Путь до весны

Кристина готова была опустошить все запасы винных погребов Хенвальда — напиться, забыться, стереть из памяти то, что произошло… И эту неожиданную битву, которая окончательно лишила бывшего графа Ульриха права на помилование, и убийство Хенвальда-младшего, и смерть сира Георга Хайсена… Что ей скажет Хельмут, когда узнает об этом? Хайсен был его вассалом и, по-видимому, другом. Он умер из-за неё, и теперь барон Штольц имеет полное право обвинить её в этом. В тот же вечер пришла запоздалая лунная кровь: Кристина резко ощутила тянущую боль в животе и вскоре обнаружила, что от крови придётся отстирывать не только брэ, но и штаны. Месячные задержались на пару дней и теперь ударили с такой силой, что хотелось просто лечь, свернуться калачом и выть от боли. Но времени на это не было. Поэтому, поменяв бельё и одежду, женщина продолжила заниматься делами, параллельно предаваясь мечтам о вине. Но мечты так и остались мечтами, и пить Кристина всё же не стала — уже привычно обошлась ромашковым чаем, любезно предоставленным ей одним из лекарей. К слову, лекари трудились всю ночь, помогая пострадавшим, перевязывая и зашивая раны, накладывая обезболивающие и обеззараживающие мази, вправляя вывихи. Хенвальду тоже обработали его раны, а также позволили переодеться и поужинать, прежде чем отправить на допрос к Кристине. Она не очень хотела его слушать — да и он тоже давно высказал всё, что думал. Но для составления приговора ей нужно было поговорить с ним ещё раз. А потом с его женой и вассалами, что тоже присоединились к восстанию, предоставили войска и участвовали в битвах… Кристина тяжело вздохнула. Конечно, никто не говорил, что будет просто, но как же ей сейчас не хватало кого-то, кто мог бы помочь, что-то посоветовать, взять на себя часть дел и обязанностей… Капитан Больдт был ранен и не мог к ней прийти, да и с её стороны было бы по меньшей мере неуважительно что-то ему приказывать в такой момент. Поэтому придётся справляться самой… Испуганные, бледные хенвальдские служанки натаскали ей целую ванну горячей воды, и Кристина первым делом вымыла голову — та уже начала чесаться. Затем женщина быстро вытерлась и оделась: конечно, платьев у неё с собой не было (хотя жаль, что ей не пришло в голову взять с собой хотя бы одно), и пришлось надеть на официальную беседу серый дорожный камзол, на локтях которого зияли прорехи. Другие её вещи отправили в стирку или на починку, и этот камзол оказался самым целым из всех, что у неё были, остальные же оказались гораздо более рваными. Также она нашла просторные штаны из чёрной шерсти — если опять выступит кровь, то её хотя бы не будет видно. Кристина принимала Хенвальда в его собственном рабочем кабинете — небольшом тёмном помещении, большую часть которого занимал дубовый стол с высоким жёстким креслом. Окошко было зашторено серыми плотными занавесками, а пол покрыт коричневым весьма искусно сделанным ковром. На столе стоял небольшой канделябр с тремя свечами, столько же горело на шкафе возле дверей, а вот бронзовая люстра под потолком пустовала. Хенвальда ввели сюда два стражника, и Кристина кивнула им, велев остаться внутри и встать у входа. Всё-таки она несколько боялась оставаться с мятежником наедине. Хенвальд напоследок решил одеться понаряднее: на нём была белая рубашка с коричневой отделкой на рукавах, сверху — красная котта нараспашку, вышитая золотом, широкий ремень из чёрной кожи… Ткань на правом плече чуть выпирала: видимо, там были бинты. Что ж, значит, в этом его и казнят. Кристине надоело вести с ним бессмысленные разговоры, и, когда Хенвальд в очередной раз смерил её презрительным взглядом, она спросила: — Граф Роберт передал, что вы хотели убить меня. — Она выразительно взглянула на юношу-писаря, одного из молодых айсбургских гвардейцев, которого капитан Больдт назначил ей в помощники на этом допросе. Юноша тут же схватил перо, готовый записывать ответ. — То есть это и была цель вашего восстания? — А какая теперь разница? — хмыкнул