Анима. Огненный сокол

Они сидели так ещё какое-то время, а потом вернулись в первую комнату. К своему величайшему удивлению Нил увидел на лавке две чистые стопки ткани, а под лавкой – две пары новых лаптей. Что это? Подарок хозяина? Золотой стриж развернул новую одежду, которая была похожа на ту, что носил сам Велимудр. Только если у него рубаха длиной доходила почти до щиколоток, то эта не спускалась ниже колен – ослепительно-белая, расшитая красными нитками на груди, рукавах и подоле. Узоры из прямых линий показались Нилу знакомыми – может, так раньше украшали одежду? Он не спеша натянул рубаху, замотав красным поясом с кисточками, потом долго поправлял широкие рукава, потом надел штаны и обул лапти. Да, лапти в этот раз всё же пришлось обуть: погода на дворе стояла осенняя, и чем дальше, тем быстрее будет остывать земля. Бродить по промерзшей почве – такое себе удовольствие, а сколько ещё им придётся пробыть в дороге, известно одной судьбе. Одевшись, они вышли из бани и направились в избу, и только по дороге Нил заметил, как быстро вокруг потемнело. От багрового росчерка солнца ничего не осталось – небо от вершины до горизонта покрыла густая синева. Звуки смолкли, утих ветер, в воздухе стоял запах влажности и прохлады. В глубине леса ухали и свистели птицы, но это всё. Кажется, время близится к ночи. В окнах избы приветливо горел свет, и когда Нил первый вошёл в тяжёлую резную дверь, его встретил весёлый треск огня. Печь, в которой он горел, примыкала к близстоящей стене, и стала первым, что бросилось в глаза, когда золотой стриж привык к свету после полумрака бани и темноты леса. Ничего особенного: белая краска, плавно переходящая в серую из-за дыма и копоти, широкая труба, рисунок... Рисунок? Нил что-то не помнил, чтобы на печах рисовали. В деревне Мага рисунки встречались только на ставнях, коньках, иногда на самих брёвнах... Но с другой стороны, он ни разу не был внутри, мало ли, что ему не запомнилось из детства? Невольно сделав шаг вперёд, Нил пригляделся к бледно-красному узору и через блики огня рассмотрел птицу. Кажется, у неё был широкий хвост, полусложенные крылья и морда с острым клювом... Подождите, что?! Это ястреб?! У Нила аж внутри что-то дёрнулось, когда он понял, что ужаснулся вслух. Как ни хотелось не верить, очертания были до боли узнаваемые: ненавистный хищник стрелой падает на землю, чтобы удариться и обратиться в человека. Но откуда это? Неужели теневые маги, захватив деревню, заставляли изображать на домах свои символы? Нил настолько был поражён увиденным, что опять не заметил, как к нему сзади приближается Райлан. В этот раз тот и не отходил далеко, но с порога к печи не последовал – видимо, жара не нравилась ему даже после потери связи с Тенью. Юноша встал рядом и посмотрел в полные страха и огорчения глаза, легко считывая каждую мысль. Он и без слов всё понял, однако не спешил подавать голос. — У ястребов короткие крылья, они не могут их так сложить, — наконец насладившись выражением лица друга, утешил бывший служитель Тени. — А это сокол. Я не знал, что в золотых землях его изображают на печах. Он чуть усмехнулся, не скрывая того, что порой яркие эмоции Нила выглядят забавно. Тот оторвал взгляд от печи и прочёл бессловесное послание, насупившись так, что Райлан отвернулся и тоже стал рассматривать рисунок. Ну, спасибо! Почему, когда в этой бесчувственной статуе просыпается что-то весёлое, веселье должно быть направлено против него? Однако пусть заблуждение и было развенчано в насмешливой форме, у золотого стрижа отлегло от сердца. Так это сокол! Признаться, об этих птицах Нил помнил только одно – название. Они часто упоминались в песнях и сказках мамы, но вот каких-нибудь подробностей припомнить не получалось. Он вновь повернулся к рисунку, чтобы рассмотреть подробнее. Да, одно отличие всё же было: