Горячий сухой ветер царапал его кожу, покрытую песком, беспорядочно поднимаясь и опускаясь. Он кружился вокруг его ног, дёргал за одежду, проникал в щель вокруг шеи и волочился по ключицам, а затем скользнул по его губам в горло. Мелкие частицы подавляли его с каждым вдохом, и резкие хрипы оставались на языке привкусом золы и грязи.
Ягами Лайт открыл глаза.
Перед ним простиралась пустыня; пики и впадины песка, похожие на замороженные волны, были сформированы неутихающим ветром и перемежались странными формами с неравномерными интервалами. Искривлённые шпили и сломанные сферы усеяли землю и тянулись к тусклому небу, не успевая упасть. Блики света случайным образом мерцали в центрах сфер, прерывистые и болезненные, и исчезали почти сразу же, как появлялись.
Тепло песка между голыми пальцами ног обожгло кожу Лайта, но боль на миг отступила. Он медленно повернулся, глядя на горизонт, навевающий смотрящему клаустрофобию. Перевёрнутая чаша неба едкого, ядовитого оттенка казалась столь близкой, чтобы её можно было коснуться. Несмотря на резкую яркость, солнца не было, и Лайт не отбрасывал тени.
— Потому что земля пустая, — прошептал он, — и я коснулся неба.
Он не помнил, где услышал эти слова, но, произнося их, он потянулся вверх, почти надеясь прикоснуться к словно бы полированному куполу, где ничто не напоминало песок. Хохот заполнил его разум, насмехаясь над ним и скрипя, становясь всё громче с каждой секундой. Он раздавался из ниоткуда и отовсюду, и Лайт отчаянно пытался его устранить. Он звенел в самом его сознании, как бы плотно Лайт ни прикрывал уши, и он не мог найти его источник, куда бы ни смотрел.
Свет внезапно потускнел, смех так же резко оборвался, и Лайт пошатнулся. Песок исчез; его ноги встретились с грубым камнем. Холод излучал поначалу желанный контраст с жаром, постепенно становясь всё более болезненным на ощупь. Лайт опустил руки и всмотрелся во мрак.
—
Это было удовлетворительно? — загремел голос, и он был источником смеха. Слова проносились в его голове, отскакивая от внутренней поверхности черепа и порождая эхо себя же самих, снова и снова, пока он не понял, что было сказано.
— Удовлетворительно? — повторил он; слова всё ещё звучали внутри его сущности, в его голове, в его венах. Казалось, они медленно скользили вниз, капая с его кожи, пока не растеклись по холодному полу и не устремились к призрачной фигуре, которой, Лайт был уверен в этом, раньше там не было.
—
Удовлетворительно, — согласился голос, но теперь он доносился тише, и эхо было менее разрушительным; Лайт задрожал.
— Я не… — начал он — но потом вспомнил.
В первый раз, когда Лайт потерпел неудачу, его кожа обгорела до клочьев на бетонном полу, а тетрадь смерти загорелась, и он умер, тогда как Рюк наблюдал за этим с лёгким весельем. Лайт пытался обменять глаза на половину жизни в последней отчаянной попытке добиться победы, и, даже когда он истёк кровью и сгорел, боль мучила его так жестоко, что он едва помнил что-либо, кроме желания доказать, что он был прав всё это время.
Слишком поздно, Лайт, сказал ему Рюк,
или слишком медленно, и в ту секунду Лайт понял, что, если он сможет исправить свои ошибки, он сможет изменить мир.
«
Я знаю, где я ошибся, — пытался ответить он, но у него не было голоса, когда пламя ползло по его коже. —
Позвольте мне попробовать ещё раз, позвольте мне сделать это правильно, и я покажу вам то, чего вы никогда не видели!»
Боль прекратилась, и Лайт ощутил, что падает, чувствуя головокружение от облегчения, пока не оказался на коленях на холодном каменном полу.
—
Как ты думаешь, окончилось бы всё иначе, если бы тебе позволили попробовать ещё раз?
