Ангел ты, или демон? Возвращение домой.

Она смеётся. Практически безумно, но это лишь привычка, которую не хотелось отпускать. Вскоре он постепенно затих. На её лице, полном светлой тоски появилась яркая, полная радости улыбка. Редкие веснушки заплясали на щеках, а каштановые волосы, отливающие медью, мягко взметнулись вверх… Она спрыгнула с кресла на землю, взглянув на всё ещё сидящую в своём кресле Смерть. Она смотрела с недоумением в своих синих глазах. Но льдисто-голубые глаза смотрели лишь с привычной тоской и счастьем. В них стояли слёзы… Ясу взглянула в сторону, где была большая чёрная дверь, из щелей которой сочилась пустота. Разве будет верным вернуться обратно, когда она и так не смогла справиться с задачей? Лишь вернуться обратно и продолжить окончательно портить всем жизнь? — Пойдём же, Смерть, отведи меня в свою обитель. Девушка тоже спрыгнула с кресла и усмехнулась. С радостью в глазах, она протянула руку и произнесла: — Не переживай, в этот раз я буду всю вечность рядом. Отныне… мы одно целое по своей воле. Чара потянула Славю за собой, в место, где царили лишь пустота и мрак. Где не было больше ни тел, ни предметов, ни стен, ни пола. Но они шли дальше, меж сотен дверей, которые Фукусима создавала сама на протяжении всей жизни. Имена старых друзей, которые погибли от её руки. Родители. И очень много других, с неизвестными и знакомыми именами. — Есть два типа дверей — те, за которыми ждёшь ты и те, за которыми ждут тебя. За теми, кто ждёт тебя, скрываются люди, которых ты любила или была причастна к их смерти. Здесь их триста шестьдесят четыре. Триста шестьдесят четыре человека ты убила за всю свою жизнь. Славя молчала. Они продолжали плыть дальше, проходя мимо дверей, имена и дату смерти на которых читать не хотелось. — Я не думаю, что тебе будет интересно среди мёртвых. Но ждать живых — это означает ждать вечность в пустоте и чувствовать скуку от одиночества. Перед Фукусимой было две двери. — Выбирай. Одна была хлипкой дверью Дадзая. Осаму… Короткие ссоры, тёплые вечера дома, робкие поцелуи и весёлые игры друг с другом и Чуей. Всё это приносило тепло в сердце, которое от чего-то ныло. Ничего… Сейчас уже всё закончилось. Всё прошло. Вторая же была такой же расшатанной дверью Гоголя. При воспоминаниях о нём, сердце окончательно заныло от острой боли, которая резко его пронзила. Их многие годы вместе… Ведь они были намного больше, чем друзьями. Единым целым, две стороны, которые не могли существовать друг без друга. Самый лучший и верный друг, которого могла послать Судьба. Да, теперь Ясу понимает, что он её не предавал никогда. Это было ей на благо, пусть и не очень хорошими способами. Фёдор делал также, ведь так?.. Но девушка мягко качнула головой и обернулась на последнюю, очень крепкую на вид дверь. «Чуя Накахара». На её лице появилась робкая ухмылка, а рука потянулась к ручке. Брат… Ведь именно он, вытаскивал её из всей дряни, даже не находясь рядом. Лишь вера в то, что этот маленький мальчик всё ещё радуется жизни заставляла всю жизнь Ясу двигаться дальше, преодолевая всё на своём пути. А потом… Недоверие, аккуратная забота и в итоге искренняя любовь, которая позволяла даже смести мафию на её пути. Славя отворила дверь, крепко сжав руку Смерти. Здесь ей предстоит провести вечность, сидя в бескрайней пустоте. — Ждать придётся дольше. Ну и пусть. Девушка уверенно шагает вперед, ступая на тихую, но твёрдую поверхность. *** Всё небо заволокло грозовыми тучами, откуда извергался настоящий ливень с молниями. Погода словно отмечала похороны Фукусимы зловещим фейерверком, которые гремели тут и там. Много людей в чёрном стояли над её надгробием. Все