Хенвальд. — Помнится, во время наших неудавшихся переговоров вы ответили мне примерно так же, — вспомнила она. Живот снова пронзило болью, и Кристина поморщилась. — Но, ваше пока-ещё-сиятельство, разница правда есть. Если бы вы меня убили, то… что дальше? — Может быть, тогда бы лорд Штейнберг хотя бы попытался задуматься о том, с кем ему впредь стоит заключать союз, — пожал плечами Ульрих. Кристина вздохнула. Она знала, что внятного ответа вряд ли добьётся, но всё же уточнила: — И вы надеялись, что моё убийство сойдёт вам с рук? — До того, как этот старый боров Варден убедил меня открыть вам ворота, — с внезапной охотой заговорил Хенвальд, — я был уверен, что сойдёт. Ты не погибла в битве на Зелёном тракте, и я ждал, что ты пойдёшь на штурм. В штурме погибнуть куда легче, чем в обычной битве, ты это знаешь? — Это его «ты» коробило, потому что Кристина всё-таки привыкла к элементарному уважению со стороны вассалов, в том числе и мужниных, но сейчас она всё же не стала его поправлять. — Ты бы умерла, а я бы, может, и успокоился. Кто знает, что было бы тогда. — А после ваших переговоров с графом Робертом вы решили, что терять вам нечего, и подали мне отравленное вино, — догадалась Кристина. Низ живота болел адски, но она ничего не могла сделать, лишь положила ладонь на тянущее болью место. — Взял бы тебя в ад за компанию, — оскалился Хенвальд. Кристина взглянула на писаря — тот кивнул, давая понять, что записал всё, до единого слова. — Уведите его, — устало позвала она стражников, — и приведите сюда графиню. — Надеюсь, хотя бы дочь мою ты допрашивать не будешь, — горько усмехнулся Ульрих, спокойно отдаваясь на милость стражников. Чтобы хоть немного побороть боль, Кристина обхватила живот руками и тут же услышала голос писаря: — Миледи, вы ранены? — Нет, — улыбнулась она. — Просто… просто устала. Графиня Хенвальд, в отличие от мужа, до сих пор не переоделась: на ней было всё то же неброское серое платье со шнуровкой спереди и испачканный белый вейл на распущенных волосах. Что ж, теперь в ближайшие сорок дней волосы в причёску она убирать не будет, по крайней мере, прилюдно. А серое платье придётся сменить на чёрное. — Ваше сиятельство, напомните, пожалуйста, как вас зовут, — попросила Кристина, стараясь сделать голос мягче и сострадательнее. Она правда сочувствовала этой женщине, но всё же оставить её с дочерью править отобранными у Ульриха землями не могла. Мало кого в этой ситуации волнуют личные чувства Кристины, да и руководствоваться ими в принятии решения нельзя. Здесь у неё один советчик — закон. А законы Драффарии Кристина знала неплохо, ибо её с детства заставляли заучивать наиболее важные части свода. И она помнила, что предатели и мятежники всегда расплачиваются смертью, а их семьи лишаются прав на земли и титулы. Так что графиня с дочерью потеряют всё, станут никем, но с жизнью, слава Богу, не расстанутся. Графиня молчала, и Кристина попросила вновь: — Ваше сиятельство, назовите ваше имя. — Грет… Гретхен, — откашлявшись, тихо отозвалась женщина. — Маргарита, — поправила она. У Кристины в мыслях мелькнуло, что Нолде бы её имя сократили до, например, «Мэгги». Графиня Маргарита стояла, сцепив пальцы в замок и не поднимая взгляда. Будто она боялась смотреть леди Коллинз-Штейнберг в глаза. Может, так оно и есть… Всё-таки нелегко глядеть в лицо убийце своего сына, хотя леди Элис, помнится, смотрела смело и прямо. Впрочем, и Кристина, в свою очередь, фактической убийцей Джоната не была. Его казнил Генрих, а вот сын графини Маргариты пал именно от её руки. — Прошу вас, отвечайте честно, — ещё более мягко и деликатно сказала она. — Насколько сильно вы поддерживали своего мужа в его желании разжечь мятеж? — Я… я делала всё, что он мне говорил, — почти прошептала Маргарита и всхлипнула. Кристина вздрогнула от этого всхлипа: по щекам женщины потекли слёзы. — Я не хотела войны и насилия, я лишь… я подчинялась ему. Как и всякая хорошая жена. Перо зашуршало по пергаменту — юноша быстро записывал слова