Теперь Лайт узнал этот голос и это презрение к его попыткам уловок и манипуляций, к его явно очевидному маневрированию, инфантильному в его недостатке опыта и его поверхностности понимания. Он ухватился за эти слова в первый раз, когда услышал их.
— Да, — сказал он тогда совершенно убеждённо. — Я знаю, как это исправить.
—
Да будет так, — провозгласил голос, и Лайт мельком увидел фигуру. На неё было больно смотреть, тень затмевала яркость, и он подумал, что, если он увидит это как должно, его глаза могут вспыхнуть. Краем глаза он заметил Рюка, почтительно парящего рядом, и линии его тела, выражающие подчинение, были более пугающими, чем сама призрачная фигура.
Лайт видел, как Рюк открыл рот и тёмная фигура повернулась к нему лицом. Рюк вздрогнул и отвёл глаза, и Лайт впервые — и отнюдь не в последний раз — подумал, что на этот раз он может оказаться на высоте.
—
Тогда покажи мне, как выглядит твой мир без страха, — утвердил голос, и с воспоследовавшим дезориентирующим рывком Лайт обнаружил, что идёт по знакомой улице в темноте. Он споткнулся, ощущая, как сумка, привычно наполненная его собственными вещами, ударилась о его бедро, и пришёл в себя около грубого деревянного забора, выстроенного вдоль улицы.
«
Я знаю, где я нахожусь», — понял он, и белый свет уличных фонарей казался мягким и тёплым, а не резким и отталкивающим. Он посмотрел на себя, увидел знакомую рубашку в полоску и часы на своём запястье. От волнения сердце забилось сильнее, Лайт вытащил телефон из кармана и провёл по экрану.
Июль две тысячи пятнадцатого просто вернулся к нему, и это было действительно так: ему дали ещё один шанс.
«
Я не буду повторять тех же ошибок», — подумал он, уже составляя план, как использовать тетрадь таким образом, чтобы многочисленные смерти преступников не вызывали подозрений.
К тому времени, когда кто-нибудь поймёт, что он делает, будет уже слишком поздно. Лайт рассмеялся ликующе, радостно, пьянящее чувство уверенности придавало ему силы идти вперёд. Если он правильно помнил, тетрадь просто упала с неба — и он поднял её. Словно по сигналу он услышал, как что-то стукнулось о землю позади него. Лайт обернулся, увидев обложку со странным английским шрифтом, и почти благоговейно подошёл к ней.
— На этот раз я знаю, что ты такое, — сказал он и потянулся к ней.
Лайт нахмурился.
О чём он думал всего минуту назад? Он посмотрел на тетрадь в своей руке: на обложке были написаны английские слова.
«
Я знаю, что ты такое», — ему показалось, он сказал именно это, но он понятия не имел почему. Он никогда в жизни не видел эту тетрадь. Однако это звучало странно убедительно, и он положил её в сумку, чтобы более внимательно изучить, когда вернётся домой.
Воспоминания о его первой смерти вернулись гораздо позже, когда он лежал на спине и смотрел на звёзды, чувствуя, как его жизнь вытекает из раны на его боку, а за его спиной горел склад. Рюк смотрел на него сверху вниз, посмеиваясь, закрывая Лайту обзор на его бывших коллег, пока тот грациозно не поднялся в воздух и не полетел к полной луне. Серебряный свет отразился от детского лица Ниа, и Лайт снова упал.
На этот раз Рюк поймал его, схватив за талию и опустив на грубый каменный пол, который Лайт ощущал раньше.
— Не стоило пытаться торговаться, — сказал он почти с сожалением, но исчез прежде, чем Лайт успел потребовать объяснений.
—
Твоя вторая попытка обернулась не лучше, чем первая, — прогремел голос; его веселье было ужасным, а тяжесть слов едва не повалила Лайта на колени.
— Ты не позволил мне сохранить мои воспоминания о том, что пошло не так в первый раз, — возразил Лайт с мужеством, которого совершенно не чувствовал. — Как мне изменить ситуацию, если я не могу учиться на своих ошибках?
—
Обыкновенный, глупый человек, — продолжил голос. —
Если бы обстоятельства были другими, ты бы попробовал ещё раз?
