***
Свою секретаршу Доуров за глаза зовёт Грымзой, о чём доносчица экономка тут же всех известила. При разговоре с секретаршей Люда возмущается: — Как он смеет так называть молодую женщину?! — Людмила Александровна! Так я когда-нибудь состарюсь, а для старухи «грымза» в самый раз. — Ладно, «грымза» пойдёт на старость. Но сейчас — никак. Молодая привлекательная женщина — и вдруг «грымза»! — И сейчас «грымза» хороша — меня все боятся. Лучше нагонять страх, чем позволять вить из себя верёвки, как ваша дочь Гема. Хозяйская жена, а ведёт себя как робкая гимназистка. В её библиотеке целыми днями толпится народ, разглядывая творения художницы Любаши, — так Гема стесняется попросить их выйти, чтобы проветрить помещение и переставить книги. — Да уж, моей Гемочке всегда не хватало твёрдости. Вот Нина, о которой я хочу получить хоть какие сведения, — это скала. И в детстве была такой. — Людмила Александровна! Хоть вы мне много рассказывали про свою воспитанницу Нину Бек-Израил, я всё же плохо её представляю. И как-то не верится, чтобы восемнадцатилетняя девушка смогла сама организовать детский приют. — Ну, положим, не сама, а с моей помощью, но идея была её. И у неё сразу всё получилось. Дети к ней потянулись, слушались её, а девочки старались походить на неё. — Ваша Гема и сейчас старается. Я слышала, как она говорила Сергею Владимировичу: конечно, мне далеко до Нины… — А он что? — А он: да Бог с ней, с Ниной, и всеми её достоинствами! Я же люблю тебя, а не Нину! — Так любит, что чуть не довёл до самоубийства своим невниманием и непониманием… — А эта дрянь экономка растрепала по всему кантону, что Гемину Андреевну отправили в Цюрих в психушку. А когда та вернулась, прилюдно наказывала баянисту-затейнику: ты Гемину Андреевну не напрягай, у неё же головка совсем больная. — Была бы здесь Нина, она бы живо заткнула экономку! Нина всегда умела поставить зарвавшегося человека на место! Да так, что тот слово лишнее боялся обронить! — Сюда бы эту Нину! А то распустил директор Доуров своих подчинённых!***
Прибывает гориец. Приземистый, неказистый, однако с военной выправкой. Речь несколько казённая, с канцелярскими оборотами, зато чёткая, и видно, что поднаторел в диалогах «вопрос–ответ». Его тут же, даже без вежливого вступления «как доехали?» и «как вам Швейцария?», начинают расспрашивать о Нине — в пять голосов: Люда и Андро Кашидзе, Сергей и Гема Доуровы, и Грымза. У Люды, вырастившей Нину, законное право первого вопроса: — Как сейчас живёт моя Нинуша? Нина Бек-Израил? — Прославилась как педагог. Успешно директорствует. Её детдом — один из лучших в СССР. В ноябре её дети участвовали в параде в Гори и громче всех скандировали «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!» А сама Нина досконально изучила труды Сталина и постоянно цитирует оттуда. И даже курит исключительно папиросы «Герцеговина Флор», которые любит Сталин. — А какая Нина сейчас внешне? — интересуется Доуров. — Я последний раз видел её пятнадцать лет назад. — Да как вам сказать, Сергей Владимирович… Ваша жена — красавица. Но если поставить их с Ниной рядом, то сначала заметят Нину. Нина видная, броская, притягательная. Мужчины хотят продолжить с ней знакомство, а женщины стараются ей подражать. — И при таких данных у неё нет врагов? — сомневается Грымза. — Ещё сколько! И что примечательно — её любят или ненавидят даже на расстоянии и через много лет. Даже те, кто её видел лишь пару раз и давным-давно, не в состоянии забыть. — Немеркнущий свет далёкой звезды… — задумчиво произносит Гема. — Да только эта звезда зубастая и клыкастая! Но при этом чрезвычайно осторожная и осмотрительная. Я-то её хорошо знаю. Десять лет делового общения. — А какое отношение Нина имеет к энкаведе? Вы-то явно оттуда, — вступает в разговор Андро и повергает всех в недоумение. Видя непонимание, объясняет: — НКВД — это сокращённо Народный комиссариат внутренних дел СССР, орган государственной