крылья сокола ломанно складывались двумя углами, а Нил хорошо знал, что Ястребы так не летали. Их крылья издалека казались круглыми, напоминали скорее серп или месяц... — О, это не просто сокол, — раздался хрипловатый голос хозяина дома, — а огненный сокол, одно из обличий рарога. Нил и Райлан одновременно повернулись, увидев стоявшего посреди комнаты Велимудра. Старец, как всегда, добродушно улыбался, с прищуром смотря то на своих гостей, то на изображение. В его глазах мягко сверкали искорки – то ли отражались отблески огня, то ли веселье просыпалось. — Рарога? — переспросил Нил. Как ни странно, он слышал это слово впервые. — Это древний дух, который защищает дома. Он выходит из огня нашего очага, если услышит зов о помощи. Волшебник третьим подошёл к печи, провёдя рукой по кое-где уже стёртому контуру. Нежное, полное любви движение, словно красная птица была сокровищем. Нил заметил это и, сам не осознавая, украдкой заглянул в лицо Велимудра. В нём что-то медленно, но неуловимо изменялось. — Такие рисунки люди когда-то умели оживлять, — прошептал старец и вздохнул. — С помощью волшебства... Он произнёс очень тихо последнее слово, и вдруг сиявшие в серых глазах искры потухли, как залитые водой угольки. И лицо как будто тоже накрыла тень – подступила изнутри, забрала весь свет. В голову Нила осторожно закралась мысль, что сокола очень давно кто-то нарисовал. Кто-то, кто умел оживлять рисунки. — Значит, в ваших землях каждый дом защищает огненный сокол? — Райлан почувствовал, как изменилась атмосфера, и понизил слегка удивлённый голос. Наверное, бывший Ястреб думал о том, что никто из его предшественников не сталкивался с этим – свои дома даже жители не защищали, не то что покровители или духи. Когда в последний раз огненный сокол выходил из чьего-то очага? Что-то подсказывало, что задолго до первого нашествия Ястребов. — Нет, Райлан, — Велимудр подтвердил смутные догадки юноши, — ни в одной золотой земле невозможно призвать рарога и уже очень давно. Раньше сам огонь был полон магии, в любом очаге её могли почувствовать... Но потом она пропала. Словно сам дух перестал существовать. Худые костлявые пальцы оторвались от краски, и старец выпрямился и едва заметно мотнул головой. Нилу был знаком этот жест: так делаешь, когда пытаешься отогнать плохие мысли. Но разве у золотого волшебника они могут быть? — Вы голодны, я прошу вас к столу, — будто почувствовав его настроение и желая отвлечь, торжественно объявил Велимудр. Он развернулся и прошёл в центр просторной комнаты, увлекая за собой гостей. Там и правда стоял маленький стол, накрытый тканью и уставленный посудой, так что на время Нил действительно забыл обо всём, что беспокоило его в этот вечер. Запах трав, свежего хлеба, чего-то сладкого – желудок напомнил о себе яростным рычанием, и уже не собирался затихать. Велимудр принёс гостям всё, что было в его доме – без магии, сам! — и после горячей благодарности золотого стрижа и более сухой – его спутника, в избе началась вечерняя трапеза. Она прошла в полном молчании. Поначалу Нил хотел сосредоточиться на вкусе еды, потому что это было легко из-за её многообразия, но потом задумался, потому что натиск мыслей оказался сильнее. Так как обо всём забыть он смог лишь на время, это время уже истекло. Рядом на лавке лежала корзина с лаптем и бусиной, которые были доверены Райлану, но думать о них и предстоящем деле почему-то стало тяжело и неприятно. Вот теперь, пройдя через немалое число опасностей, Нил хорошо понимал, насколько трудная у них задача. А ещё тревогу подбивало то, что о предметах знает Ястреб-сержант. Пусть он и улетел, испугавшись вспышки, Нил чувствовал, что та встреча не будет последней. Ноль Ноль Один ищет их по всему лесу, а, может, деревне – и надежды на то, что не найдёт, не было. Как-то в целом ослабела и растаяла эта