Доктор Захер.

После возвращения Льюиса Джонсона на свою родину прошло уже больше года. Доктор уже устроился на работу в местную больницу Пресвитериан. Больница эта являлась одной из старейших в городе. Здесь лечились в основном обеспеченные люди. Фронтон перед входом в здание украшали большие цифры года основания больницы - "1745". Однако венская больница Святого Людвига, где практиковался чёрный доктор, была старше Пресвитериана почти на полвека. Богатый бизнесмен Альфред Уэйнрайт, которого Джонсон уже неоднократно упоминал в разговорах с австрийскими докторами, помог врачу-негру устроиться в это довольно престижное место. Однако белые коллеги Джонсона не понимали, почему цветному человеку дали работу в больнице, куда даже бедные белые почти не ходят. Ведь ещё недавно в "Пресвитериан" не брали на работу даже итальянцев, поляков и евреев. А полвека назад - ирландцев. Даже белый англосаксонский простолюдин далеко не всегда мог сюда устроиться. Приезжий из какой-нибудь деревни - тем более. Мол, негоже всяких холопов в авторитетную больницу брать. Всё-таки репутация заведения превыше всего. Это же почти джентльменский клуб. Только лечебный. Да даже сейчас среди медперсонала лишь трое выходцев с острова лепреконов. По прежнему не принимались на работу иммигранты-финны. "Это же монгольское отродье, которое по непонятной причине засело в Европе!" - так говорил о выходцах из Финляндии владелец больницы Пресвитериан. Главный врач и его заместитель были полностью согласны с этим утверждением. К слову сказать, мать Альфреда Уэйнрайта по отцовской линии была ирландкой. Но к этому факту мы ещё будем периодически возвращаться на протяжении повествования. А пока в центре нашего повествования - доктор Льюис Джонсон и его работа в элитной больнице Нью-Йорка. - Почему этот сраный ниггер работает с нами? - этот вопрос Джонсон слышал на своей работе постоянно. - Вас сюда не звали, доктор Джонсон! - Неужели эти австрийцы настолько глупые, что доверили этой обезьяне микроскоп? Она же им просто задницу вытрет! - Нам всё равно, что думают о вас австрийцы и прочие негролюбы! Мы - американцы! Один раз коллега Джонсона спросил о городе, в котором наш герой учился. - Вена? Это что, во Франции? - Нет, сэр, это столица Австро-Венгрии! Есть такая страна в Европе - Австро-Венгрия. После этого ответа собеседник громко и язвительно расхохотался. Каждый день наш герой слышал подобные выпады от своих так называемых "коллег". Приходя домой, он чувствовал себя подавленным. Часто ему не хотелось сразу после работы идти домой. На то имелись свои причины. Работа - дом, работа - дом. И так, наверное, будет до конца жизни. К тому же работа, где тебя оскорбляют и заставляют быть "мальчиком на побегушках". Серое и тусклое небо ноября только способствовало депрессивным мыслям. Вот и сейчас, вечером после работы, он решил направиться в бар, находившийся в квартале, где жили чёрные люди. Не очень далеко от этого квартала находилось новая кафешка, где готовили вкусные кебабы. Повара-турки хорошо знали своё дело. Запах свежей баранины манил Льюиса. Но доктору Джонсону больше всего хотелось именно выпить, чтобы расслабиться и перестать думать об унижениях, которые он выносил на работе. Вот и тот самый район, Гарлем. Лица с тёмной кожей мелькали здесь гораздо чаще, чем какие-либо ещё. Не все здешние обитатели были нищими. Проходили и негры, одетые во вполне респектабельные костюмы. Но добрая половина района выглядела удручающе. Обшарпанные дома, маленькие дети в лохмотьях со своими мамами, греющие руки у железных бочек с огнём. Так как отцы либо были ещё на работе, либо на пьянке с друзьями. Либо уже давно ушли к другим женщинам. Местные жители веселились в дешёвых барах. Матерились, шутили пошлые шутки, пели некрасивые песни и пьянствовали. Большинство из них работало на крайне монотонных и в то же время тяжёлых работах, выжимавших все жизненные соки. Крайняя усталость накапливала огромный вал злобы на всё окружающее. Накачавшись джинном, виски или другим крепким алкоголем, люди затеивали драки по малейшему поводу. Льюис Джонсон зашёл в бар "Весёлая кружка". Не все здешние посетители были неграми. Иногда сюда