Радуга над Мюнхеном

На обычно безлюдной автобусной остановке было непривычно шумно: вздымая пыль и расстаявший снег, превратившийся в грязь, вокруг со странным и оглушающим свистом проносились автомобили, слепящие случайных прохожих ярким светом ксеноновых фар. Все они суетливо торопились отправиться в пустоту, в никуда, и несмотря на это, всë же закономерно продолжали свой вечный, но при этом совершенно бессмысленный бег. А город жил вместе с ними, абсолютно не обращая внимания на то, что по сути, он был уже давно мëртв, как и все его обитатели. Но сейчас, на гудящей обочине шоссе, данная глупая на первый взгляд аксиома не имела ни малейшего смысла, и в полной мере не значила ничего. – Шевели задницей, дегенерат! – раздражëнно крикнул невыспавшийся и от этого злой Мюллер какому-то парню, боязливо сжимающему огромные старомодные чемоданы, и Роберт, от всей своей широкой души, мгновенно отвесил ему ощутимый подзатыльник, этим лишь подбросив дров в разгорающийся костëр массовой и, к сожалению, всеобщей истерии: нервные и усталые буквально от всего студенты, которые в своë время согласились участвовать в туристической поездке, теперь толпились в очереди у типичного экскурсионного автобуса, толкаясь объëмным багажом, пока Нойер и Ройс безуспешно пытались сверить документы, а преподаватели препирались с водителем. И в довершение этой ужасной и удручающей картины, из серо-голубых облаков повалили ослепительно белые хлопья снега, которые мгновенно таяли, соприкасаясь с асфальтом или меховыми отворотами на зимних куртках. – Завали ебальник. – не вынимая ладоней из карманов, грубо ответил Томасу незнакомый ему белобрысый и высокий шкаф, рядом с которым стоял тщедушный кудрявый паренëк, бледный до такой степени, что казался прозрачным, даже несмотря на то, что эти двое находились на морозе уже несколько часов, и лицо его друга было покрыто неровно проступившими алыми пятнами. – Тимо, хватит, пожалуйста. – тихо и едва слышно сказал брюнет, которому уже надоела вечная ругань его соседа по комнате: с самого утра тот только матерился, чувствуя себя в высшей степени раздражëнно, измотанно и полностью истощëнно в моральном плане, что, в принципе, ощущали сегодня поголовно все, даже всегда позитивный Матс, сейчас вместе с Марко грузивший чужие чемоданы, несмотря на недовольство и отчаянные протесты водителя. Этими двумя, стоявшими рядом с уже известными нам Мюллером и Левандовским, были Тимо Вернер и Кай Хаверц, учившиеся на факультете экономического права. Они были друзьями, недавно перешедшими из другого университета, но несмотря на это, оба уже успели запомниться своим одногруппникам и даже всему общежитию: Хаверц играл на фортепиано, и не только в светлое время суток, а Тимо всегда приходилось выслушивать из-за этого миллионы жалоб, хотя тот приходил лишь к двенадцати часам и практически полностью проводил всë своë время на работе. В общем, этот дуэт казался довольно колоритным, что, однако, не мешало ему быть одновременно странным: парни являлись почти что абсолютными противоположностями буквально во всëм, но всë равно держались вместе, пусть и подобная дружба приводила лишь к закономерной деградации обоих. – Заткнись. – шикнул Роберт, пихнув локтëм уже успевшего открыть рот Мюллера, и тот, несмотря ни на что, действительно замолчал, видя в Левандовском практически такой же бесспорной идеал, как в Нойере. Однако, тише от подобной махинации не стало: большинство почему-то сочли нужным продолжить шуметь, а несчастное лицо Кая, с ещë более острыми чертами, чем обычно, в который раз побледнело, окончательно лишившись какой-либо краски. – Не подскажите, где ваш староста? – обращаясь к Хаверцу и Вернеру, прерывисто спросил внезапно подошедший к парням тяжело дышавший Марко, который положил в свой чемодан не только шарф, но и шапку, оптимистично не надеясь провести на автобусной остановке всë утро, начиная с самого рассвета. И из-за этого, его рыжие волосы, обычно идеально уложенные в любых ситуациях, были растрëпанными и мокрыми, а между отдельными прядями запутались несколько снежинок: в