***
Гема и Люда живут всё в той же служебной квартире, где жили с 1919 года, сначала семейством Кашидзе, потом семейством Доуровых. Где были и счастливы, и несчастны… В гостиной рядом с иконостасом у них стоит огромный глобус, где они флажками отмечают местонахождения своих детей. А на столе лежит альбом с фотографиями детей в разных точках земного шара. Гема и Люда по-прежнему работают в «Розали» — в том же качестве, что начинали в 1918 году, когда прервалось их финансирование из России, — Люда музицирует и декламирует, а Гема ведает библиотекой и поёт. Только выглядят иначе. Люда —величественная седовласая женщина с мелодичным голосом, не испорченным годами. Не старушка, не дама, а именно женщина. А миниатюрная Гема, хоть и осталась хрупкой куколкой, однако повзрослела лицом, и её огромные глазищи уже не светятся радостью, а таят печаль. Грустная девочка… Верно определила экономка — маленькая собачка до старости щенок. Экономка из вредности сообщает новым постояльцам, кивая на Гему: а знаете, сколько ей лет? Но тем всё равно, сколько лет библиотекарше, и экономкино обличающее «пятьдесят!» они пропускают мимо ушей. Однако самой экономке Люда и Гема, её бывшие хозяйки, не дают покоя. Почему этих княжеских вдов держат в «Розали»? Из жалости? Можно вместо них нанять молодых аниматоров. Да и вообще в «Розали» есть кино, телевизор, проигрыватель, магнитофон. Почему княжеские вдовы занимают двухэтажную квартиру? Почему питаются вместе с гостями, а не в рабочей столовой? Неугомонная экономка изложила всё это директору. Тот поблагодарил за сведения и распорядился: 1) премировать княгиню и княжну за хорошую работу и благодарные отзывы постояльцев; 2) спросить, как им лучше питаться: с гостями или доставлять еду в библиотеку или домой; 3) как только закончат строительство нового корпуса для сотрудников, предоставить им более благоустроенную квартиру, и непременно с телевизором. Экономка с досады стала выговаривать «княгиня» и «княжна» максимально уничижительно и презрительно. Да ещё распустила слухи, что княгиня и княжна вконец разорены, что их оздоровительные заведения забрали за долги и продали на аукционе, что их обобрали собственные дети, что они нищие и их держат в «Розали» из милости. Меж тем эти «нищие» — далеко не бедные вдовушки и могли бы жить как рантье. Но работают в «Розали» из любви к искусству и в память о покойных мужьях. Переселяться в новый корпус Люда с Гемой отказались — с этой старой тесной квартиркой у них столько всего связано… Гема даже хотела оставить костюмы своего Серёжи, пахнущие его одеколоном и табаком, но всё забрала директорская секретарша Грымза для благотворительных нужд. Однако Грымзе Люда с Гемой благодарны. Грымза не только мудра и справедлива, но ещё и единственный человек, который одёргивает экономку и периодически напоминает той, что она хоть и лучшая экономка во всей Швейцарии, но незаменимых нет, да и молодые кадры предпочтительнее.***
Русских сотрудников в «Розали» стало меньше. И теперь это уже не «островок России» в Швейцарии. И уже не муссируют словцо «белоэмигранты». Ассимилировались белоэмигранты, смешались с населением тех стран, в которых проживают. А их дети и внуки, рождённые вне России, в большинстве своём и русского языка не знают, и называют себя французами, немцами, австрийцами и так далее — среди кого живут, теми себя и считают.***
Баянист-массовик-затейник ушёл в маки вместе с баяном и погиб. Нет чтобы отсидеться в нейтральной Швейцарии — отправился в оккупированную Францию воевать с фашистами. Да ещё музыку прихватил — для поднятия духа у бойцов Французского Сопротивления.***
Доктор Паоло умер в мае 1945 года, вскоре после подписания Акта о безоговорочной капитуляции Германии. Умер счастливым: и мерзкого фюрера Гитлера победили, и ненавистного дуче Муссолини расстреляли. Сын Паоло, доктор Витторио, по-прежнему работает в «Розали». Они с Гемой часто выступают мандолинным дуэтом и иногда встречаются на местном кладбище — могила Паоло недалеко от могил Сергея Доурова и Андро Кашидзе.***