захаживали рабочие-иммигранты из Европы. Но чаще всего "Весёлую кружку" посещали именно чернокожие. Доктор встал в очередь к стойке с алкогольными напитками. Так как очередь двигалась долго и медленно, то наш герой решил достать из кармана конфеты, которые были у него с собой и съесть их. Эти самые конфеты он купил на рождественской ярмарке в Вене, о чём свидетельствовали надписи "Frohliche Weihnachten!" ("С Рождеством!") на этикетках. Кто-то из негров заметил это. Он моментально подошёл к Джонсону. Грубая одежда - комбинезон, кепка-восьмиклинка и куртка, пахнущая маслёнкой, такое же грубое, угрюмое лицо. Эти черты выдавали в нём заводского работника, недавно отработавшего очередную смену. - Мужик, сюда нельзя приносить свою еду. Своё жрать надо на улице! Или к себе домой иди тогда! - резко бросил рабочий с типичным акцентом чёрной бедноты, который в произношении Джонсона почти отсутствовал. Очевидно, что сказалась другая окружающая культура и большая образованность нашего героя. Доктор Джонс обернулся. - А где тут это написано? - Никто не обязан писать для тебя ебучие таблички, нигер! - А, ну ебучие таблички я бы понял лучше очередного ебучего мужлана, у которого вместо головы - яйца, а вместо мозгов - сперма! -ЧТО??!!! ЧТО ТЫ НА МЕНЯ СКАЗАЛ??!! - темнокожий рабочий уже был готов кинуться на доктора. - Кстати, эти конфеты я привёз из Вены. Это столица Австрии. Я там учился. Но ты вряд ли даже догадываешься, где это находится, мистер Мудя-вместо-головы! Негр-рабочий, почувствовав себя оскорблённым, решил привлечь к ситуации внимание. - Эй, братья! Это сраный нигер хочет похвастаться тем, что выслуживается перед богатыми белыми и подражает им! Херов дворецкий катается по другим странам, когда мы с вами голодаем! Негритянка средних лет в дешевом пальто, сидевшая за столиком со стаканом пива, тоже не осталась равнодушной. - Богатенькая марионетка белых! Наверняка его дед каждый день целовал белую жопу плантатора! Льюиса взбесило третирование окружающими собратьями по цвету кожи . Он набросился на того самого заводского мужчину, сказавшего ему о запрете приносить еду. Конечно, шаг этот был довольно опрометчивым. Мужик был гораздо плотнее по телосложению и выше, чем Льюис. Но доктор был далеко не хилым и мог постоять за себя в случае чего. Нашему герою приходилось драться довольно часто несмотря на обеспеченность и приближённость его родителей к высшему обществу. Сейчас происходило то, что доктор воспринял, как очередную разборку. Мужчина ударил своим кулаком в щеку Джонсона. Почти у челюсти. Он упал. Изо рта капельки крови капали на пол из деревянных досок. Удар оказался не очень сильным. Льюис получил возможность встать. Хотя место удара у него болело. - Бей его! - слышался этот многократно повторяющийся крик из толпы. - Надо, чтобы сынок дворецкого знал настоящую жизнь! - Будет лучше, если его здесь съедят крысы! Ситуацию спасла лишь одна деталь. Вставая, Джонсон снял свои чёрные кожаные перчатки. На одном из пальцев было надето железное кольцо. Воспользовавшись моментом, когда здоровяк отвлёкся, Льюис со всей силы ударил его кулаком с железным кольцом прямо в живот. Мужчина закричал от боли, а затем согнулся и упал. - Вы его убили! - послышался чей-то женский вопль. Но на самом деле упавший мужчина вполне себе хорошо дышал и даже был в сознании. Только подняться пока он ещё не мог. Однако кричать плохие слова в адрес нашего героя - вполне себе. А Джонсон даже не обращал внимания на извергающего бессильную злобу обидчика. А окружающая публика, ещё минуту назад оглушительно призывавшая ударить Джонсона как можно сильнее, внезапно замолчала. На лицах посетителей испуг был виден невооружённым глазом. Доктор держался за щеку, куда его ударили. Двое негров, стоявшие в очереди впереди Джонсона, пропустили его вперёд. Старый темнокожий бармен с седыми волосами налил нашему герою стакан вина. - Молодец, сынок, что проучил этих полоумных ублюдков! А то каждый день горланят своими отвратительными голосами, набрасываются друг на друга - сил больше нет! - сказал бармен доктору. - Молчи, старый хрыч! Ты защищаешь этого подлого нигера?? - простонал рабочий, ещё будучи лёжа. - Я тебе