целом, Ройс выглядел довольно комично, однако его измученное лицо совершенно портило весь юмористический эффект, не позволяя назвать ситуацию весëлой. И мимолëтный взгляд в сторону Роберта, сжимающего в своей ладони руку Мюллера, только подтверждал всë вышесказанное: от происходящего вокруг Марко было совершенно не смешно. – Он уже несколько дней... Болеет. – Тимо с трудом проглотил едва не вырвавшееся «в запое» и тревожно посмотрел на Хаверца, который с каждой секундой выглядел всë более болезненно и, казалось, мог в любой момент потерять сознание. – Его заменяет Мейсон. – Маунт? – уточнил Марко, капитально порывшийся в памяти и вспомнивший о времени, проведëнном в библиотеке, когда тот вместе с Матсом регистрировал будущих участников поездки, сейчас столпившихся около этого долбанного автобуса. – Он же опаздывает, верно? – Я могу вам чем-то помочь? – донëсся приятный голос из-за спины, и Ройс, всë это время без зазрения совести готовившийся устроить скандал, нервно вздрогнул от неожиданности. И Роберту, который уже несколько минут не сводил с него глаз, это едва заметное остальным движение плечами показалось слишком родным, знакомым и от этого значимым. А Марко, тем временем, обернулся и увидел перед собой двух смутно знакомых улыбающихся парней, среди которых было несложно узнать Мейсона: несмотря на то, что он с его другом были одинакового роста, Маунт выглядел гораздо моложе, да и в принципе, по одному его имени почему-то можно было понять, что тот никогда бы не стал залачивать свои волосы. – Бен. – заметив непонимание на лице Ройса, с приятным энтузиазмом и обворожительной улыбкой представился спутник нынешнего и.о. старосты, протянув ещë недавно раздражëнному Марко покрасневшую от мороза руку, которую тот крепко пожал негнувшимися пальцами, сдерживая глупый смех: в его памяти всплыла не самая цензурная надпись на стенде с расписанием, в которой в довольно грубой форме упоминалась ориентация вышеупомянутого парня. Однако, желание смеяться пропало так же быстро, как и появилось, а по соседству с возникшим образом появились нелицеприятные воспоминания о том вечере, представленные в основном отнюдь не конкретными картинками: заброшенная уборная, выдержанная в благородном цвете ржавчины, кровь, извинения Роберта, тонкий запах неизменившегося шампуня и наспех надетый серый свитер, под мелодию тоскливого шопеновского вальса. И рядом с этими обрывочными элементами уже навсегда искалеченного временем пазла внезапно пристроился ещë один: объявление о поиске каких-то студентов, которые пропали в начале сентября, после... Самостоятельно организованной туристической поездки? От этой мысли Марко снова испуганно вздрогнул, пока в его голове до диез минор сменился шубертовским си бемоль мажором, а пугающая надпись «Missing» – старой пожелтевшей раковиной и голубой дорожкой вен. – Мы называем его Чилли. – как-то особенно по-дружески заметил Вернер, но Ройс практически не слышал его, (или просто не слушал?), потерянно разглядывая стоявшего в нескольких шагах от него Роберта. «Ты специально так поступил со мной, скотина! Зачем ты так морщишься сейчас? Что-то не так? Я слишком громко кричу? Так прислушайся ко мне! Выслушай, наконец, только меня, сука!» Совершенно не связанная цепочка воспоминаний внезапно оборвалась, оставшись без логического завершения, и Марко, попросту не веривший, что это когда-то действительно происходило, сухо и безэмоционально передал Бену и Мейсону ничего не значившие поручения, вскоре вернувшись к монотонной погрузке вещей. – Не знаешь, почему этот хмырь так пялится на тебя? – мнительно нахмурившись и задумчиво почесав затылок, недвусмысленно имея в виду Ройса, поинтересовался у Роберта Мюллер, которому уже надоело молчать. Но ответа он, конечно же, так и не получил, потому что Левандовски куда-то тактично ушëл, и всë незамедлительно вернулось на круги своя: Чилуэлл и Маунт свалили разбираться с документами, Вернер снова начал материться, а Кай постоянно умолял его выражаться приличнее, хотя эти тихие и вымученные просьбы неоднократно игнорировались. И Томас, оставшийся