Американка и Палестинка — счастливая пара. Живут и работают вместе. Палестинку взяли в одну из известных клиник США по протекции Психиатрини. А Американка в совершенстве овладела искусством массажа, ей нет равных, клиенты толпятся у массажного кабинета. Родители Американки, когда узнали о сапфических отношениях дочери с подругой, отреклись от неё, отказали от дома, лишили финансовой поддержки и вычеркнули из списка наследников. Неприятно, особенно больно брошенное «Ты нам не дочь!», но не смертельно. Американка и Палестинка не унывают — они сами себя обеспечивают, и никакие родительские дотации им не нужны. А отношение… Отношение может и поменяться. Бог даст, родители прозреют. Конечно же, Американка и Палестинка так друг друга не называют. А как называют? Нежными интимными прозвищами, перечислять которые ни к чему. Кто-то их осуждает, кто-то им завидует, а Психиатриня, свекровь Американки, радуется за них. А уж как рад Казик, официальный муж Американки! До чего ж хорошо всё устроилось: он спокойно занимается математикой, сына растят Казиковы родители и бабушка, в сексуальной жизни свободен. А ежели какая фройляйн намекает на женитьбу, он поясняет, что женат, а расторгнуть брак невозможно — он же католик. Казик переписывается с женой: добрые родственные письма с фотографиями сына. А Психиатриня — с Палестинкой: деловая научно-медицинская переписка. Встретиться, увидеться — не стремятся. Общаться через океан удобнее.***
Вильчек вполне доволен жизнью. И всё-то у него есть: замечательная жена, преуспевшая в профессии, талантливый сын-математик, подающий надежды внук-умница и любящая тёща, что большая редкость. И Вильчеку приятно видеть результаты своих трудов — их с Любашей реклама всегда срабатывает. Курорты Югославии сегодня пользуются их ещё довоенной рекламой. А в свежей рекламе конно-спортивного центра «Розали» они так преподнесли лошадей, что даже старички норовят вскарабкаться в седло и понестись вскачь. Листовки с портретом красавицы Розали не пришлось особо тиражировать — и без листовок народ потянулся. А не пора ли Вильчеку удалиться на покой? Всё же восемьдесят стукнуло… Да и финансово он и его семейство достаточно обеспечены. Его деньги делают деньги, и он сам их успешно делает. Нет, не пора. Пока жена трудится, и он будет трудиться. Такой женщине — выдающемуся психиатру, всемирно известному профессору, члену всяких разных медицинских академий, — надо соответствовать. Сколько они с женой вместе? Тридцать семь лет. В любви и верности. Любимая Психиатриня… Его Психея… Невероятно, но после самого первого знакомства с ней Вильчек не посмотрел ни на одну женщину. Зато Казик вовсю трудится на любовном фронте. И утверждает, что быстротечные романы способствуют математическому прогрессу.***
Вильчекова варшавская кузина — княгиня Элеонора — в войну потеряла всё, за что так неистово боролась. Наследный замок теперь принадлежит СССР — он на территории, отошедшей Белоруссии в 1939 году. Остальные земли конфискованы правительством Польской Народной Республики. Сын Элеоноры погиб во время Варшавского восстания в 1944 году. Дочери после Первой мировой войны вышли замуж в Вильно, а после Второй мировой так и остались жить в Вильнюсе — столице Советской Литвы. А муж Элеоноры и её невестка умерли задолго до войны. Остались только дети сына — Элеонорины внучка и внук. Когда слабая здоровьем невестка с трудом переносила вторую беременность, Элеонора молилась лишь об одном: только бы мальчик, наследник всего-всего, майорат ведь… Невестка умерла родами, и Элеонора выхаживала драгоценного внука и его сестричку, берегла как могла, пылинки сдувала. И вот теперь у неё на руках княжна и молодой князь. А титулы уже не имеют никакого значения… И не на что выхаживать дальше — все средства потрачены в войну. И на житьё, и на взятки — приходилось постоянно откупаться от немецких захватчиков, чтобы отвязались и не трогали. Развалилось Элеонорино счастье, выстроенное с таким трудом… Но из Канады пришло спасение — Элеонору, узнав про её затруднительное положение, позвал к себе деверь, младший брат мужа. И Элеонора перебралась в Торонто вместе с внуками. Деверь с невесткой приняли польских родичей тепло, поселили у себя — их взрослые дети с семьями давно живут отдельно. Добрая тётя Лиза пристроила Элеонориных внуков на учёбу, а её дочка Нина взяла Элеонору смотрительницей в свою картинную галерею «Беата». Неплохая должность для семидесятилетней старушки. Вскоре Элеонора стала брать на