New Game

Джен
R
Завершён
191
автор
Танья Шейд соавтор
Berg Katse соавтор
Helena222 соавтор
The Third Alice соавтор
Хиссти соавтор
Джарет соавтор
X-Katherine соавтор
Пончик... соавтор
Snares соавтор
Размер:
947 страниц, 145 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
191 Нравится 1510 Отзывы 90 В сборник Скачать

32. Отец и сын

Настройки текста
От взгляда сына Темный дрогнул, но не отступил. Он должен все сказать, пусть даже Бэй откажется слушать, прощать - все равно, нужно объяснить, излить... У него не было времени обдумывать красивую оправдательную речь. Не было времени тщательно подбирать слова. Ни на что не было времени. - Я... искал тебя. По всем мирам... Бэй... послушай. Не убегай... - мучительно продолжал Румпельштильцхен, ища в лице сына следы того, былого, что когда-то связывало их двоих. - Чтобы... сказать тебе, как я жалею... что тогда сделал. Пауза, отчаянное стремление продолжить: - И я тебя нашел. В этом мире... Бэй... И вот тут-то Темный маг умолк, словно не мог больше ничего сказать. Но все же пересилил себя, сумел закончить самыми важными словами: - Прости меня, мой мальчик. Его голос ушел в шепот и стих, и Румпельштильцхен напряженно всмотрелся в лицо сына - что тот скажет? Как ответит? Любит ли еще того, кто променял его на власть и магию? «Прости»? Мальчика охватило вялое, почти равнодушное, нестерпимо тусклое удивление. «Прости» - так говорил Каере, возвращая отобранную у Бэя игрушку, так говорил сам Бэй, поднимая сбитую им с ног Моренну... и это было понятно и легко. «Прости» - сейчас - и что? Вернуться обратно, в их дом, в их жизнь? «Однажды потерянный мальчик - всегда потерянный мальчик», - насмешливо напомнил ему голос Питера. Руки Бэя дернулись было, чтобы заткнуть уши - но ведь здесь не Неверленд, и Питера здесь нет. А его слова - вот они, он их слышит, потому что... потому что это правда. Так чего ты (не назвать мне больше тебя никак и никем, ты - это просто «ты») хочешь... когда говоришь «прости»? Чтобы все стало... по-прежнему? По телу Бэя промчалась крупная дрожь при одной мысли о том, что такое может возможно. С внезапной, почти взрослой, почти зрелой, горечью мальчик осознал: возврата нет. Не может быть. Не будет. И чем скорее исчезнет, перестанет дразнить, сама возможность этого возвращения, этой игры во «все будет хорошо, все будет как прежде», тем скорее утихнет и боль - а она разгоралась все сильнее. Болело... Нестерпимо болело внутри. Так, будто наглотался пышащих жаром углей и теперь не можешь ни вдохнуть, ни шевельнуться без нового ожога. И нет сил больше терпеть. С бессознательной размеренностью движений мальчик поднялся. - Я... - в голосе прорезалась дрожь, и Бэя резанул ужас - нет. Только не разреветься, нет... Кое-как совладав с собой, он, отвернувшись, проговорил без выражения, почти вяло, как попало: - Я пошел. Повернулся и пошел - ни ускоряя шага и ни замедляя, размеренно, не пытаясь ни держаться тропинки, не свернуть с нее - просто шел. Прочь. Эти слова, равнодушие - даже не гнев, именно безразличие, будто его уже не было в жизни сына - были хуже удара. Румпельштильцхен задохнулся - и кинулся за Белфайером. - Бэй, прошу! Ты же когда-то любил меня... Не было ни одного дня, чтобы я не вспоминал о своей ошибке! Дай мне возможность... исправить ее! Измениться! Он обогнал сына и встал перед ним, пытаясь поймать взгляд Белфайера. Голос Румпельштильцхена дрожал так же, как и вновь поднявшиеся было и тут же опустившиеся руки - казалось, вот-вот неудержимые слезы потекут по щекам Темного мага. В одно мгновение он стал тем прежним, робким прядильщиком, который не знал, как выразить свою любовь, не знал, как вернуть то, что наполняло его когда-то счастьем, ничего не знал, не умел сказать, кроме нескольких неуклюжих отчаянных фраз. В одно мгновение он забыл все свое красноречие и умение играть словами. С другими - он мог небрежно поворачивать ситуацию в свою пользу. Но здесь и сейчас - он просто задыхался от невозможности объяснить так, чтобы Бэй все понял и простил, и просто с мольбой смотрел на сына, ожидая окончательного приговора. Бэй стоял неподвижно, там, где его остановили, и упорно смотрел в землю. Только при последних словах он поднял голову и взглянул в желтые глаза. Внезапно безумным живым комочком забилась в горле надежда - все может быть как раньше! Стоит только сделать