— Да, — выдохнул Лайт.
Ценой тетради смерти было несчастье, не так ли? Он докажет, что шинигами не правы. Он докажет, что все они не правы. Он дважды терпел неудачу, но больше не проиграет.
Однако третья и четвёртая попытки прошли идентично: его воспоминания испарились практически до того, как он взял себя в руки и сообразил, где находится, а к пятому разу Лайт почти утратил страх перед фигурой из тени, смеющейся над ним в темноте. Боль, вызванная этим жутким смехом и неуважением, подавляла все мысли, пока он не выдохнул, извиняясь, а затем обнаружил, что стоит под дождём. Тетрадь ударилась о землю с мокрым шлепком, едва не попав в лужу, и он почувствовал, как вода стекает по его шее, когда поднимал её.
Воспоминание, которое преследовало его тогда, после того как он умер на руках отца, было связано с Рюком, наклонившимся к нему и проговорившим ему низким голосом:
— Ты шинигами в большей степени, чем они сами, — и эти слова остались с ним, подавляя крики Мисы и презрительный взгляд Эл.
— Дайте мне попробовать ещё раз, — повторял Лайт снова и снова. Если он сосредоточится достаточно сильно, он сможет сохранить свои воспоминания. Если бы он мог просто записать то, что знал, он бы не делал тех же ошибок. Если бы он мог послать себе сообщение, это бы изменило результат.
Каждый раз он терпел неудачу. Каждый раз Рюк смотрел на него, когда он умирал, своими безжалостными глазами, и Лайт обнаруживал себя перед Королём шинигами, умоляя дать ему ещё один шанс.
На этот раз всё будет иначе. На этот раз, думал он, он нашёл бы способ обойти утрату воспоминаний — и каждый раз всё разваливалось.
«
Невозможно победить, — медленно осознал Лайт сквозь эхо боли в груди. Оно исчезало вместе с изображением Ниа, склонившегося над тетрадью Лайта; миниатюрные марионетки рассыпались по полу вокруг него. —
Невозможно использовать тетрадь смерти и добиться успеха».
Знание застыло камнем, сковывая его сердце, но давая ему чувство уверенности — гораздо более обнадёживающее, чем дикое возбуждение от очередной попытки создать рай из человеческого хаоса.
«
Тогда мне нужно её уничтожить».
Знание проникло внутрь, оно текло по его венам, и Лайт почувствовал себя спокойно. Он знал, как побеждать, как побеждать богов смерти в их собственной игре:
вообще отказываясь играть.
«
Как только она упадёт на землю, я подожгу её».
Он всегда держал под рукой зажигалку или спички, и если не найдёт их, то сможет нацарапать слова,
выжечь их на собственной коже. С обретённой уверенностью, рождённой отчаянием, тихим, а не безумным, он обнаружил, что вновь столкнулся с Королём шинигами.
— Позвольте мне попробовать ещё раз.
—
Мне становится скучно, — прозвучал ответ. —
Ты ещё не показал мне ничего интересного.
— Позвольте мне попробовать ещё раз, — умоляюще сказал Лайт. Он знал, что нашёл ответ. Шинигами возненавидели бы его за это, но у него не оставалось ничего, кроме как победить их в их собственной игре, ничего другого, чтобы противостоять тяжести неудач, и боли бесчисленных смертей, и осознанию того, что он пронёс это всё через себя. Если он сможет победить хотя бы один раз, это докажет, что он делал всё это не зря. — Пожалуйста, — проговорил он с горьким привкусом отчаяния и печали на языке.
—
Когда же ты перестанешь утомлять меня одной и той же мольбой? — Король шинигами зашёлся своим нечеловеческим смехом, но он колебался. К настоящему времени Лайт знал это достаточно хорошо, чтобы точно определить.
— Однажды, — Король шинигами замолчал.
—
Если ты снова проиграешь, ничего не будет, — наконец провозгласил он, и загорелось яркое пламя надежды. Лайт не проиграет, не в этот раз. Он согласно кивнул, и головокружительный порыв возвращения обратно в живую человеческую кожу захлестнул его.