надежда, он сам не понимал, почему. Что-то внутри шептало, за порогом этого чудесного дома ему станет очень и очень плохо... — А золотому стрижу от чего-то грустно в моей избе, — этот ласковый, неповторимый голос провёл рукой по сознанию, прогнав в один миг все волнения и страхи. Подняв голову, Нил встретился взглядом с Велимудром: тоже невесёлым, что-то до боли напоминающим. В лице вспыхнуло, золотой стриж захотел извиниться, возразить... Однако вдруг понял, что ни разу не называл себя золотым стрижом. — Не делай таких испуганных глаз, мой мальчик, — старец тихо и уже без радости рассмеялся. — Я давно понял, кто ты. А ещё – кто твой мрачный друг. Вернее, кем был, правда? Он посмотрел на сидящего рядом Райлана так, что без продолжения речи стало очевидно: волшебник всё понял совершенно правильно. Кожа под глазами бывшего Ястреба побледнела бы, не будь она и так практически белой, но не потому что тот испугался или удивился. — Нас мало что отличает от местных жителей, — без большой уверенности заявил он, и Нил подумал, что проницательность Велимудра в бывшем Ястребе что-то задела. — Я не понимаю, как вы узнали. Райлан нахмурился, и всё равно глаз не отводил. Конечно, его от местных жителей отличало всё, кроме внешности, но почему старик не принял данные признаки за характеристику игрока? Ответ пришёл раньше, чем юноша оказался готов его осознать – какое-то чувство, близкое страху, окатило холодом изнутри. Никто никогда не видел игроков. Ястребы-завоеватели ушли, но это не значит, что ушли и надзиратели Селений. У них больше всего запасов Тени, которая сможет существовать даже в землях с золотой магией... А значит, дети не вернулись домой. И исправить это могут только он и Нил. — Я не узнал, мне анима подсказала, — последовал простой ответ, и затуманенный взгляд карих глаз прояснился. — А ещё ты очень похож на этих птиц, не только в словах. Мне жаль, Райлан, что тебе пришлось жить среди завоевателей родной деревни. Райлан промолчал. Как показалось Нилу, эти слова задели его ещё сильнее: больное напоминание, ранящее, цепляющее когтем давно забытую струну души. Они с Велимудром ещё какое-то время обменивались взглядами, после чего Кадет Семь Два Три неожиданно встал и вышел из-за стола. По его глазам золотой стриж почитал, что друг не хотел больше ни минуты здесь оставаться. — Благодарю за приём, — проскрипел юноша и посмотрел на Нила. — Мы должны идти дальше. Я возьму предметы. И, стиснув в одной руке корзину, бывший Ястреб скрылся в дверном проёме. Оттуда вырвался холод, уже ночной, закралась тьма и приглушила сияние огня. В доме посерело, поблёкло, и Нил повёл плечами от этого гнетущего ощущения. Что случилось? Резкая перемена в поведении Райлана была совершенно неоправданной... Нил не знал, куда его соратник направился посреди ночи, но останавливать его явно было уже поздно. Золотой стриж обвёл взглядом дверь, дав себе слово поговорить с другом, а потом повернулся к Велимудру. Тот не изменил положения и снова смотрел на него, но и в этом взгляде теперь билось что-то задетое. Не словами бывшего Ястреба, нет – касанием до рисунка на печи, после которого старец отчаянно изгонял грусть. Нил понял только после того, как проговорил: «Нам правда пора идти. Спасибо тебе за всё. Ты именно такой, какими я представлял себе волшебников». Он только хотел этими тёплыми словами отплатить за всё добро, потому что простого «спасибо» было недостаточно... Но вдруг заметил, как вместо улыбки лицо Велимудра исказило что-то совершенно противоположное. — Мои дети были волшебниками, — вдруг глухо, через силу проговорил он, — а я волхв, хранитель сказок и преданий. Мою семью убили Ястребы ещё десять лет назад, ведь только такие как мы могут вернуть жизнь в прежнее русло... Когда ты спас землю, враги оставили нашу деревню в разрухе, и я стал помогать жителям, вспоминая