себя и экскурсоводческие функции — она же неплохо разбирается в живописи. Тётя Лиза иногда приглашает Элеонору с внуками к себе домой — на семейные сборища. И там предстаёт целый ряд пресловутых наследных ушек: Нина, Беата, Юлиан, их дети и Элеонорины внуки. Эти характерные ушки так пугали молодую княгиню Элеонору! Они же могли раскрыть её тайну! Вернее, тайну происхождения её детей. А теперь на эти ушки никто не обращает внимания. Элеонора даже жалеет: ведь когда-нибудь у графских потомков этот наследный признак «рассосётся» — их затмят другие ушки, не такие изящные и красивые. А пока что «рассосались» титулы: все канадские носители княжеских и графских титулов никогда и нигде их не указывают.***
Лиза с мужем живут в Торонто уединённо. Дети, внуки, правнуки — все разлетелись, и у всех своя жизнь. Семейные встречи-застолья — только на Рождество и на Пасху. Лиза не сердится. Потомки живы, здоровы, при деле — чего ещё бабке желать? Она была с детьми и внуками рядом тогда, когда они в ней нуждались. А сейчас не нуждаются. Однако чтут свою прародительницу. Всё отлично! Лизин муж всю свою лесопромышленную деятельность передал внуку Юлиану — теперь тот руководит, а дед лишь консультирует. Но любовь к лесу не иссякла. Наоборот — окрепла. Лиза с мужем больше всего на свете любят гулять в лесу вдвоём. Просто бродить, любоваться и открывать для себя новое — лес щедр на сюрпризы. Старичок-лесовичок и старушка-лесовушка.***
Весной 1948 года у Лизы появилась новая приятельница. Да какая! Из Дании в Торонто переехала великая княгиня Ольга Александровна Романова-Куликовская. Порфирородная царевна Ольга! Сестра русского царя Николая Второго, дочь Александра Третьего, внучка Александра Второго, правнучка Николая Первого! Помогать такой — высочайшая честь. Да ещё художница! Августейшая таланливая художница. Нина с Беатой высоко оценили картины и рисунки царевны Ольги и разместили их в своей галерее «Беата». А княгиня Элеонора преподносит их посетителям с особым рвением. Но вовсе не из почитания Дома Романовых в изгнании, а потому что Ольга — это особенная художница с особым видением мира, и это видение отражено в её творчестве.***
Бывшее издательство «Барон и баронесса Коринг» в Варшаве в войну не пострадало. Пострадали лишь его хозяева и работники. Корингов и Галину судили за коллаборационизм — в военные годы издательство работало на немцев. Не по своей воле! Принудительно! Но потом судьи спохватились — Польской Народной Республике ведь тоже нужны опытные издатели. Издательство и типография теперь государственные, а всё семейство Корингов и Галина — служащие. Государственная служба и государственная заработная плата. Разумеется, издательство переименовали. И никаких баронов. Коринги — просто граждане социалистической Польши. И эти граждане не захотели менять гражданство. Лиза звала их на жительство к себе в Канаду — родственники ведь — но те дружно отказались. Меняются государственный строй, правители, режим, порядки, названия, но нужные специалисты всегда остаются при своём деле. И нужная продукция не теряет своей актуальности. Бывшее коринговское, ныне государственное издательство вовсю переиздаёт довоенные детские книги на польском с иллюстрациями Любаши.***
Для Любаши и её семьи годы войны, проведённые в «Розали», прошли плодотворно. Муж и дочь строчили одну филологическую книгу за другой, сами переводили их на другие языки, и в 1945-м вернулись в Люблянский университет с солидным научным багажом. А то раньше из-за профессорства и большой педагогической нагрузки им было недосуг писать. И теперь будет недосуг — студенты, аспиранты, стажёры, лекции, семинары, консультации… Насыщенная профессорская жизнь. Но уже с отсылкой к собственным книгам — так легче преподавать. Сама же Любаша, следуя завету своей сестры Горбуньи, с головой ушла в графику. Все годы «швейцарского заточения» Любаша писала преимущественно пейзажи: горы, реки, озёра, селения, города. Обожала рисовать животных. Реже писала портреты — и исключительно по вдохновению. А после августа 1945 года, уже в Любляне, потрясенная атомными бомбардировками Хиросимы и Нагасаки, Любаша стала писать жуткие картины, наводящие ужас и повергающие в панику. Рисовала, ориентируясь на газетные и журнальные фотоснимки и описания японской трагедии. Страшные ядерные взрывы-грибы, убившие и покалечившие сотни тысяч невинных мирных людей, разрушившие и испепелившие всё вокруг… Устроители выставки Любашиного творчества назвали её «Графика ядерного взрыва». На открытии Любаша сказала так: я готова повторять много раз ужасы Хиросимы и Нагасаки в моих картинах, лишь бы их не повторили вживую…***