Зрение Лайта прояснилось, и он обнаружил себя на заднем сиденье такси. В кармане сиденья перед ним находился какой-то пакет, и он передавал точную плату водителю через спинку переднего сиденья. Он был у склада, знакомого и зловещего. Это был склад, на котором скончался Эл — после того как вызвал сюда Лайта, настроив трансляцию для штаба оперативной группы. Лайт планировал, чтобы Миками увидел лицо Эл, и вспомнил своё разочарование, что Эл по необъяснимой причине исчез из здания, как будто предвидел это, и восторг, когда понял, что Эл всё равно показал своё лицо.
«
Нет», — в ужасе подумал Лайт.
Было слишком поздно. Он уже использовал тетрадь, уже создал образ Киры, уже был обвинён, оправдан и снова получил её в свои руки. Он вовлёк других в свой крестовый поход, уже убил сотни людей и теперь был брошен в середину игры без какого-либо пути отступления.
Как бог смерти узнал об этом?
Лайт не сомневался, что Король шинигами знал, что он планировал сделать, и что это обернуло игру против него. Как и всегда.
«
Нет, — снова подумал он. —
Я не стану. Не в этот раз».
Пакет в кармане сиденья снова привлёк его внимание: в нём была маска, предназначенная для ребёнка, с рисунком из мультфильма — и у Лайта возникла идея. По пути на склад из машины он захватил её с собой, вытащил из упаковки и стал писать на обратной стороне ручкой, которую держал в кармане.
Если Лайт не мог прервать игру сам, то единственный способ остановить её — убедиться, что Эл его убьёт. Он хорошо знал речь, которую произнесёт Эл, и то, как он сам на неё отреагирует. Он знал, какие слова раздражали его больше всего.
«
Не используй слова "проиграть", — написал он, —
или "искупить"». Если бы Эл последовал этому совету, у него оставался бы шанс убедить Лайта в том, что использование тетради смерти было неправильным выходом. Однако ничего не выйдет, если Эл покажет своё лицо; Лайт полез в карман за чем-нибудь ещё, чтобы иметь возможность оставить послание себе самому. Там был единственный клейкий листок, случайно оставленный им, и он прикрепил его к передней части маски. Его память начала истончаться, он чувствовал это и писал с нарастающим чувством паники.
Если Эл не остановит его, он потеряет свою душу.
«
L должен надеть это для трансляции, иначе твои планы будут разрушены. Доверься мне. Шинигами заберёт твою память. ПОСПЕШИ», — Ягами Лайт моргнул, ручка в его руках неуверенно застыла, мышечная память завершила слово, в отношении которого он не помнил, что начал его писать, и тело прошило неровной дрожью.
Лайт почти незаметно кивнул себе, приняв решение.
…воспоминания о его последнем цикле исчезли, и Лайт пришёл в себя, судорожно вздохнув. Холод грубого каменного пола под его босыми ногами просачивался вверх, пробирая его до костей, несмотря на горячий воздух. Король шинигами был впереди него, а может быть, сзади, или повсюду, одновременно везде и нигде.
— Это было удовлетворительно, — заключил Лайт. Его остановили. Миками остановили. Миса осталась без воспоминаний о массовых убийствах, и, хотя его отец умер, Лайт примирился с ним перед его смертью. Рюга —
Эл — выжил впервые с тех пор, как Лайт коснулся тетради.
«
Я спас жизнь Эл», — подумал он, ни о чём не жалея.
—
Ты меня удивил, — сказал Король шинигами. В его голосе что-то переменилось, и спустя мгновение Лайт определил в нём почти полное отсутствие презрения. Практически невероятно для общения с человеком.
Лайт ждал; он вспомнил, что платой за поражение было бы забвение, но теперь он воспримет это как награду за победу. Он не сделал того, что намеревался сделать во время своей последней попытки, но, хотя ему не дали возможности полностью предотвратить его собственное кровавое буйство, он оставил мир в лучшем состоянии, чем в любой другой раз. Бремя памяти и вины давило на него, и, даже если небольшая часть его желала увидеть, каким был бы мир без него, он был готов продолжать.
