Радуга над Мюнхеном

У мая был запах краски и сирени. После дождя над Мюнхеном брезжила радуга. На площадке было шумно и безмятежно весело: бегали по-весеннему наряженные дети. Свистели качели: отец раскачивал семилетнюю дочку. Прохожие здоровались с ним и смотрели с завистью и уважением: это был адвокат с именем, знаменитость после недавнего процесса – Марко Ройс. Владелец конторы, добродушный, пусть и несколько молчаливый, разведëнный. Его любили. – Тебе купить мороженое, милая? – вокруг был хохот, в воздухе разливался май и казалось, не было никого счастливей: белокурой, с вьющимися волосами девочки и еë так редко, но красиво улыбающегося отца. Услышав детски-непосредственное и радостное «да», Марко пошëл в рядом стоящий магазин, наслаждаясь спокойствием и выходным. В его жизнь наконец пришли порядок и счастье: успех на работе, дочь... – Тебя не узнать, Марко. Голос, раздавшийся за спиной, не хотелось вспоминать. Как тогда, в университете. Словно обрезали крылья? Как быстро жизнь превращается в осколки? Но Ройс обещал себе не возвращаться туда. Где лилась кровь, бушевало пламя, текла из крана в фаянсовую раковину вода. Это призрак: не оглядываться, сделать шаг... Грубые и так быстро воскресшие руки схватили за рукав. – Ты счастлив, да? Забыл всë? А я, представь себе, не могу без тебя. Ну, что ты отворачиваешься? Смотри на меня! Ладонь нашла подбородок, повернула к себе голову, и глаза впились в глаза. РобертРобертРоберт Почему финальный аккорд всегда диссонанс? – Тебе противно на меня смотреть? Думаешь от меня сбежать, избавиться? Завëл расфранченную куклу, славу... А я ничто для тебя? Все ночи, все клятвы? У меня так не вышло: я искал, но нигде не мог быть спокоен без тебя. Не отворачивайся, ну же! Я сказал: смотри в глаза! Сердце колотилось. Опять, как тогда. Роберт говорил едва повышенным тоном, но казалось, что он кричал. Снег, грузовик, сломанная рука. Хватка ослабевала. – Представляешь! Для счастья нужен рыжий преглупый мальчишка с печальными глазами. Ты от меня не избавишься, Марко. Знаешь, что со всеми стало? Кто тогда сгорел? Антуан. Пытался кого-то спасти. Эрлинг. Мануэль. Брандт, Лэмпард и Чилли. Помнишь Бэна? Он вытащил Вернера! Бэн был забавный. Жаль, глупец: кто ещё, как не идиоты, жертвуют жизнью? Мюллер завëл лошадей и ферму. Хаверц уехал в Лондон, с Тимо. Мейсон, (ты, наверное, всех их уже забыл!) строит карьеру. Работает теперь в университете, скоро защищает диссертацию. Я недавно его видел, так изменился... Ты их не помнишь, Марко? Не помнишь, а я живу с ними. С покойниками. Не могу от них сбежать, спастись, понимаешь?... Марко? Ройс в забытье, нетвëрдой походкой вошëл в магазин. Рассеянно: «Да, сэр, одно мороженое. Пломбир с вафлей. Благодарю». И видение рассеялось: неужели это был бред, сон? Марко спустился по опустевшим ступеням, и действительно, во дворе никого не было. Вздох облегчения. Вновь сияющее солнечное небо и асфальт, мягкий, исписанный детскими мелками. Краска и сирень: нет, нет. Неужели кто-то может отнять у него май? – Спасибо, папа. – девочка болтала ногами, сидя на скамейке, и комически серьёзно возилась с упаковкой. – А мне на тебя жаловались. Почему ты не разрешишь дяде Роберту жить с нами? Он такой хороший! Сердце рухнуло и забылось где-то на мелком, впивающемся в ноги гравии. Марко наконец заметил стоящего недалеко Левандовского. «Ты от меня не уйдëшь». Опять сначала. В небе Мюнхена, как порез, сияла радуга.