Ангел ты, или демон? Возвращение домой.

Некоторое время назад. Вечер. Падая в облака, за горизонт, солнце стыдливо прикрывало свои лучи. Огромная пустошь простиралась на километры, и не было видно среди неё никакой жизни. Хотя… Если приглядеться, то можно увидеть одну высокую фигуру, стоящую на большом камне. В руках — трость, длинные белые волосы заплетены в косу, на голове чёрно-белый цилиндр, а один глаз закрыт повязкой. Глубоко вдохнув чистый воздух, мужчина открыл свой золотой глаз и взглянул вправо, на другого человека, лежащего на земле. Кажется, он был без сознания, но вот-вот очнётся… У него тоже были длинные белые волосы. Но они поражали своей густотой, а на самом мужчине был сдержанный костюм. — Очнулся уже, Сигма-кун? Сигма отшатнулся, широко распахнув глаза. Он не верил, что ещё увидит этого весёлого иллюзиониста. Он думал, что тогда… Что тогда Николай Гоголь испустил свой последний вдох. Но сейчас он звонко хохочет, медленно подходя к лежащему на земле. — Ах, Сигма-кун, удивлён? Как же это чудесно! Как же чудесно видеть удивление на твоем вечно окаменевшем лице! Он был рад, словно ребенок. Сигма ощупывал себя, не веря в то, что он всё ещё жив. Он глянул наверх, в разбитый со всех сторон его дом. Его Небесное Казино… — Что, сложно поверить, что ты всё ещё живой? Ха-ха! А я ведь знаю ответ! — Но… Как? Гоголь скорчил смешную рожицу и произнёс: — Фокусники не рассказывают секреты своих фокусов… Но ладно! С помощью своей способности я тебя переносил в воздухе, чтобы твоя скорость упала. Потом я остановил кровотечение, свернув с помощью своего плаща кровь. Вот так вот! Сигма растерянно качнул головой. — Нет, я не про это… Коля недоумённо нахмурился. — А?.. Беловолосый решительно всмотрелся в золотой глаз. — Как ты выжил? Гоголь скривился и быстро промолвил: — Боже, вот всё тебе хочется знать. Эх, ну ладно, только для тебя! С помощью способности я наполовину был в другом месте, а вот те ноги были не моими. Другими словами — мне стоило только правдоподобно покричать, пока дисковая пила разрезает пустоту. — Да не про это я! Коля удивлённо взглянул на собеседника. Сигма растерянно изрёк: — Ты же тогда… ДОЛЖЕН был умереть. По нашему плану. Гоголь грустно усмехнулся. Его глаза были устремлены вниз, но не смотрели, погруженные в свои воспоминания. — Я знаю. Я знаю, что пошел против воли Фёдора. Но знаешь что… Пренебрежительно хмыкнув, он небрежно скинул повязку, открывая свой слепой глаз с чёрной радужкой. В нем не было ничего — ни бликов, ни эмоций, ни воспоминаний, ни желания жить. Но он словно указывал на всю сущность Гоголя, склонившегося сейчас в своей любимой артистической позе. — Сигма-кун, я ведь всегда хотел свободы. Я словно был птицей, сидящей в одной клетке с крысами. И этой птице пришлось найти подходящий костюмчик, чтобы одурачить хищников. Я хотел свободы. От всего — от оков, от дома, от Фёдора, от эмоций. А ведь тогда Достоевский был единственным человеком, который понимал меня… Лил в уши воду, а я верил, что он просто понимает меня. Но понимать мало, Сигма-кун. Он и правда знал меня насквозь. Но он пользовался этим, забирая из этого выгоду. Снова смешок и очередной пугающий безжизненный взгляд. — Да, мы были друзьями. Даже не так — мощнейшими союзниками, готовыми как прикрыть спину, так и ударить в неё острым ножом. Но потом появилось то, ради чего я был готов пожертвовать самым главным. Я был готов пожертвовать свободой. Гоголь снова захохотал. Сигма молчал, слушая историю, о которой доселе не знал. — Неужели… Ты предлагаешь убить Фёдора? Но Ник уже не слышал. — Иронично, правда? Я мечтал освободиться от этих чёртовых эмоций и чувств, но в итоге… Одно из них завладело мной полностью, но я был и не против. Знаешь, оно не приносит какой-то радости. Не приносит счастья. Приносит лишь боль, как и всё до этого. Пустую, ноющую боль. Но она словно зависимость — хочется ещё и ещё, утопать в ней, умереть вместе с ней. В его глазах вспыхнуло отчаяние. — Я полюбил, Сигма-кун. Всем сердец, как когда-то. И ради неё я готов поставить на кон свою свободу. Свою жизнь. Если понадобится… То я убью и её, похоронив в уже присмотренном месте. И я закопаю себя вместе с ней, ха-ха! Ведь это чудесно! Умереть вместе с любимой, подарить свободу нам обоим! Сигма отшатнулся в ужасе снова, неотрывно глядя на прыгающего в плащ Гоголя. Внезапно, мужчина оказался прямо перед ним. Сняв свой цилиндр, Ник надел его на голову собеседнику и прошептал: — Сигма-кун, давай поможем Достоевскому. Мы создадим собственный план. А потом… Уничтожим всё. *** Ясу стояла над раковиной, глядя в своё белое отражение. Нужно будет потом как-нибудь вернуться в комнату Люси. Но не сейчас. Вот что она забыла. То пророчество, где участвует она и Ацуси-кун. Хранитель и Разрушитель. Они должны решить судьбу книги. Должны… Должны остановить войну. Но будет ли правильным разрушать древний артефакт? Или Ацуси, как Хранитель, откажется это делать? — Ясу! Я знал, что эти отморозки сделают тебе плохо! Не зря я отказался от обследования! И тебе стоило, я же… — Нет. Не в этом дело. Накахара замолчал. Схватив сестру за руку мужчина резко притянул её к себе и крепко обнял. — Слушай. Я знаю, что ты не любишь, когда я лезу в твои дела. Я не буду пытаться узнать, что ты задумала. Но, знаешь… Дело не в том, что ты хочешь делать. Да, это тоже важно. Но все мы хотим жить счастливо, хоть это и невозможно из-за конченных отморозков, ломающих наши жизни. И тогда, ради всех… Ради всего, что тебе дорого, ты должен делать не то, что хочешь, а то, что должен. Глухой голос произнес: — Чуя… Я не хочу умирать. — Я сделаю всё, чтобы ты осталась жива. Или… чтобы твоя жертва не пропала даром. Фукусима улыбнулась и обняла брата крепче. — Спасибо, Чу. Позаботься о Кёке, если меня не станет, хорошо? Его голос осел. В лазурных глазах появилась печаль, но руки продолжали держать хрупкое тельце сестры также крепко. — Х-Хорошо. Дадзай смотрел на это с горечью. Он знал. Знал, что Ясу вполне может не дожить до счастливого конца. До счастливой жизни. До замужества. И с этим ничего не поделать.