—
Итак, это твоя награда, — возвестил Король шинигами. Неумолимая жестокость, без примеси милосердия или кротости, излучалась отовсюду, и Лайт почувствовал, как она проникает в его кости. Каждая смерть, которой он поспособствовал, вспыхивала перед его глазами: это был нескончаемый поток лиц и имён, одни и те же люди снова и снова — и то, как он записывал их, подводя к смерти без сожаления и раскаяния. Эл каждый раз появлялся рядом как Рюга, как Рюдзаки, как ненавистный соперник и как единственный друг Лайта. Химура, его отец, женщина, которую он любил и которую убил, — все они сжимались вокруг его сердца, словно тиски, пока Лайт не упал на колени под их невыносимой тяжестью.
— Что… что ты со мной делаешь? — он подавился этими словами; чувство вины превратилось в огромный комок в его горле, не позволяя дышать. Он услышал приближение Рюка, почувствовал, как ступня шинигами упёрлась ему в рёбра, толкая его на спину, и не смог даже моргнуть. Лицо Рюка заполнило всё видимое пространство.
— Ты просил об этом, — острые зубы блестели в темноте, глаза светились болезненно-жёлтым над ухмылкой мёртвой головы, которая стала для Лайта более знакомой, чем его собственное лицо. — Это то, чего ты хотел.
— Я просто хочу, чтобы всё закончилось, — проговорил Лайт. Рюк исчез, широко распахнув рот в беззвучном смехе, и Лайт почувствовал, как масштаб его деяний прижал его к земле.
______________________
Четверг, 24 сентября, 2015
— Здравствуй, Лайт. Ты хорошо выглядишь… Это ложь. Ты выглядишь ужасно. Тётя присматривает за мной, по крайней мере, до тех пор, пока я не закончу школу. Я сказала тебе это вчера, но ты не помнишь, или тебе всё равно, или ты не слушаешь, и… как ты мог так поступить со мной? Ты не должен был оставлять меня одну. Не так, как мама. Не как папа. Ты должен был быть другим — но, я знаю, ты должен был последовать за Кирой и понять, что произошло.
Некоторые из сослуживцев отца — те, кого я встретила на похоронах, — следили за мной. Это… это странно. Я думаю, что должна быть благодарна им, но я просто устала. Я хочу, чтобы папа вернулся. Я хочу вернуть тебя. Если бы Киры никогда не было, тогда всё было бы хорошо. Я скучаю по тебе. Я всё ещё злюсь на тебя, но я скучаю по тебе.
Может, я увижу тебя снова.
Среда, 30 сентября, 2015
— Эй, Лайт. Твоя сестра сказала, что не возражает, если мы приедем. Просто проверяю. К сожалению, это заняло так много времени; потерять шефа было тяжело для отдела, даже если дело Киры означало, что они всё равно отправили нас всех на смерть, и… ну. Ты знаешь. Мы пытаемся следить за Саю. Без обид, но одно то, что она жива, — хорошо. Ты думаешь так же? Я надеюсь, ты хочешь, чтобы мы присматривали за твоей младшей сестрой.
На самом деле я не знаю, что тебе нужно. Моги знал тебя дольше, чем я, или, во всяком случае, дольше знал шефа, так что, возможно, он сумеет понять тебя, но мне всегда было трудно читать тебя. То, что случилось. Просто кошмар. Эл ушёл… Эл куда-то ушёл, Саю тебе говорила? В ту ночь, когда ты… В ту ночь, когда мы поймали Киру, то есть Миками, Эл последовал за тобой в больницу. Застрял там на несколько дней после.
Мы получили письмо за наш вклад в дело. Благодарность. Хорошая работа, молодец, я имею в виду, всё в таком духе. Миками был прокурором, что было неудобно для города. О, Аманэ была… они сняли с неё обвинения. Она оказалась худшим преступником, чем Миками, такая милая и невинная на вид, но теперь она гастролирует со своей группой. Они должны выступить хорошо, учитывая известность, которую они получили от того, что называют ложным обвинением.