один, опять пытался понять, почему же от него все вечно куда-нибудь уходили, даже лучшие друзья, не говоря уже о собственных родителях. – Тебе помочь? – пристально и даже в какой-то степени восхищëнно наблюдая за разбирающим чемоданы Марко, холодно спросил Роберт, облокотившийся о фонарный столб. – Или как всегда сделаешь вид, что меня не существует? – Я вполне могу справиться самостоятельно. – взяв потрëпанный багаж Рейны, который состоял только из вещей Холанда, не менее бескомпромиссным тоном сказал парень. И под своими словами он подразумевал не только предложение Левандовского: Марко отказывался и от него самого. «Видишь, я справляюсь и без тебя! Мне больше не нужна боль, чтобы жить, я обхожусь без ежедневного унижения и не хочу постоянно умирать, метаясь между твоими настроениями и тобой. Я уже не больной урод-мазохист, каким ты хочешь меня лицезреть!» – кричала прозвучавшая фраза, на первый взгляд лаконичная и сухая. Но Ройс знал, что это было всего лишь враньëм, отчего-то более правдоподобным, чем сама реальность. – Не обманывай самого себя, пожалуйста. – после непродолжительного молчания, попросил Роберт, взяв из рук Марко очередной чемодан. – Ты же сам прекрасно понимаешь, что вводишь себя в заблуждение. – И именно это ты хотел мне сказать? – устало переспросил Ройс, которому всë происходящее постепенно начинало тотально надоедать. – Знаешь, придумай что-нибудь более оригинальное. Или хотя бы новое. – посоветовал он и со страхом обнаружил, что лежавшие на асфальте вещи полностью перекочевали в автобус. – Ты постоянно говоришь одно и то же, а такая методика работает не всегда. – Но реальное положение вещей же не меняется, верно? – нахмурившись, задал вопрос Левандовски. – А значит ли это то, что должны не изменятся и мои слова? – повисла тишина и после глубокого вздоха, Роберт сдержанно продолжил, боясь снова сорваться и для профилактики врезать Марко, что шло вразрез с его главным принципом: не бить кого-либо прилюдно. – Да и зачем ты тогда вообще предложил мне поехать вместе с тобой? – Мне кажется, ты кое-что путаешь. – перебил его Ройс, тоже чувствовавший, что ему скоро влетит, и вполне возможно, что прямо сейчас. – Да и к тому же, в тот момент я совершенно не думал, о чëм именно говорю. – Тогда отключи мозги, лапочка. – успокоившись после последней фразы, беззлобно сказал Левандовски, заметив, как в нескольких шагах от него прошëл Мюллер, окинув парней пронзительным и любопытным взглядом. И это послужило сигналом тому, что разыгрывающийся спектакль следовало уже заканчивать. – Когда ты не думаешь, ты гораздо более привлекательный. Роберт последний раз посмотрел на Марко, и сочтя только что произнесëнную фразу прекрасным прощанием, как ни в чëм ни бывало подошëл к Нойеру, мгновенно улыбнувшись, то ли ему, то ли собственным мыслям. А Ройс, тем временем печальным взглядом провожал только что ушедшего Левандовского, отрешëнно размышляя о том, как же он соврëт Томасу и сможет ли проигнорировать настолько неудобные расспросы. – Только не говори, что он у тебя время спрашивал. – раздались откуда-то издалека слова Матса, и Марко снова вздрогнул, то ли от неожиданности, то ли от самого настоящего страха. – И даже после этого ты будешь отрицать, что непросто «слышал» о нëм? – Так и сделаю. Спасибо за совет. – собрав всю оставшуюся волю и не расплакавшись, как ребëнок, сказал Ройс, удивлëнно отметив, что его голос не только не дрогнул, но и не дал ни малейшего намëка на творившуюся внутри катастрофу. «А ты недооценивал свои актëрские данные, парень. Но в любом случае, лучше всегда продолжать шутить, даже когда рушится очередная священная корова человечества или умирает черепаха, на которой покоится вселенная. В мире вообще нет ничего, что достойно слëз.» И именно поэтому, оставив поражëнного Хуммельса в недоумении и одиночестве, Марко втиснулся в переполненный автобус, пропустив перед собой громко ссорившихся Джио и Эрлинга. И через несколько минут, все собравшиеся в душном салоне отправились в своë последнее путешествие, даже не подозревая, что это была последняя остановка.