женщины. — Вы не пытались отговорить его? Убедить в том, что не следует это всё затевать? — подсказала Кристина. Графиня лишь покачала головой. — Откуда вы родом, Гретхен? Она решила, что, обратившись к ней сокращённым именем, вызовет в ней хоть каплю доверия… а потом вспомнила, что убила её сына. — Из дома вассалов моего мужа, Эбелей, — нехотя ответила графиня. — Мой отец, как следовало любому верному вассалу, пошёл вслед за моим мужем и во всём ему помогал. Я прошу вас, миледи, не казните хотя бы его! — Вдруг Маргарита подняла голову и взглянула на Кристину так, что та невольно отпрянула, вжавшись в твёрдую, жёсткую спинку кресла. Во взгляде женщины плескался такой адский страх, будто она смотрела на всесильное божество или всемогущее чудовище из древних сказок, которое было способно уничтожить целый замок своим огненным дыханием. — Вассалы моего мужа шли за ним, исполняя свой долг, и ни я, ни Ульрих не можем сказать, что было у них в мыслях и на душе, что они о думали о вас и вашем приказе насчёт тех проклятых налогов… Но мой отец — это всё, что у меня осталось! Вы отняли у меня сына, завтра отнимите мужа, но хотя бы отца не отнимайте! Я клянусь вам, что мы с моей маленькой Ульрикой уедем в Эбель и проведём там остаток дней, не пытаясь вернуть себе права на Хенвальд… Я клянусь, миледи, я клянусь! И она упала на колени, сложив руки у лица, будто молилась в храме перед статуей Господа. Кристина опешила, не зная, что ей делать. Слова Маргариты были будто стрелы, впившиеся своими острейшими наконечниками в её плоть и пригвоздившие её к креслу. Даже боль от месячных отошла на второй план под напором этих ощущений. Юноша-писарь продолжал шуршать пером, записывая в пергамент последние фразы Маргариты, а один из стражников, стоявших у дверей, бросился к ней и, грубо схватив за плечо, заставил подняться. Больше он от неё не отходил — женщина в голос рыдала и чуть пошатывалась. — Я опрошу всех союзников вашего мужа так же, как и вас, и решу, как мне быть, — честно ответила Кристина. Голос задрожал от волнения — слишком уж её поразило поведение графини. — А вы свободны, ваше сиятельство. Она и правда опросила вассалов Хенвальда, слава Богу, их было не так много, к тому же не все оказались среди восставших. Видимо, кто-то отказался или выдумал отговорки, чтобы не участвовать в мятеже, пусть и нарушая при этом вассальную клятву, но в то же время спасая себя от неумолимой кары. В целом ей пришлось говорить с четырьмя рыцарями, и все они, кроме отца графини Маргариты, были весьма молоды и неопытны, но при этом всё же не глупы. Все они уверяли её, что шли за Хенвальдом подневольно, потому что дали клятву, потому что были обязаны предоставить ему армию взамен на дарованные земли и защиту… А отец Маргариты, сир Эбель, ещё и напомнил Кристине, что опасался за жизнь дочери. Леди Коллинз-Штейнберг хмыкнула. Граф Роберт тоже опасался за жизнь дочери — и именно поэтому не принял сторону мятежника. В конце концов она приняла решение. Это было нелегко, и до последнего Кристина всё порывалась написать Генриху и попросить его совета. Да, лучшим советчиком сейчас был свод законов королевства, но всё же… Графа Ульриха следует казнить, это было решено и никаким обжалованиям не подлежало. Но графиня Маргарита и маленькая Ульрика не заслуживали казни. Они не поднимали восстаний, не оскорбляли свою леди, не готовили её убийство… Наверное. Сейчас Маргарита с радостью бы её прикончила — чтобы понять это, её можно было даже не спрашивать. Вассалы Хенвальда тоже, на её взгляд, казни не заслуживали, они ведь выполняли клятву, а это было даже похвально… Уже готовясь ко сну и мысленно шлифуя отдельные формулировки будущего приказа, Кристина услышала стук в дверь. Разрешила войти, думая, что пришёл кто-то из её людей со срочным донесением, но это оказалась всего лишь юная служанка, напуганная, бледная и отчего-то растрёпанная, словно её срочно подняли с постели. В её руках был небольшой свёрток — нечто, спрятанное в грубое коричневое