что это за штуковина? — спросил он однажды. — Это для отца, — ответил Артур. — Я улучшаю ту, которая у него уже есть. — Хотел спросить, — сказал Мерлин и изобразил знаменитое отрывистое постукивание. — Что у него с правой рукой? При всем уважении к его величеству и все такое, это ужасно нервирует. Я хотел спросить у кухарок, но не люблю сплетничать. — У него нет правой руки. Мерлин не сразу сообразил, а потом взглянул на штуковину на столе и увидел, так же ясно, будто сам ее и спроектировал: металлические сухожилия, пружины и клапаны, а еще пять сплетений шестеренок и подшипников на концах, где полагалось быть пальцам. — Он потерял ее, когда взорвался двигатель, тот самый, который убил Горлуа. Немногие знают об этом. Он делает вид, что с ним все в порядке. Та, которая у него сейчас, иногда непроизвольно дергается. Она тяжелая и постоянно причиняет ему боль, да и не особенно много может делать — а вот эта будет замечательная. Он хочет, чтобы я сначала починил плуги, так что я работаю над ней в свободное время. Я тебе это говорю только потому, что не хочу, чтобы ты задавал глупые вопросы. Если выболтаешь то, что я сейчас рассказал, я сдеру с тебя кожу и сделаю из нее новые мехи для Гвен. — Ладно. — Мерлин равнодушно пожал плечами, как делал на каждую угрозу. Артур так и не довел ни одну из них до конца, начиная с самой первой — когда пригрозил Мерлину колодками. — Так она работает на пару? — Не говори глупостей. Как ей работать на пару? Она на пружинах. Слуга заводит ее каждое утро. Примерно в полночь, когда из-за усталости уже ничего нельзя было усвоить, Мерлин бросал читать, но оставался на стуле, пока Артур не ложился или не задремывал, положив голову на стол и так и не выпустив из рук пинцет и отвертку. Тогда Мерлин вставал и мягко тормошил его, не до конца, а только чтобы его можно было поднять и довести до кровати. Когда Мерлин укрывал его одеялом, Артур странно смотрел на него неясным взглядом. — Спокойной ночи, сир, — говорил Мерлин, просто чтобы нарушить тишину. Он возвращался в свою холодную комнату, пробираясь в темноте на ощупь, залезал под одеяла и неизвестно чему улыбался, пока не проваливался в сон.