молчали, кое-кто плакал. Все глядели не на эпитафию, а куда-то в пустоту, словно видя её. Лишь один Рампо, в чёрном костюме и с чёрным зонтом, продолжал смотреть в небо. Он отвернулся от всех, глядя в бескрайние просторы. *** Он сидел в одиночестве, склонившись над Книгой. Чёрные волосы, лиловые глаза, полные тоски и усталости и белоснежная шапка-ушанка. Фёдор Достоевский обернулся, услышав, как дверь тихо открылась. Там был лишь разбитый Гоголь, который пытался осознать, что произошло. Фёдор поднялся со своего места и размеренным шагом обошёл Ника. Остановившись, он изрёк: — Теперь ты чувствуешь то же, что и чувствовал я когда-то. Достоевский продолжил ходить кругами, не глядя на Голубя, что-то осознающего с каждым словом. Он мягко прошелестел: — Ну же, Коля, скажешь, что я виноват? А ведь и правда, так и есть. Но беловолосый лишь тихо отрезал: — Нет. Все эти разрушения… Были и из-за меня тоже. Повязка слетела, открывая чёрный, давно ослепший глаз. Мужчина смотрел в окно, с грустной решительностью глядя в окно, где простиралось бескрайнее небо, которое заволокли облака. Он мягко продолжил: — Знаешь, Фёдор… Ведь и без нас весь этот мир был полон хаоса. Но эсперы лишь усилили этот беспорядок, уничтожая в сотни раз больше невинных, чем было до этого. Разве… это не повод их уничтожить? Достоевский засмеялся. Теперь и он, главный его соратник, осознал эту простую истину. Войны, которые были выиграны лишь грубой случайностью и болью, которую селили эсперы. Гоголь, сел за стол. Перед ним была открытая Книга, от корки до корки пустая. Фёдор произнёс: — Уверен, я бы в другом случае всё исправил. В любом другом конце именно я бы писал вселенную, меняя её реалии так, как было бы угодно мне. Но теперь… Твоя очередь. Мужчина положил рядом с Гоголем ручку, которую тот с неуверенностью взял. Он занёс её над Книгой, собираясь написать рассказ… *** Эдогава резко понял, что стало слишком тихо. Ни шелеста, ни дыхания, ни капли движения. Лишь женские всхлипы. Рампо резко обернулся, распахнув ярко-зелёные глаза. Никого не было. Лишь Наоми, стоящая посреди пустоты, смотрела на могилку, ничего не видя и не понимая. Рампо внезапно осознал, что нет больше ни детективного агентства, ни портовой мафии, ни «Гильдии», ни «Ищеек». Даже комитета по делам одарённых нет, как и их самих. Ведь в этот миг, по велению Книги, стёрлись с лица земли все, кто обладал хоть каким-то даром. Эдогава горько усмехнулся, глядя на свои руки. — И никакой я не особенный, не так ли?.. Он взглянул в небо. Разве это правильно — решать судьбу человечества? Но Достоевский всегда был дьяволом, который считал, что имеет право вершить чужие судьбы. А ведь так и случилось… — Пойдём отсюда, Наоми. Теперь… Мы найдём Книгу. Девушка обернулась и с шоком заметила, что больше никого, кроме Эдогавы, пронзающего насквозь своими ярко-зелёными глазами, нет. *** Уничтожающая все на своём пути аура резко неслась на женщину, продолжавшую спокойно пить горячий чай, сидя в кресле. Она прекрасно чувствовала всю эту мощь, которая собиралась обрушиться и на неё, но… — И никого не стало… Эта аура прошла насквозь, всколыхнув невероятно длинные волосы, отливающими золотом. Голубые глаза открылись, а изящная рука в белой перчатке поставила чашку на стол. Агата Кристи поднялась с кресла, выпрямившись в рост. Усмехнувшись, она произнесла: — И снова мне приходится исправлять все ошибки истинного недоразумения под именем «Япония». Стоило бы её сжечь дотла… Блондинка двинулась дальше, к выходу из своей комнаты. Она была единственным эспером на всём земном шаре, который остался в живых. Лишь ледяной, глубокий смех она оставляла за собой.