сукно и перевязанное толстым шнурком. Не поднимая глаз, служанка протянула этот свёрток Кристине и пролепетала: — Сир Эбель и графиня Маргарита смиренно просят вас о милости к их жизням, миледи. Не успела она забрать свёрток, как служанка тут же выбежала вон — из-за дверей раздался грубый смех стражников. Интересно, о чём наврала им эта девчонка, чтобы её пустили? Кристина сорвала шнурок, развернула сукно — внутри обнаружился небольшой кожаный кошель, наполненный золотыми и серебряными монетами, поверх которых лежал массивный золотой браслет с крупным фиолетовым аметистом. И на кой чёрт он ей? А служанка так быстро убежала, не оставив даже шанса отказаться от этой мзды… «Генрих, любовь моя, что же мне делать? — думала Кристина, сидя в своей постели. — Что бы сделал ты?» Она хотела написать ему, но в последний момент передумала. Вынесение приговора дому Хенвальдов и казнь его главы откладывать нельзя. Кристина планировала сразу после казни взять небольшой отряд людей и галопом погнать лошадей к Айсбургу — до именин Рихарда оставалось два дня, и она очень хотела на них успеть. Она же обещала ему. Если она не приедет, это для неё будет сродни убийству Хенвальда-младшего. Поэтому Кристина приняла решение сама. И это, видит Бог, было последним решением, принятым ею в Бьёльне. Пусть дальше Генрих правит сам, единолично, как раньше. А она будет править у себя в Нолде. Вряд ли король станет возражать, вряд ли ему вообще есть до этого дело. Наверное, Генрих бы пожурил её за излишнюю мягкосердечность, но всё же казнить Кристина решила одного лишь Хенвальда. Пусть Эбель с дочерью и товарищами думают, что леди Коллинз-Штейнберг сохранила им жизни благодаря взятке. Деньги лишними уж точно не будут, а браслет можно подарить Софии — её девятнадцатые именины Кристина пропустила, однако оставлять без подарка подругу всё же не хотела. А вассалы Хенвальда должны будут заплатить штраф, который тоже, вкупе с полным налогом, пойдёт на восстановление пострадавших от неурожая и холода земель. Сына Ульриха было решено предать земле завтра, после казни отца. Кристина выяснила, что звали его Эрихом и что он правда был несовершеннолетним — в конце прошлого года ему исполнилось семнадцать. Она всё ещё не понимала, что чувствует по поводу его убийства: всё-таки Эрих убил сира Георга и мог убить её… Но ведь она не защищалась, он даже не успел на неё напасть. Она напала сама и прикончила его почти молниеносно, и глазом не моргнув. Может, знай она на тот момент, кто он такой, она бы не стала… Может, если бы на нём не было того злосчастного шлема, она бы просто велела схватить его… Но сейчас уже поздно думать об этом. Завершение этого жуткого спектакля состоялось на следующий день, в ровно в двенадцать часов. Всю ночь в замке работали не только лекари — к утру на внутреннем дворе Хенвальда был готов эшафот. Кристина пожалела солдат, работавших под проливным дождём, и велела им почаще меняться. Те, кто отработал, получали горячую пищу и питьё и имели право отправиться отдыхать. Благодаря их слаженной работе и поощрению со стороны леди Коллинз-Штейнберг уже к шести утра затих стук топоров и молотков. Нашли также хорошую, крепкую верёвку и высокий прочный стул без спинки, что послужил бы опорой для ног. Кристина, внимательно изучив то, что успел начиркать писарь, составила приказ и подписала его тоже в шесть утра, сразу после своего пробуждения. В эту ночь она проспала всего часа три, но ей и этого хватило, чтобы насмотреться кошмаров и проснуться с тошнотой в горле и дрожью во всём теле. Да и боль в животе никуда не делась, и крови по-прежнему было довольно много. К девяти утра дождь закончился, а к полудню над Хенвальдом засветило солнце — предвестник наступившей весны. Дышалось легко и приятно, в воздухе витал свежий запах влаги и хвои, булыжники мостовой сверкали в свете полудня, и ничто уже не говорило о том, что вчера в этом месте состоялось страшное кровопролитие. Что вчера здесь погибли люди, в том числе и семнадцатилетний