всё, что умели мои дети. Ведь главный завет магии – заботиться о других. Надеюсь, Милонега и Звенимир гордятся своим старым отцом... Он вздохнул – горько, тяжело, и поражённый Нил увидел, как на ресницах старца ярко блеснула слеза. Сердце вслед откровенной речи сжалось во много, много раз. Он... Он не знал... Нил вдруг до боли в горле осознал, как ему знакомо это чувство. Жить рядом с кем-то, кто тебя любил, не знать ни горя, ни печали, наслаждаться каждым днём и думать, что вот так оно всегда и будет. Но потом, в один кошмарный день, придут люди в масках и капюшонах: заберут и любовь, и наслаждение, и веру. Сделают жизнь пустой и бессмысленной, разобьют сердце. И никакая магия этого не сможет исправить. Нил оглянулся на рисунок сокола и понял, кто когда-то нарисовал его и научился оживлять. Перед глазами появились размытые фигуры юноши и девушки с сияющими руками, вокруг которых парил и переливался оживлённый магией рарог. А рядом стоял и улыбался их отец, который только вчера вечером рассказал это предание. — Прости меня, — Нил произнёс эти слова, не слыша собственного голоса, — твои дети наверняка были самыми лучшими волшебниками на свете... Он постарался улыбнуться, и не смог – лицо перекосило ужасное чувство, больно режущее прямо из сердца. Как, как можно не грустить и беречь аниму, если однажды ты потерял кого-то всей душой любимого? Но Велимудр давно не чуждался теневых чувств. Десять лет рядом с Ястребами не прошли для него бесследно. — Тебе не за что просить прощения, — старец взял обеими руками ладонь золотого стрижа и тихонько сжал. — Я желаю тебе и твоему другу удачи. Прими этот скромный подарок. Его тёплые пальцы вспыхнули, коснулись кожи волшебством, которое постепенно впиталось и наполнило сердце. Нельзя не почувствовать, насколько неповторимым было это касание. Анима – сила самой жизни, душа и радость, ибо всё это – одно и то же. — Зачем?.. — пролепетал Нил, не осмеливаясь отстраниться. — Тебе же самому... — Я накоплю ещё. А вот тебе пригодится, золотой стриж. Ты отдал всю свою аниму земле, чтобы вернуть нам хотя бы часть потерянного... Для меня честь отплатить тебе тем же. Велимудр отпустил его и тоже встал, поклонившись в пояс совсем юному спасителю своих земель. Это было так торжественно и одновременно так странно, что сказать – Нила до глубины души тронул этот жест – значило не сказать ничего. И поэтому он вышел из-за стола, подойдя к старцу и крепко-крепко его обняв. — Будь счастлив, дедушка, — это единственное, чего он желал добрейшему человеку на свете. — Я точно знаю, что твои дети тобой гордятся. Нил был благодарен от всего сердца. За спасение, за исцеление, за радушный приём и неоценимую помощь. Кто ещё в этом опустошенном, остывшем и погашенном мире самоотверженно дарит утешение, живёт другими и ради других? Он почувствовал, как внутри зажглась искра, проплыла и вселилась в грудь волхва, окатив сильной и яркой волной. Отстранившись, он попрощался и поспешно вышел, бросившись в ледяную ночь за порогом дома. Чувство было невыносимое: анима грела рёбра радостью, но эта радость была какая-то другая, не знакомая. Не покалывающая изнутри, а больно щемящая сердце. Райлан ждал его на крыльце, подняв голову и смотря, как на полотне неба загораются звёзды. Он тоже выглядел подавленным: согнулся, прикрыл глаза, как будто искал совета в узоре из белых точек. Услышав друга, обернулся и тихо спросил: — Идём? Нил первым шагнул с крыльца, не оборачиваясь на мягко закрывшуюся за спиной дверь. — Идём. Он хотел только не думать о плохом. Только не грустить, не унывать и не чувствовать, как сжимается сердце... Но почему-то не получалось. И чем дальше они шли, тем больше становилось Тени. ...