Любашина внучка Звонка сразу после окончания войны, когда вместе с семьёй вернулась в родную Любляну, стала кондитером. Двадцатилетняя девушка, в отличие от зрелых мудрецов, мучительно ломающих головы, как жить дальше, мигом сообразила, что нужно людям, одуревшим от войны и лишений, — им нужно сладкое. Да-да, именно сладкое — торты, пирожные, печенье. Сладкая выпечка. Конечно, учёные дед и мать возмутились решением Звонки и предприняли очередную попытку утянуть ту в большую науку. А вот бабушка Любаша поняла и одобрила. Да ещё профинансировала внучкину первую кондитерскую в Любляне и помогла с рекламой: плакаты, листовки, прейскуранты с аппетитными кондитерскими изделиями и фотографиями самой Звонки — румяной жизнерадостной девушки, взявшейся осчастливить человечество. Звонка начала свою кулинарную деятельность в Любляне, потом открыла филиалы по всей Югославии. Звонкины произведения кондитерского искусства высоко оценил сам Иосип Броз Тито. Скоро сеть Звонкиных кондитерских опутает всю Европу. Добровольный сладкий плен… Кондитер — самая мирная профессия, от одного упоминания которой становится тепло и вкусно.***
В 1949-м Гемин брат Сандро прислал сестре подробное письмо из города Цинциннати, штат Огайо. В войну он попал в плен к немцам, был освобождён американцами, уехал с ними в США, жив-здоров, работает на заводе. Хотел вытащить свою семью из Грузии в США через Красный Крест, но отговорили. Для них он числится пропавшим без вести. Так оно лучше. Пару строк Сандро черканул про Нину Бек-Израил — как тяжело и опасно ей жилось в предвоенные годы. А как она сейчас — Сандро не знает, написать ей не осмеливается. Нина всегда чуралась писем из заграницы — не за себя боялась — за своих детдомовцев. Уничтожат Нину — что станет с её питомцами? Так близкий друг — родная Нина — стал для Сандро далёким и недоступным…***
Грузия, Гори. Ох и досталось же Нине Бек-Израил в войну и после войны! Детдом имени генерала Джаваха в военные годы — Ноев ковчег. Уже переполнен, а детей всех возрастов всё везут и везут. Военные дети — сироты, потерявшиеся, отбившиеся при эвакуации, оставленные родителями, ушедшими на фронт. Эвакуированные из разных точек СССР, попавших в зону боевых действий. Полуживые дистрофики, вывезенные из блокадного Ленинграда. Накормить, напоить, одеть, обуть, отвлечь, развлечь, вылечить, выучить, воспитать… И что Нине её многочисленные ордена и медали? Эти железяки, когда их приходится нацеплять на торжественные приёмы, только тяготят. Выросшие дети, нашедшие своё место в жизни, — вот Нинины награды! Вырастить созидателей, вершителей будущего, строителей мирной жизни — это куда сильнее военных подвигов. А военным подвигам лучше бы вообще не было места, то есть войны. Мирные подвиги куда нужнее человечеству.***
Летом 1950 года состоялась встреча выпускников детдома имени Генерала Джаваха. Выпускников разных лет. Людей приехало немного. Кто-то живёт слишком далеко, за тысячи километров, кто-то не смог вырваться из-за работы и семейных дел, а многих уже нет в живых, в том числе совсем молодых, родившихся в двадцатые годы. Нина, уставшая от вопросов и общих воспоминаний, вышла в сад — покурить в одиночестве. Не тут-то было! Её тут же хватились и послали на поиски одну из выпускниц, подростком попавшую к Нине в военную пору. Но та, найдя Нину, не спешила её возвращать. Постояла вместе с ней, помолчала. Потом осмелилась спросить: Нина Арсеньевна, вам столько пришлось пережить, на ваши плечи столько легло — откуда вы на всё берёте силы, как и чем вы держитесь? Нина, потушив папиросу, ответила: вами и держусь, вы соль земли, и нам с вами — только бы мирное небо, остальное сами добудем, построим, создадим…***
Так — мирно и созидательно — будет, пока над Землёй опять не нависнут чёрные тучи. Лучше бы не нависали. А уж если нависнут, то пусть развеются. Должен же разум победить безумие!