юноша. Природа радовалась уходу зимы и обновлению, только вот Кристина её радости не разделяла, несмотря на относительно лёгкую победу. Перед казнью Хенвальду связали руки, но его жену и дочь оставили без пут, хоть и под охраной. Кристина очень их жалела, но пойти против правил она не могла: их тоже вывели на эшафот, чтобы совершить символическую, бескровную казнь над ними. И всё это время Маргарита стояла, опустив взгляд и рассматривая носки своих ботинок, а дочь её, Ульрика, смотрела на Кристину огромными глазами, полными первобытного страха. Ей было всего десять лет, но взгляд этот принадлежал вполне взрослому человеку, прекрасно осознающему, что происходит. Девочка выросла похожей на отца, и Кристина в глубине души надеялась, чтобы его мятежный характер она не унаследовала. Сам Хенвальд же скрипел зубами от ярости, в его глазах плескалась такая злость и ненависть, будто битва ещё не кончилась и он готов был драться насмерть. Но его держали за плечи два гвардейца, а руки его были накрепко связаны, так что он ничего бы сделать не смог. Разве что… — Ну что, шлюха нолдийская, ты довольна? — выкрикнул он, когда Кристина вышла из замка с пергаментом в руке. Она тут же замерла и взглянула на него недоуменно. Казалось бы, он уже сказал всё ночью, на допросе… Она не ожидала, что он воспользуется шансом высказаться напоследок. Но Хенвальд таки воспользовался. Он сыпал оскорблениями всё время, пока Кристина с гвардейцами, хромающим капитаном Больдтом и графом Робертом подходила к эшафоту. — Нужно было прикончить тебя ещё тогда, когда ты нищей попрошайкой приползла под стены Айсбурга молить о защите и помощи. Да кто ж знал, что ты окажешься не леди, а волчицей, разбойницей, грабящей собственных вассалов и убивающей их детей! — После этого упрёка Кристина всё же вздрогнула, замерла на мгновение, но затем ускорила шаг. — Сука, порождение дьявола, будь ты проклята! — прогремело над Хенвальдом. До этого Кристина вообще не ощущала холода — она даже не стала надевать камзол, оставшись в одной чёрной рубашке, правда, плащ всё же сверху накинула. Но после этих слов ей показалось, что чья-то ледяная рука сдавила её сердце, заморозила всю кровь, отчего стало невыносимо холодно, по телу побежали мурашки, а конечности буквально закоченели. Нет, граф Ульрих магией не владел, Кристина это точно знала. Наверное, будь он магом, то смог бы по-настоящему проклясть её, наложить страшные заклинания, как-то воздействуя на неё и её душу… Но простые, не магические слова — тоже вещь опасная. Даже в устах не мага, а обычного человека они могли иметь силу и оставить свой отпечаток. Если Бог и Дьявол и вправду есть, они слышат их и принимают к сведению. Кристина знала об этом, верила в это, а посему проклятие Хенвальда заставило её задрожать и ощутить холодный липкий страх, заползший в душу. — Граф Ульрих Хенвальд, — несмотря на всё это, начала она, раскрыв пергамент со своим приказом. — Вы обвиняетесь в измене своим сюзеренам, дому Коллинзов-Штейнбергов, в организации восстания и подстрекательстве к мятежу. — Она бросила выразительный взгляд на графа Роберта Вардена, стоявшего справа от неё, чуть позади. — Также вы обвиняетесь в покушении на жизнь своей леди и убийстве нескольких человек, в том числе сира Георга Хайсена. — Его тело уже отправили домой, в земли Штольца, чтобы похоронить там, в склепе родного замка. — Разумеется, я не стала брать в расчёт людей, погибших в битве на Зелёном тракте, — опустив пергамент, добавила Кристина, — но вчерашняя стычка битвой не была. Это было именно покушение, равно как и отравленное вино. — Она набрала в грудь побольше воздуха: — Граф Ульрих Хенвальд, я лишаю вас титула, всех ваших прав, привилегий и земель. Хенвальд и все ваши владения переходят в домен Айсбурга, а о том, кто будет новым их владельцем, подумает мой лорд-муж. — Хенвальд лишь усмехнулся, когда Кристина прочитала эту часть приговора. Кажется, он ни о чём не жалел. — За все вышеперечисленные злодеяния вы приговариваетесь