шаг - один шаг - коснуться руки, назвать... как назвать? Здесь, на этой невозможности вновь когда-нибудь обратиться к стоявшему перед ним человеку: «папа», комочек из горла перекатился в глаза. И наверное, все-таки не сдержать слез... В Неверленде плачешь по ночам только первую сотню лет, но тут не Неверленд... или все же он и здесь? Да, и здесь тоже. Потому что ты все еще на острове, и некому протянуть тебе руку. А если стоящий перед тобой человек наконец и сделал это - ты уже не можешь ухватиться за нее. Поздно. Ничего нет больнее, чем знать - поздно. Будь он постарше, наверное, смог бы осознать это, смог бы даже выговорить. Но мальчик понимает только одно: сильно болит внутри. И чем дольше длится эта встреча - тем сильнее. И он отступает, почти отшатывается. - Зачем тебе это? - в отчаянии, невпопад, силясь облечь в слова то, что бьется внутри, спрашивает он, и уже кричит: - Я хочу уйти, слышишь?! Оставь меня! Оставь меня в покое! - Не могу, - теперь в интонации Румпельштильцхена ясно прослеживались слезы; и в них было, вместе с болью, и облегчение - все-таки не равнодушие, нет, показалось! Просто Белфайер пытается замкнуться в себе, ожесточиться. - Я люблю тебя, Бэй... и обещаю... я больше никогда тебя не брошу! - и тут ему живо вспомнился тот день, когда он вернулся из армии - хромой дезертир; как кричала Мила, обвиняя мужа в трусости, как вышла, сначала сунув ему в руки того, из-за кого он и вернулся... ведь не из-за страха же за себя Румпельштильцхен бросил эту войну? Нет, конечно нет. Он бережно держал маленького Бэя на руках и говорил, почти шептал, что никогда, никогда его не бросит... а потом - зеленый портал, черная яма и ледяное ощущение потери. Теперь слезы блестели в выпуклых глазах Румпельштильцхена, и сквозь позолоченную маску монстра проглянуло человеческое лицо, искаженное страданием. У Бэя закончились слова. От этого «я люблю тебя» захотелось закричать еще громче, кинуться бежать, или, наоборот вопреки всему, броситься вперед, всё - забыть, всё - отпустить, всё - откинуть. И на одно мгновение он замрет, и мучителен будет этот миг между и между. Когда еще кажется, что вот-вот позволишь сомкнуться вокруг себя так часто обнимавшим тебя рукам - и еще не знаешь, что нет, не сможешь, не сделаешь этого шага, не простишь... Вот в такие минуты и всколыхивается, поднимается со дна сердца все самое последнее, самое отчаянное, самое страшное. Глаза мальчика сверкнули. Да, Неверленд учит многому, и если правда, что дети жестоки, - сейчас он жесток. - Тогда я брошу тебя, - со звенящей в голосе четкостью выговаривает он. И сам слышит свои слова. И кажется, что они прорезают воздух между ними. Румпельштильцхен в отчаянии покачал головой - нет, он все еще не верил, он продолжал надеяться на прощение. Белфайер всегда был великодушным. Всегда. - Бэй... пожалуйста, - это все, что мог сейчас выдавить из себя Румпельштильцхен. Сколько он хотел сказать - и в объяснение, и в оправдание, и чтобы убедить сына пойти с ним. Сколько всего... но теперь это никак не шло на ум, да и прозвучало бы так же жалко, как и все эти мольбы; ведь, что ни говори, что ни делай, он, Румпельштильцхен, предал и бросил своего сына одного. Выживать в незнакомом мире - мирах. И ничем этого уже не перечеркнуть. Бэй отвернулся, прикрыл глаза, если бы мог, заткнул бы уши до того, как услышать умоляющее «пожалуйста». Но зато можно забыть, сделать вид, что не слышал. Стоишь, смотришь на дерево в двух шагах от тебя, скользишь взглядом по ветвям, замечаешь мельчайшие вырезы листьев, крохотные выщербленности коры. И все это время выбивает сердце: «пожалуйста... пожалуйста....» И ты безмолвно кричишь в ответ: «не хочу... не хочу...» Которое иногда сбивается на бессильное, измученное: «не могу....» Наконец что-то лопается внутри. И вновь как глупый, наивно-упрямый ребенок, думающий, что от всего можно убежать (а впрочем, разве в это верят только дети?), он бросается бежать. И пусть от мага не сбежишь, пусть. Но это даст хотя бы временную передышку в этой окончательно измотавшей его встрече - которая опоздала ровно на триста лет. Последние остатки надежды разлетелись, со звоном рассыпались, словно разбитый фарфор. Бэй не хочет больше видеть своего отца. Осознание этого причинило Румпельштильцхену такие сильные мучения, что он едва не закричал - и рванулся за сыном, словно со