Тем не менее. Мы вернулись в штаб, когда получили письма, потому что это показалось нам странным способом переназначить нас, и он был пуст. Мы остались взаперти. Было темно. Там никого не было. Может, это было неделю назад? Полторы недели. Итак, Эл ушёл, ничего не сказав. Мне не жаль, что он ушёл, но я надеюсь, что с ним всё в порядке. Он выглядел не очень хорошо, когда я видел его в последний раз. Не то чтобы я хотел тебя беспокоить или что-то в этом роде.
Увидимся, Лайт.
Вторник, 6 октября, 2015
— Не говори никому, что я была здесь, хорошо? Не то чтобы ты можешь сказать. Уйти от камер было непросто. Это странно. Всё, чего я хотела до встречи с тобой, — это быть айдолом, чтобы люди смотрели, как я пою и танцую, и любили меня за это, и… я скучаю по тебе. Мы в турне, но это не совсем тур, это просто регион Канто. Впрочем, на наших площадках всё распродаётся, это впервые за весь тур.
Я не могу сказать, нравимся ли им мы или они просто хотят увидеть… девушку, которая могла быть Кирой. Я всё время говорю им, что не была, но это похоже на ложь, и я не знаю почему.
Я принесла тебе яблоки, но, может быть, они не для тебя, если в этом есть смысл. В любом случае — вот они, что бы ты с ними ни сделал. Хотя они хорошо пахнут, так что, возможно, их выбор не был пустой тратой времени. Они красивые. Красные. Так. Гм. Я знаю, ты сказал, что у тебя есть ещё кто-то, но её здесь нет, а я есть, и у меня мало времени, потому что сегодня мы снимаем развлекательное шоу, а завтра ещё одно, а затем мы уезжаем на следующее место, и неважно, правда ли ты любил кого-то другого и теперь не можешь…
О, я хотела тебе сказать: я встретила твою сестру. Она мне понравилась. Ты не сказал мне, что она тоже поклонница. Я пойду с ней выпить какао, когда мы будем здесь, так что мы увидимся и увидим тебя снова. Я просто… я не… слушай, я была расстроена из-за твоих слов, но я не хотела этого. Не для тебя. Я просто хотела, чтобы ты был счастлив. Было бы идеально, если бы я была счастлива рядом с тобой, но прежде всего я просто хотела, чтобы ты был счастлив. Мне жаль, что так вышло. Но я постараюсь хоть немного присмотреть за твоей сестрой, и, может быть, тебе бы это понравилось.
Увидимся позже, Лайт.
Понедельник, 12 октября, 2015
— Ты облажался с ним, Лайт. Эл спас мне жизнь. Я у него в долгу, который не могу вернуть, а ты облажался с ним. Это не профессионально вежливый язык, но мы больше не коллеги, правда? Как, кстати, твой английский? Я не ожидала, что снова окажусь в Японии так скоро, но вот я здесь. Мои родители женаты сорок лет, оба родились в Штатах у иммигрантов, никогда здесь не были, но говорят на этом языке. Заставили меня его выучить. Понимаешь, как я негодовала в детстве?
Но дело не в этом. Они приехали, чтобы посетить дом наших предков, хотя мы точно не знаем, откуда были мои бабушка и дедушка, — и вот я здесь. Думала, что я заеду и скажу тебе, как сильно ты облажался, Лайт.
Я выходила на связь с Ниа. Я хотела бы сказать, что Эл об этом не знает, но я уверена, что он знает. На самом деле я не уверена, и это часть проблемы. Ниа много работал с Эл. Последние несколько недель Эл был необычно тихим, о чём бы ты знал, если бы был рядом, но это не так. И я полагаю, что это отчасти моя… нет, это не моя вина, но у меня есть некоторая степень ответственности.
Это забавное слово. Я ненавидела это слово по-японски, когда росла.