к смертной казни через повешение. Когда больше года назад казнили Джоната Карпера, человека, захватившего Нолд, то титулов и прав лишать его не стали, поэтому он был казнён чистой казнью — ему отрубили голову. Но сейчас повторить подобное Кристина попросту не могла — и не хотела. Хенвальда повесят и никакой иной чести не окажут. — Графиня Маргарита Хенвальд и графиня Ульрика Хенвальд тоже лишаются всех своих титулов, привилегий, а также права наследовать земли Хенвальда, — сделав глубокий вдох, продолжила Кристина. Голос звучал громко, звучно, но всё же чуть дрожал. — В качестве наказания они отправятся в Бьёльнскую женскую обитель, где и останутся до конца своих дней. Маргарита просила отправить их с дочерью к сиру Эбелю… Но Кристина не смогла внять её просьбе. Если в мыслях бывшей графини вдруг появится идея восстановить их с дочерью права на Хенвальд, то нового кровопролития избежать не удастся. Сир Эбель наверняка поддержит Маргариту, возможно, они попытаются свергнуть назначенного Генрихом владельца этих земель и поднять очередное восстание… А монастырь сдержит её получше, чем стены родительского поместья. Кристина сглотнула: ей было неприятно составлять, а теперь и читать следующую часть приговора: — Граф Эрих Хенвальд также лишается титула, земель, привилегий и права наследования — посмертно. — Это было всего лишь формальностью, но необходимой формальностью. Чуть повысив тон, она зачитала заключительную часть приговора, перечислив имена вассалов Хенвальда и даровав им помилование с условием выплаты штрафа. — Мой лорд-муж в ближайшее время назначит вам нового сюзерена, — добавила она уже от себя. — Вы сможете решить сами, станете ли подчиняться ему или уйдёте искать себе нового господина. Силой здесь мы вас не держим. Она осторожно сложила пергамент вчетверо и положила в поясную сумку. — Раз уж ты придумала этот чёртов приговор — то и сама приведи его в исполнение, — хмыкнул Хенвальд, когда гвардейцы повели его к виселице. — С радостью, — оскалилась Кристина. Оскал был притворным, а ответ — лживым. Она лишь хотела показать Хенвальду, что вовсе не жалеет его и не прощает. Если бы она хоть как-то дала ему понять, что ей жаль, то проявила бы слабость и бесхребетность. А перед такими людьми, как Хенвальд, этого делать нельзя ни в коем случае. Священник из замкового храма начал негромко читать отходную молитву, изредка кладя руку на грудь и кланяясь на восток. Кристина тоже один раз повторила этот жест, как на мессе в церкви. Наверное, священник уже приходил к Хенвальду перед казнью принимать исповедь, если тот, конечно, не отказался от таинства. На это ей было плевать. Религиозные формальности её не касались — главное, соблюсти светские. Кристина нервно сглотнула. Она замерла на мгновение, собираясь с силами, затем подошла к Хенвальду и сама надела петлю на его шею — один из гвардейцев помог затянуть её потуже. Отец, лорд Джеймс, никогда не нанимал палачей. Казнил он всегда сам, в основном — через отрубание головы, даже если к смерти был приговорён какой-нибудь простолюдин-убийца или насильник. Разумеется, отец не учил её, как правильно вешать предателей. Хенвальд решительно поднялся на стул, и лишь тогда его жена посмела на него взглянуть. Кристина не заметила слёз в её глазах, зато обнаружила в них такое отчаяние, такую безнадёжность, что это не могло её не тронуть. Видимо, Маргарита и правда его любила… Раз она была такой покорной и кроткой, а теперь так тосковала, то стоило предполагать, что в их отношениях были определённые чувства, даже если брак изначально, возможно, был по расчёту. Маргарита прижала Ульрику к себе и заставила спрятать лицо в складки платья. Девочка, кажется, плакала — её плечи вздрагивали, а пальчики сжали подол материнского платья с такой силой, будто она хотела его порвать. А Хенвальд всё это время смотрел на Кристину странным взглядом, будто был сторонним наблюдателем, следившим, правильно ли она всё делает и не нужно ли её как-то поправить. Она же старалась