стороны услышал собственный, хриплый и больной голос: - Подожди! Послушай! Могу я... хотя бы смотреть издали... как ты живешь? Бэй остановился. Внезапная уступка не принесла ему облегчения, он вообще ничего не ощутил. Только какую-то слабую растерянность, будто опять влетел в невидимую, но прочную стену. Что-то слабо шевельнулось в груди, кольнуло в сердце. Но слова все ж вырывались колючие, царапающие - он знал, чувствовал - до крови, и все же - такие. - Прожил же я все это время один, - сдержанно выбросил он из-за сжатых губ, - и дальше буду. Румпельштильцхен болезненно поморщился, услышав эти слова. - Бэй, мне очень жаль, - пополам со слезами выдохнул он. - Я понимаю... но позволь мне хотя бы знать, что с тобой все хорошо. Если ты не хочешь меня больше видеть... то я хотел бы... - голос Румпельштильцхена оборвался, словно он никак не мог завершить фразу. Однако, справившись с собой, маг закончил уже чуть тверже: - Сынок, оставайся в этом мире... не убегай никуда. И позволь мне издали присматривать за тобой. Пожалуйста, Бэй! Он мог бы просто насильно увести сына в свой замок, запереть, заставить смириться... нет, не мог. Тот Румпельштильцхен, любящий и добрый, от которого еще что-то осталось - никогда бы так не сделал. И теперь он ждал ответа мальчика так, будто от этого зависела его судьба. Хотя бы кроха надежды для измученного сердца, чтобы оно не разорвалось от боли... Бэй молча кивнул. Это оказалось очень легко - гораздо легче, чем он думал. Просто кивнуть, соглашаясь на что-то, неважно, на что. И опять уставиться на все то же глупое дерево... - Я... просто должен знать, что ты в безопасности, - торопливо продолжал Румпельштильцхен - пока сын опять не кинулся убегать. - Мне предсказали, что я найду тебя... И я ждал и верил... и я не хочу тебя теперь потерять... снова. Белль рассказала мне... что тебя случайно нашел мой дракон. Послушай, Бэй... ты мог бы с ними разговаривать, видеться, если не хочешь со мной... они были бы рады. Сглотнув тяжелый, как кусок свинца, комок в горле, он с надеждой смотрел на Бэя - протянуть хотя бы одну тоненькую ниточку между ними. Почему-то ясно встал перед глазами забавный, серьезный дракончик: и Бэй даже едва не улыбнулся, вспомнив, как старательно выговаривал тот слова, как потешно удерживал равновесие, помахивая огромными крыльями... Он еще с пару секунд пытался насильно удержать внимание на этом мысленном образе, но не вышло. Дракончик, печально подмигнув, растаял. Но Бэй вдруг понял, что больше - сегодня - колючих слов он не произнесет. Но и другого сказать же он ничего не может... так лучше будет молчать! И мальчик вновь кивнул, переступил ноги на ногу. Надежда снова поднималась в груди Румпельштильцхена - робко, но все же одно ее присутствие утихомирило боль. Теперь бы только набраться мужества... чтобы сказать... чтобы... Бессмысленно разглядывая свои собственные, сплетенные вместе пальцы рук, Темный маг, подавив желание зажмуриться, вытолкнул из себя: - Может быть... ты все-таки разочек... побываешь... в моем... замке? Белль... она была бы счастлива тебя там увидеть, - тут же поспешил он сказать, чуть ли не глотая слова. - Ведь не летать же ей все время сюда, а она очень хотела бы познакомиться с тобой в... более уютной... обстановке. Румпельштильцхен облизнул пересохшие губы и угрюмо подумал про себя, что вот уж чего, а уюта в его замке маловато - по крайней мере, для тех, кто питает отвращение к магии - но, во всяком случае, больше, чем на улице. Он ведь так и не спросил, где теперь живет Бэй, чем зарабатывает на хлеб. Откуда появился. Как выбрался из того мира... где не было магии. Бэй обвел взглядом сад и поежился. Давило ощущение пустоты, огромного, наваливающегося сверху и придавливавшего простора. «Замок»... - Ладно, - голос оказался сдавленным и каким-то простуженным. - Но... - Бэй невольно вновь с порывистой недоверчивостью сделал шаг назад. - Но только ненадолго. И как только захочу, уйду. «Договорились?» - едва не спросил он, но горло перехватило, и мальчик судорожно запихнул подальше память об их последнем уговоре - вот только все равно ведь выползет... Впервые за время их встречи на лице Румпельштильцхена появилось подобие улыбки - и он кивнул: - Да, разумеется. Как захочешь, сынок, - и шагнул вперед, расцепив пальцы, поднимая правую руку, чтобы применить магию и перенести