Взять на себя ответственность. Это даже звучит резко и неумолимо. Дело в том, что я не думаю, что Эл… я не думаю, что он злится на меня. Я не знаю, как он ладит с Ниа или с кем-то ещё, когда на самом деле разговаривает с ними. Ниа расстроен, не знает, что с ним делать. Либо Эл работает без перерыва, либо отказывается кому-либо отвечать. Это не совсем… это не совсем выходит за рамки его обычного поведения, но в этом больше странности, чем всегда. Он не в порядке. Я не думаю, что ты мог бы это исправить, даже если бы был в состоянии попробовать.
Я не хочу, чтобы ты пытался это исправить, Лайт: всё это связано с тобой, что в первую очередь его поразило, и я не понимаю, как твоё возвращение к жизни могло бы что-то улучшить. Независимо от того, какую пользу, по его мнению, ты бы мог принести. Так что сделай мне одолжение, ладно? Ха, это хорошо.
Я хочу, чтобы ты знал, что я не хотела, чтобы это случилось с тобой. Не так. Ты заслужил судебное разбирательство и надлежащую правовую процедуру, и ты заслужил предстать перед системой правосудия с неприкосновенностью твоего разума и тела. Со всеми твоими воспоминаниями о том, кто ты на самом деле. Ты заслужил казнь за то, что сделал, Лайт, но ты заслужил чистую смерть. Так что мне жаль, что ты не понял, но мне не жаль, что я пыталась увести тебя от Эл.
Ты облажался с ним, и я надеюсь, что он поймёт, как поправиться без тебя.
Воскресенье, 18 октября, 2015
— Ты знал, что камеры с беспроводным сигналом можно взломать, Лайт? Конечно, да. Ты неплохо справлялся со всем, с чем хотел. Ты
был интересен. Немногие люди интересны. Если бы ты был способен обращать внимание, я знаю, ты бы заметил прошедшее время. Я не уверен, что сейчас в тебе много интересного.
Он может не согласиться. Он всё ещё зациклен на тебе. Сводит меня с ума. Ниа считает, что мы должны дать ему время. Ниа не понимает, о чём говорит. Ниа пытается проявить сострадание в качестве эксперимента, но это ему не подходит. Мне не подходит. Ниа и я — мы больше похожи, чем думает Ниа. Он просто полагает, что должен держать себя в руках, — вот почему я здесь: на самом деле — чтобы делать то, чего он не делает.
Однако существует не так уж много того, чего не делает Ниа. Я видел, как он забил парня до смерти во время дела Киры, ты знал, что это был он? По всей видимости, он был твоим парнем. Очевидно, Эл, а не Ниа. На что я бы не стал указывать, однако, даже если ты меня слышишь, я не думаю, что ты осознаёшь это в полной мере. Я вижу, у тебя там больше активности, чем раньше, но я не думаю, что это что-то даст.
Эл был здесь. Просто чтобы ты знал. Не во плоти, так сказать, но его цифровые отпечатки пальцев повсюду в программном обеспечении. Не могу сказать, сделал ли он себе симпатичную маленькую заднюю дверь, чтобы шпионить за тобой, или он каждый раз заново взламывает виртуальные замки, но он наблюдает за тобой. Это чертовски жутко. Он всё ещё работает, всё ещё делает это неприемлемо, но я не думаю, что он спит. Он собирается уйти, а я займу его место, и это будет слишком легко.
Ты повеселил нас здесь, Лайт. Я хочу, чтобы ты знал. Честно говоря, мне нравится Эл. По крайней мере, немного. Я хочу победить его честно. Хотя он может прийти в норму: он довольно напористый. Я буду скучать по нему после того, как займу его место. Или злорадствовать над ним, что угодно. Я бы сказал, что желаю ему счастливого выхода на пенсию, но он бы плохо справился с этим. Просто ужасно.
Я пришёл сюда, чтобы сказать: смотри, тебя должны были арестовать и судить, приговорить, казнить. Ты не заслужил второго шанса после того, что сделал. Но ты бы так хорошо справился. Тебе и Эл — вам было бы так хорошо вместе. Я смотрел на тебя, на то, как работает твой ум —
как он работал, — и, чувак, если бы не эта отвратительная штука с массовыми убийствами, у вас могло бы быть всё хорошо. Думаю, это достаточно подходящее наказание.
Увидимся
никогда, Ягами Лайт.