не обращать на него внимания и никак не выдавать своего безумного волнения. Но всё же взгляд его пронизывал до костей. По сути, это был взгляд покойника, и она знала, что он ещё не раз явится ей в кошмарах. Поэтому хотела было отвести глаза напоследок, но невольно подняла голову, когда он прошипел: — Будь ты проклята, чёртова ведьма. Кристина зажмурилась на мгновение. Господи, только дай сил… Если она сейчас оплошает, над ней будут смеяться не только враги, но и союзники. «Генрих, любовь моя, как поступил бы ты?» Она открыла глаза, когда поняла, что сил у неё было достаточно, и резко ударила пинком по стулу, выбивая его из-под ног Хенвальда. Маргарита не выдержала и завизжала, бросилась было вперёд, и гвардейцам пришлось держать её сильнее и крепче. Капитан Больдт, коснувшись плеча Кристины, заставил её чуть попятиться — подальше от дёргающегося висельника, чтобы тот случайно не задел её во время предсмертных конвульсий. А Кристина смотрела на него, понимая, что сейчас, в этот самый момент, в час этой казни, она перешла некую черту, некий определённый рубеж, невероятно важный для неё и её будущего. Она впервые совершила казнь, впервые убила кого-то не в бою, и вряд ли это событие позволит ей спокойно жить дальше. Хенвальд бился в конвульсиях недолго. Верёвка, слава Богу, не подвела — хорошо, что она оказалась действительно крепкой. *** Кристина переживала, что из-за прошедшего в ночь перед казнью дождя весь Зелёный тракт превратится в одно большое болото, по которому невозможно будет передвигаться. И чтобы успеть хотя бы к вечеру дня, когда пройдёт акколада Рихарда, придётся передвигаться через лес галопом, объезжая обширные грязные лужи и становища… Это будет очень нелегко, но Кристина была готова на всё, лишь бы успеть. Рихард взял с неё обещание, а обещания она выполняла всегда. Она оставила в Хенвальде верных людей во главе с капитаном Больдтом: он быстро шёл на поправку и уверял, что готов выполнить любое её поручение, лишь бы не пришлось слишком быстро ходить. Кристина улыбалась и благодарила его, но в глубине души беспокоилась. Дело было вовсе не в том, что она не доверяла Герхарду, — совсем напротив, лишь ему она могла поручить решение всех связанных с Хенвальдом проблем, что не требовали её непосредственного вмешательства. Кристина боялась, что в её отсутствие здесь произойдет что-то важное, а она это пропустит и не сумеет ни на что повлиять. Правда, она не могла даже представить такое событие, предотвращение которое было бы только в её силах. Поэтому надо ехать. Рихард ждёт, да и отчитаться Генриху следует как можно скорее — ему ещё предстоит принять решение о том, кому передать земли Хенвальда, а этот вопрос требует тщательного рассмотрения. Поспешности такие дела не терпят, но чем раньше Генрих начнёт обдумывать их, тем быстрее примет решение — справедливое и устраивающее всех. Жители окрестных деревень и городков, слуги, крестьяне и рыцари-ленники не должны долгое время жить без сюзерена и хозяина. Повесив Ульриха, Кристина тут же занялась организацией отряда, который бы сопроводил Маргариту и её дочь в монастырь. Единственная женская обитель Драффарии находилась в северо-западном Бьёльне, недалеко от границы с Нолдом на севере и Кэберитом на западе, во владениях Варденов, поэтому граф Роберт вызвался сопровождать пленниц сам. Но Кристина по-прежнему не вполне доверяла ему. Вдруг, оставшись наедине с бывшей графиней, он предложит ей заключить союз и отомстить за Ульриха, подняв новое восстание? Вроде бы Варден уже доказал свою верность, да и дочь его всё ещё оставалась в Айсбурге… Хотя лукавый блеск в его синих глазах не заметил бы только слепой. Он всегда был себе на уме, и кто знает, о чём думал сейчас, после подавления восстания. Поэтому Кристина попросила Герхарда Больдта разобраться с Гретхен. Ему самому ехать в монастырь было необязательно, но он мог выбрать своих лучших людей, верных и порядочных, которые не стали бы издеваться над несчастной женщиной и как-то посягать на