сейчас хорошенько надаю по твоей чёрной заднице! Ты у нас что, сам Господь? С чего ты решил, что он подлый? Или ты настолько завистлив и жалок, что тебе надо рвать на части всех, кто тебе не нравится? Зависть - это страшный грех!! Придя домой в свою квартиру, Джонсон поприветствовал своих родителей. Почти сразу же ему захотелось уединиться в отдельной комнате. - Льюис, что с тобой случилось? Почему у тебя кровь изо рта? И на щеке синяк... - спросила доктора начинающая седеть негритянка в фартуке, которая была мамой нашего героя. - Всё нормально, я просто упал... - На ровной дороге что ли упал? Не похоже. - Мама, я хочу побыть один... - Странный ты какой-то в последнее время. Ну ладно. Доктор Льюис Джонсон в свои почти 30 лет всё ещё жил с родителями под одной крышей, но намеревался вскоре съехать от них. Останавливало то, что Джонсону часто задерживали выплату его жалованья. Либо выплачивали крайне малую часть обещанного гонорара. Объясняли это обычно тем, что Джонсон якобы выполняет слишком малую долю своей работы. Но как быть иначе, если тебя не подпускают к важным врачебным процедурам. А некоторые пациенты и вовсе заявляют, "чтобы никакие цветные меня не лечили!" А на ответ Джонсона о том, что он получил образование в Гарварде и Вене чаще всего следовал вопрос: "И что, после этого негр не может переносить заразы?" Уединившись в своей комнате, Джонсон позвонил по телефону мистеру Уэйнрайту. Ему очень хотелось обсудить со своим покровителем работу в больнице "Новый Амстердам". Как быть дальше, когда для тебя карьерный рост сведён практически к нулю? - Мистер Уэйрайт, здравствуйте! Как вы поживаете? - Хорошо. Моя дочь Эбигейл жениха себе сейчас пытается найти. - Я хотел с вами обсудить серьёзный вопрос. Я уже немало времени работаю в Пресвитериане. Но...знаете...мне хотелось бы чего-то большего. Мне кажется, я не могу самореализоваться в этом месте... - Эх, мистер Джонсон, я вас прекрасно понимаю. Я уже несколько раз подавал в суд на директора и владельца этой больницы. Но безуспешно... - Понимаю, но что-то вы можете предпринять? - Кстати...хотел вам сказать, что мы скоро переезжаем в Сан-Франциско. Можем взять с собой вас и ваших родителей. - В Сан-Франциско? Так далеко? - Да, думаю там больше возможностей для развития моего бизнеса. Здесь всё уже занято чванливыми снобами из Новой Англии... - Но Калифорния для нас - другой континент! - Для меня нет. У меня есть там несколько хороших знакомых, которые помогут вам. - А они реально помогут или только на словах? - Надеюсь, что реально. Они - люди надёжные. Говорю честно. Я им уже давно доверяю. В случае чего я вас прикрою. После разговора с Альфредом Уэйнрайтом Джонсон сидел за своим столом, подперев голову руками. Он задумался о переезде на другой конец страны. Не очень этого хотелось. Но был шанс начать жизнь с чистого листа и совсем по-новому заявить о себе. "Конечно, я жил в Австрии целых 5 лет...Но переезжать так далеко на постоянную жизнь? Тем более, Сан-Франциско - это какая-то провинция по сравнению с Нью-Йорком. Люди с каким-то деревенским поведением...Но по сравнению с Веной...Да что уж там, даже Прагой Нью-Йорк тоже деревня, только громадная...Нет того настоящего изыска что ли..." Льюис вспомнил, как ездил в Сан-Франциско несколько раз в подростковом возрасте. Его тогда возили родители на поезде. Ему тогда понравилось лишь морское побережье и леса рядом с этим городом. Глубоко врезались в память высоченные деревья - секвойи. Настолько высоченных деревьев с настолько толстенными стволами наш герой раньше не видел. В комнату к Джонсону зашла его мама. Она вновь спросила о том, что с ним сегодня произошло. - Я увольняюсь! Мы переезжаем! - Что? Почему, Луи? - Наш мистер Уэйнрайт меняет место жительства. Кстати, а где мой папа? Он у него дворецким вроде работает, так что должен это знать. - Понятия не имею. Вроде у него ещё, на работе. Вскоре, когда отец доктора Джонсона пришёл домой, он тоже озвучил своей жене необходимость переезжать в Калифорнию. Делать оказалось нечего, и миссис Джонсон, скрипя сердцем, была вынуждена вскоре собирать свои вещи. Готовились к переезду и остальные члены семейства Джонсонов.