***

Рейна заворожëнно смотрел на удаляющийся шпиль центрального кафедрального собора, неосознанно сравнивая его с грязной иглой шприца, медленно входящей в уже перерезанную вену-небо, и на душе отчего-то становилось тревожно, несмотря на то, что атмосфера внутри автобуса была самая что ни на есть уютная, и как бы сказала мать Джио, умиротворяющая: сидевший рядом Холанд рылся в рюкзаке в поисках комикса, измотанный Марко спал на плече Матса, Санчо вместе с Юли делили между собой чипсы, а трио «уголовников», в которое входили Мюллер, Ману и Роберт, о чëм-то оживлëнно спорили, постоянно и от этого кардинально меняя темы, пока Бен и Мейсон всячески издевались друг над другом, безуспешно стараясь развеселиться. Тем временем, преподаватели, устроившиеся около водительского кресла, играли в карты, ликвидированные у одного из студентов – Оливье. Юрген по непонятной причине неизменно побеждал, а Лэмпард и Гвардиола, так и не сумевшие обыграть его, пытались придумать вариацию ада, которая бы идеально подошла Клоппу. И почему-то, только Джио и до сих пор бледный Кай испытывали дискомфорт. Хаверц вообще выглядел как никогда болезненно, беспокоя этим сидевшего рядом Тимо, который хоть и не любил прислушиваться к советам друга, прекрасно знал его истинную цену. Поэтому, когда тот зашëлся сухим царапающим кашлем с кровью и чуть не потерял сознание, это не на шутку испугало обычно не особенно впечатлительного Вернера, а также привлекло внимание почти всех находящихся в салоне, кроме, конечно же, спящего Марко, который на данный момент всего лишь пытался отдохнуть. – Кай, да что с тобой такое? – после очередного приступа кашля, обеспокоенно и в какой-то степени даже заботливо поинтересовался Тимо, пока за ними с невольным любопытством наблюдал Брандт, которого всегда привлекал вопрос, как выглядит человек, по вечерам играющий на фортепиано и этим мешающий сосредоточиться и хоть что-то выучить к завтрашнему дню. И если говорить честно, увиденный ответ абсолютно не разочаровал Юли, что не скрылось от внимательных глаз его проницательного соседа, мгновенно принявшегося рассуждать на тему реверсивной психологии в отношениях между людьми, хотя Хаверц с Брандтом ещë даже ни разу не разговаривали. – Я просто... Чувствую запах смерти. – чтобы слышал только Тимо, прошептал Кай, и тот испуганно посмотрел на него, проверив у друга температуру. И к удивлению Вернера, лоб у того был действительно горячий. – Ты не поймëшь, о чëм я говорю и что имею в виду, но это вовсе не значит, что я сошëл с ума, правда. Это сродни обычному ощущению ароматов: клубники, мокрого асфальта, страниц новой книги. Но только сейчас, вместо всего этого, я чувствую смерть. Тимо вздрогнул от непонятно откуда появившегося холода, и со страхом осознал, что на них практически пристально смотрел также побледневший Джио, с которым тот ещë не был знаком, что усиливало ужасающий колорит происходящего. Поэтому, цепляясь за последние обрывки реальности, Вернер достал из рюкзака свëрнутое походное одеяло, передав его Каю. – Мы проведëм в дороге весь оставшийся день, так что думаю, что тебе пригодится. – объяснил блондин, и Хаверц всë так же тихо прошептал сбивчивые благодарности. – Жаль, что у меня нет ничего жаропонижающего. Вернер посмотрел на мгновенно заснувшего парня, но тревога почему-то никуда не пропала, будто сказанное до этого не было бредом и имело значение. «А вдруг это действительно так?», – не давала покоя неуютная и противоречивая мысль, сбивающая с толку и запутывающая раньше совершенно ясную и точно выверенную логическую цепочку. «Да ладно тебе, Тимо. Не занимайся подобной ерундой и не трать своë время зря», – абсолютно верно и до тошноты трезво посоветовал рассудок, и Вернер лишь в который раз тоскливо окинул взглядом салон. Казалось, что ничего не изменилось, но присутствующая до этого атмосфера бесследно исчезла, и даже не верилось, что каких-то пару минут назад всë было сравнительно хорошо. Или, по крайней мере, выглядело таким. И хоть Тимо не чувствовал вышеупомянутый запах смерти, он совершенно отчëтливо и без труда ощущал холод, который уничтожал все относительно положительные эмоции. И от него, к сожалению, нельзя было избавиться всего лишь закрыв окно.