Берег, густо залитый мглой. Так жутко тихо, не слышно даже птиц, так холодно, как бывает только осенью. Вода лежит неподвижным зеркалом, всё лежит неподвижно. Нил обнял себя руками, чтобы окончательно не рухнуть в глубины уныния. Зачем, зачем нужно было уходить ночью, зачем искать дорогу, когда ни зги не видно?! Теперь они не сохранят время, а только больше его потеряют, сидя на этом пустом, мёртвом берегу! Райлан был далеко впереди и нависал над единственным источником света – полотном карты, бросающем золотой блеск на его лицо. Нил давно не смотрел туда, чтобы ещё больше не злиться: состояние было ужасное, как будто смешались в одно лютая ярость и бессильное отчаяние. Внутри горело, но выпустить этот пожар невозможно, пока он не сожжёт тебя до углей... Они заблудились, потеряли в темноте дорогу, и нет ни одного способна отыскать её! Кто вообще дёрнул Райлана уходить, почему нельзя было отправиться с рассветом?! О-о-о, как же это невыносимо! Нил выдохнул и распрямился, но руки так и не смогли отцепиться от плеч. Внутри дрожало, испуганно билось что-то, но золотой стриж изо всех сил старался не прислушиваться. С самого вечера всё пошло наперекосяк: внезапно, без причины, как будто за порогом избы Велимудра беда поджидала уже давно. Ему захотелось самого себя успокоить – срочно подумать о чём-то хорошем и почувствовать то, что он чувствовал на лесной опушке, лежа над потоком анимы. Тогда все мысли были обращены в детство, может... Может сейчас тоже стоит попробовать? Нил неуверенно закрыл глаза, отпуская воспалённую память и позволяя ей упасть так глубоко, насколько это было возможно. Перед внутренним зрением проносились месяцы и годы, отматывая бесконечность совершенно одинаковых дней, минут перед холодной изгородью... Там, где-то там в его сознании есть другое время, полное забав и игр, весёлых песен и вечерних сказок. Есть большой и уютный дом, ёлки за окном, лай соседских собак, смех других детей на улице... Нет, лучше вечер. Холодный, но красивый вечер, как сейчас. Нил изо всех сил напряг память, вызывая картины из давнего прошлого, и они медленно, но приходили. Тёплое одеяло, подушка за спиной, треск костра и горячие блики, играющие на стенах. Эти крошечные кусочки вымышленного так остро ощущались, так прочно вошли в сознание, что он не заметил, как погрузился в них с головой. Всё начало исправляться: уныние со злобным шипением растворялось, душа из его глубин взмывала куда-то выше и выше, из груди по рукам поднималось едва щекочущее тепло... Ему становилось хорошо. Танец отблесков огня. За окном шепчет осень, но здесь, в избе, ты не чувствуешь её холода. Из двери тянет чем-то вкусно пахнущим, а потом раздаётся звонкий, как колокольчик, голос. На пороге комнаты Нил увидел женщину... И это вдруг ударило в сердце холодным ножом, уничтожив едва загоревшийся огонёк счастья. Его мама. Она же умерла. Всё воспоминание поплыло, исказилось, рассыпаясь на неистово пылающие золотые искры. Их полотно резала острая, кривая черта Тени, разбивая и забирая этот огненный свет. Нил всем своим существом почувствовал боль – сильнейшую, мучительную, так резко слившуюся с недавней радостью. Эта боль разогналась с кровью по всему телу, и внезапно вытолкнула вспышку сияния. Но это было не тусклое, почти прозрачное золото. Нил открыл глаза и увидел, как вокруг него колыхается свет. Обрисовывает траву, далёкое зеркало реки, даже чёрную землю и исходит не откуда-то сзади, а от него самого. Ладони были тёплые и ледяные одновременно, и когда золотой стриж опустил их на колени, по мраку ночи разлилось красивое мягкое сияние. Оно было похоже на цвет глаз Велимудра. — Что это? — выдохнул Райлан, который давно отвлёкся от карты, появившись рядом так, словно умел перемещаться. Он обеими руками коснулся пелены света и искр, едва слышно прошептав: — Серебро? Нил не видел и не слышал друга. Он завороженно смотрел на свои руки, с которых просыпалась серебряная пыльца, и боль внутри росла и