Суббота, 24 октября, 2015
Список имён прокручивался беспрерывно, отдаваясь гулом в ушах, которых у него не было, и черты каждого лица горели в его глазах, которых не существовало. Каждый человек, который умер из-за него, и их имена и лица — идентификаторы, которые ему понадобились, когда он записывал их в тетрадь и вершил их судьбы.
—
Они это заслужили, — пытался возразить он, но в лучшем случае это было нерешительно. Независимо от того, что он делал или говорил, список жертв никогда не прекращался. Он достиг конца своей ужасающей длины и снова начал пролистываться с самого начала. Здесь были те имена, которые он не вписывал, и боль за них казалась почти нестерпимой; это были бесчисленные имена людей, которые в конце концов умерли из-за того, что он поднял тетрадь, даже если они ещё оставались живы, когда он сам умирал, даже если они не были преступниками, даже если становление Киры повлияло на их смерть очень косвенно.
Эл был в списке на каждой итерации, кроме последней. Каждый раз Лайт убивал его и праздновал это, упиваясь своей победой над так называемым
величайшим детективом в мире, и каждый раз игнорировал дрожь в животе, которая говорила ему, что он совершил ошибку. Он утверждал, что Ягами Лайт не совершал ошибок, но сделал бы их, если бы только признал это маленькое зерно сомнения, и поэтому он отталкивал его прочь.
Список уничтожал его, его непрекращающееся повторение расплавляло его конечности и горело в венах, и одновременно с этим в тишине мелькали ритмичные звуки. Иногда Лайту казалось, что он слышит невнятный, слишком приглушенный шёпот множества голосов. Время от времени ему казалось, что он слышит своё имя.
Прилив не-звука обрушился на него, и имена и лица слились воедино. Они откалывались от его сознания одно за другим; воспоминания кружили в голове вместе с ними. Лайт плыл по течению, позволяя признанию вины омыть его сердце до чистоты. Это не было искуплением, никогда не могло быть искуплением, но безжалостный прилив был тем, что он заслужил.
Нити воспоминаний спутались; его руки писали иероглифы на обманчиво чистой бумаге, черты лица стали расплывчатыми и тусклыми, буквы больше не были разборчивыми. Неужели его конечности казались такими тяжёлыми теперь, когда он написал бесчисленные тысячи имён, обрекая их на смерть? Призыв к признанию его проступков лился всё мягче, окутывая его неподвижным коконом вины, и грани между тем, что было чётко обозначенными итерациями, стирались.
Приглушённые звуки, сливающиеся вместе, образы людей, сливающиеся друг с другом, переходящие в статичный серый цвет, — память медленно истаивала, пока не осталось ничего, кроме ритмичного звука биения сердца. Этот стук нёс его из мгновения в мгновение своей устойчивой размеренностью, заглушая отрывистую тишину. Было что-то ещё, должно было быть что-то ещё, но оно ушло, вода превратилась в песок пустыни в течение того, что могло быть бесконечным промежутком времени.
—
Итак, это твоя награда, — отразилось в сознании; слова, раздававшиеся будто сквозь стены, наполняли его разум болью, вплавляя его прегрешения в его кости. Преступление отпечаталось в его сердце, даже если он не мог определить, что именно он совершил, и знал только то, что это действие против закона не будет ему прощено. Если бы только он мог двигаться или говорить, он мог бы попытаться всё исправить.
Он внезапно понял, что не будет в этом одинок, он понял это с уверенностью глубже тумана, ускользавшего от его мыслей, и это знание дало ему силы сделать последний рывок.
—
Цена — страдание, — внезапно услышал он и не мог разобрать слова или голос, хотя они были до боли знакомы. Звук полых хлопающих крыльев походил на смех, переходящий в едва нарушенную тишину, когда он пытался прийти в себя. — Я сказал тебе это. Я говорил тебе каждый раз, — эхом в его голове. —
Каждый раз, но ты не слушал.
В больнице на окраине Токио человек, не помнящий ни своего прошлого, ни своего имени, вздрогнул от непоколебимого сожаления и открыл глаза.