их обоих в Темный Замок - ведь не подумает же Бэй, что туда легко добраться пешком? Боль накатила неожиданно - словно кто-то плеснул немного кипящего масла ему на грудь, и Румпельштильцхен сдавленно охнул, прижав ладонь к тому месту, где был еще не залеченный ожог. От внезапной слабости у него все поплыло перед глазами; он пошатнулся и, чтобы удержать равновесие, ухватился свободной рукой за ближайшее дерево. Когда раздалось сдавленное восклицание, Бэй замер. Через мгновение почти украдкой поднял глаза - и безотчетно подался вперед: странное, нечеловеческое лицо перед ним было искажено болью, фигура обмякла, остро, до нестерпимости напомнив мальчику прошлое. - Па... пап! - так же безотчетно, невольно вырвалось у него. А рука нетвердо коснулась плеча отца. - Ничего, ничего, сынок, - так говорил Румпельштильцхен много, много лет тому назад - кажется, целую вечность... когда случались у него острые приступы боли в хромой ноге. И Белфайер отзывался почти точно так же... Слезы вновь подступили к глазам Темного, и совсем не от физической боли. Слабость медленно отступала, он часто и глубоко дышал. - Все хорошо, я просто... не так неуязвим, как думал раньше, - бледно усмехнулся он, в то время как прилив чего-то горячего и небывалого разлился в сердце, и физическая боль отступила. Одним своим восклицанием и прикосновением Бэй выдал себя - ему все еще было дело до отца, и радость охватила Румпельштильцхена. Еще с миг Бэй пытливо смотрел в лицо отца; там, в оставленном так далеко прошлом, тот никогда не признавался, когда ему было действительно плохо, всегда отвечая неизменным «ничего, сынок», как сейчас, и Бэй приучился не верить этим заверениям. - Ты... - тихо начал он, но порыв, толкнувший его к отцу, уже вновь затих, мальчик снял руку и отступил на шаг - но сделал это медленно, почти осторожно. И взгляда не отвел - тревожного, обеспокоенного. - Все хорошо, - повторил Румпельштильцхен, поворачиваясь к сыну, и на сей раз его голос прозвучал значительно бодрее. - Приготовься, я сейчас отправлю нас обоих в Те... в замок, - споткнулся он на слове и, поспешно проглотив его, шагнул к Бэю и повел рукой, их обоих окутали фиолетовые волны магии. У Бэя на миг перехватило дыхание, и невольно он зажмурился. Противный дым вызвал мгновенный приступ отвращения, вновь шевельнулась злость... Еще немного - и оба исчезли из Города. *** Адна и Джарет тем временем прибыли в Феерию, где маленькая вила отвела темного фейри к своей повелительнице, и та, убедившись, что ничего дурного ее подданным он не сделает, и выслушав его рассказ о столкновении с Темным, позволила Джарету остаться в столице ее Царства. Жить ему предстояло в домике Адны. Зато самой Адне грозил неприятный разговор с королевой - мало того, что фея поддалась своим мстительным порывам, так она еще и отчего-то оказалась в Городе - а следовательно, как предположила Маб, не совсем точно выполняла приказ относительно Белль. Ее Величество без труда узнала бы правду - и за свою вольную трактовку царственных повелений Адна могла лишиться крыльев феи и превратиться в самую обыкновенную смертную женщину. Вот что ей угрожало. Оставалось лишь надеяться на то, что королева сжалится над своей подданной и заменит суровое наказание более мягким... Что касается Джарета, Маб надеялась, что он, раз уж остался в Феерии, каким-то образом сумеет помочь им против Румпельштильцхена. Ведь для того, чтобы чернила кальмара лишили Темного магии (а королева очень надеялась, что ее верный отряд их добудет), их необходимо было либо намазать Румпельштильцхену прямо на руки, либо... и тут Маб осенила замечательная мысль: заставить Темного подписать контракт этими самыми чернилами! Возможно, тут бы и пригодился Джарет? В любом случае, следовало все это хорошенько обдумать. Королева Маб спустилась в свое подземелье, неспешно облетела его, пощупала, словно проверяя на прочность, прутья клетки, приготовленной для опасных пленников. Воображение нарисовало ей Темного, разъяренного и орущего проклятья, за этой решеткой. О да... Маб печально улыбнулась, вспомнив Белль, но осталась тверда в своем решении. Румпельштильцхен заслуживает того, чтобы лишиться свободы навечно - и не только из-за Проклятья. Втайне повелительница фей давно мечтала отплатить Темному за своих погибших сестер.
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.