выталкивала её всё больше и больше. Она была как анима и как Тень одновременно, цеплялась за каждую мысль и воспоминание, словно желая превратиться и исполнить поручение хозяина. И он позволил. Свет собрался волной, схлынул с рук и завихрился на их глазах, принимая человеческие очертания. Через мгновение перед Нилом и Райланом стояла женщина – та самая, что на несуществующем пороге несуществующей комнаты. Она улыбалась, глядя с той лаской и нежностью, за которые золотой стриж готов был отдать всё на свете. В горле у него нестерпимо заскребло. Мама... Свет горел ярче, срывался с рук поток за потоком, искры сыпались с волос, платья и пальцев женщины. Нил чувствовал, как разбивалось сердце и тут же кто-то словно собирал его по кусочкам. Как свет в душе разрезался тьмой и ею же зашивался обратно. Никогда раньше не испытываемое ощущение противоречия раздирало изнутри, оглушало так, что невозможно было дышать. Самые лучшие и самые ужасные чувства расцветали бок о бок, переплетаясь корнями во что-то невыразимое. Хотелось рыдать, хотелось смеяться. Ему было так хорошо и так плохо одновременно. Мама наполнилась ослепительным сиянием, и её лицо, улыбка, взгляд – они были практически реальные. Сердце отчаянно заныло, и, повинуясь его почти призрачному желанию, магия оживила образ. Любимая рука протянулась к щеке, неощутимо погладила её пальцами. Она всегда делала так, когда хотела утешить... Нил не почувствовал, как по ледяному лицу побежали и сорвались вниз горячие, словно огонь, слёзы. В эту секунду заполнившие душу чувства полностью обратились в Тень. Её стало больше, она пересилила, и мама вдруг разбилась на черноту и яркое золотое мерцание. А потом исчезла. Растворилась в воздухе, как счастливый сон и несчастное видение. — Нил... — Райлан потрясённо смотрел на остывающий в ночи серебряный свет, и незаметно для себя заговорил, как самый обычный человек, — как ты это сделал? Он не сразу повернулся и перевёл взгляд на друга, а тот застывшим взглядом провожал последние крупицы магии. Он не отдавал себе отчёта в том, как это получилось. Он не осмыслял ничего до той минуты, пока захватившее его чувство наконец не отступило. Нил вдруг рухнул на плечо Райлана и всхлипнул, произнеся голосом, безжизненным и самым живым в одно и то же время: — Останови это... Я больше не могу такое чувствовать! — Что с тобой? — Я не знаю... Я хотел вспомнить что-нибудь из детства, и вдруг мне вспомнилась она... Это моя мама, Райлан! Я так по ней скучаю! Он изо всех сил стиснул зубы, только чтобы не зарыдать. Вот теперь противоречие таяло, исчезало, но на его место приходило то, что до освоения золотой магии люди называли горем. Оно сменило недавнее ощущение счастья, так же как день в ярких красках сменяет ночь и как зиму в буйном цветении сменяет лето. — Я не знаю, что на это сказать, — честно признался Райлан, — я не понимаю твоего странного чувства. Нил тяжело поднял голову и посмотрел на него. В карих глазах сверкала тревога, растерянность, но по лицу невозможно было прочитать ничего, кроме нежелания вспоминать о собственном прошлом. Похоже, он действительно не понимал. И свою собственную семью больше не так любил – а может, и не любил совсем. Откуда-то с реки дыхнул прохладный ветер, поглаживая волнами разгорячённое лицо. Нил судорожно вздохнул, закрыл глаза и поднял голову. А потом открыл снова. Над ними, блистая из синевы, висели узоры из белых точек – звёзды. Они так приятно, так мягко мерцали, словно это сияющие лица не видны с такого расстояния. Нил вспомнил, что у звезды можно попросить совета, и она расскажет его тебе во сне. Он зажмурился и искренне попросил. Пусть у них всё получится. Пусть они найдут кувшин и создадут духа земли. Тогда золотые народы будут в безопасности, Ястребы навсегда улетят, а они сами станут счастливы. Тогда мама будет гордиться им.