её честь. Помимо всего прочего, Кристина написала настоятельнице монастыря, предупредив её о приезде Маргариты с дочерью и попросив её монахинь по возможности встретить пленниц на тракте. Затем Кристина поехала домой. Она взяла с собой всего десять человек охраны — чем меньше эскорт, тем быстрее он доскачет до Айсбурга. Наскоро побросала в седельные сумки те свои вещи, что успели зашить и выстирать, велела собрать припасов на два дня, воду, палатки и прочие необходимые вещи. Если им и правда приходится сворачивать с раскисшего тракта и ночевать в лесу, а не на становищах или в весях, то это всё им ещё пригодится. Однако Кристина ошиблась: грязь на тракте, конечно, была, но не такая вязкая, как она ожидала. Чем дальше они продвигались на восток, тем суше оказывалась дорога, и в итоге за неполный день её отряд преодолел половину пути, остановившись на ночлег в придорожной веси из полутора десятков маленьких домишек. А именины Рихарда наступят уже завтра. Хотя бы к вечеру надо попытаться успеть… Сам обряд акколады она уже точно пропустит, и это было, конечно, обидно, но хотелось верить, что Рихард её простит. Поэтому Кристина велела выезжать в шесть утра, однако ночью снова зарядил дождь, который шёл всё утро. Сидя у окна крестьянской избы и наблюдая за тем, как капли громко барабанят по брёвнам, как они увлажняют пыльную землю и создают грязные лужи, Кристина волновалась и нервно крутила обручальное кольцо на большом пальце. Не дай Бог непогода продлится до вечера… Тогда она тем более никуда не успеет. Зато за это время она наконец-то придумала, что подарит Рихарду на восемнадцатилетие. Поглощающий Души, покоящийся в ножнах, что лежали на её кровати, был мечом лёгким, удобным, простым, но всё же по-своему красивым: блестящая сталь, хорошая крепкая рукоять, украшенное простым узором навершие… Стоит немного починить чуть испортившийся в результате двух битв клинок — и будет идеальный подарок. К полудню небо начало светлеть, ветер разогнал тучки, и, хотя дождь ещё едва накрапывал, Кристина велела седлать коней. Мысленно она молилась, чтобы дождь не ударил с новой силой, чтобы ничто не помешало ей спокойно добраться до Айсбурга хотя бы к вечеру… То, что за два дня она преодолела такое расстояние, проскакав через пол-аллода, уже было чудом. То и дело взмахивая поводьями, подгоняя лошадь и ощущая, как ветер треплет её волосы, выбивая пряди из наспех заплетённой короткой косы, Кристина вспоминала убитого ею Эриха Хенвальда. Судя по всему, отваги этому юноше было не занимать, и этим, а ещё возрастом он напоминал ей Рихарда, и она не могла отделаться от этих ассоциаций. Бросился бы Рихард в битву, пока ещё не имея на это права, но зная, что его помощь будет неоценима? Что он сможет кого-то спасти — своих друзей, близких, родственников? Что при этом подвергнет себя опасности и увеличит свои шансы погибнуть? Скорее всего — да. Кристина хорошо знала младшего брата своего мужа, они были знакомы ещё со времён прошлой войны, поэтому она считала, что её суждения вполне справедливы. И теперь, подгоняя коня, словно пытаясь убежать от неумолимо заходящего солнца, она надеялась, что, сдержав обещание, ещё и попытается спасти Рихарда от чего-то такого, на что невольно обрекла Эриха. Вряд ли, конечно, жизни Штейнберга-младшего сейчас что-то угрожает, но Кристина всё равно ощущала этот необъяснимый, доводящий до дрожи и исступления страх. И никак не могла от него избавиться, понимая, что он уйдёт лишь тогда, когда она увидит юношу воочию. Солнце размеренно катилось на запад, будто огненное колесо, и когда вдалеке, на укреплённом скалистом холме, показались очертания Айсбурга, Кристина выдохнула с облегчением. Ещё час-два, и она вернётся домой. И больше не будет никаких битв и войн, казней и обвинений, крови и боли. По крайней мере, не она теперь будет решать, кого ей казнить, а кого миловать. Пусть Генрих дальше разбирается сам. Солнце уже почти село, когда Кристина подъехала к высоким воротам неприступного Айсбурга.