безопасности. — Откуда знаешь? — изумляется Люда. — Это тебе твои лошадушки нашептали? — Милая жёнушка! Я же общаюсь не только с лошадьми, но и с седоками. — Мой муж — лошадиный князь, — иронично поясняет Люда горийцу. — И правит здешним лошадиным княжеством. — Угадал ваш супруг, Людмила Александровна! Я действительно из НКВД. Но Нина к НКВД не имеет никакого отношения. — Тогда что вас с ней связывает? Какие общие дела? Что у вас с детдомом? Почему вы здесь? И как попали в Бургас? Отчего покинули Гори? — хор вопросов. — Давайте сделаем так: я расскажу всё по порядку, а вы потом зададите свои вопросы — и я на все отвечу. Выложу всё, что знаю. Ведь Нина отправила меня к вам как раз для этого. И все обратились в слух.***
С Ниной Бек-Израил меня свела судьба десять лет назад. На моей службе. Тогда это было не НКВД, а ОГПУ — Объединённое государственное политическое управление. Нину вызвали на допрос. Ей инкриминировали ни больше ни меньше как растление несовершеннолетних — половые сношения с воспитанниками её детдома. Не знаю, кто придумал эту нелепицу, но мой начальник совершенно серьёзно допрашивал Нину — как она докатилась до такой низости. А я стоял за дверью и слышал весь их разговор. Потом начальник сальным голосом предложил Нине вместо подростков испробовать зрелого мужчину, то бишь его. Нина ответила: почему бы и нет? И я услышал шебуршанье и стоны. Потом Нина вышла из кабинета, спокойная и невозмутимая, и, видя моё смущение, спросила: вы тоже хотите попробовать? Я с перепугу отдал ей честь и отчеканил по-военному: никак нет! Разве я мог посягнуть на то, что принадлежит начальнику? Нина ушла, а из кабинета донеслось сдавленное: помоги мне… Я зашёл и увидел начальника со спущенными галифе, скорчившегося на полу. Он морщился от боли и выл: ведьма… скрутила мне яйца… ну ничего, сука, я сверну тебе шею! Своего грозного обещания начальник не выполнил. А как бы он доложил вышестоящему? Что домогался директрисы детдома, а та дала ему по яйцам? Да ему самому бы свернули шею, предварительно высмеяв! Но меры он принял — поставил меня следить в оба за Ниной Арсеньевной Бек-Израил и письменно докладывать. Искать недочёты и изъяны во вверенном ей детдоме имени Генерала Джаваха, а также в её окружении. Разоблачать вредительско-диверсионную деятельность. Выявлять врагов социалистического государства.***
И я искал, разоблачал и выявлял. И исправно писал донесения. Мы с Ниной вместе их сочиняли. Да-да, не удивляйтесь, именно вместе. Дело в том, что я сразу же попал под Нинины чары и полностью ей подчинился. Ничего не мог с собой поделать. Вряд ли мою дружбу с Ниной, попавшей под подозрение и неусыпный контроль НКВД, можно трактовать как измену Родине. Но если бы наше с ней тайное сотрудничество открылось, то не поздоровилось бы обоим. Донесения мы сочиняли такие. В хозяйстве при детдоме у коров низкий удой. Диверсия! Прислали ветеринара, тот осмотрел коров, нашёл их здоровыми, а когда узнал, сколько литров молока, по моему разумению, бурёнки должны давать, то обозвал меня безграмотным кретином и пояснил, что таких удоев не бывает. И посоветовал почитать пособие для зоотехников. Потом я придрался к детдомовской библиотеке — зачем там книги на иностранных языках? Воспитанники собираются бежать из СССР? Меня похвалили за бдительность, а все иностранные книги забрали в городскую библиотеку, оставив в детдоме только на русском и на грузинском. Нелогично, но меры приняты. Затем я взял у жены изношенные детские одёжки, предназначенные на тряпки, и подкинул в детдом. Потом якобы их там обнаружил и сообщил, что товарищ Бек-Израил вот так одевает детей: на улицу в хорошее, а дома ходят в обносках. Направленные в детдом проверяющие устроили досмотр, допросили персонал и детей, а потом с извинениями прикатили Нине бочонок мёда для воспитанников и бочонок вина для сотрудников. Следующий шаг был посвящён учёбе. Нина отдавала воспитанников в горийскую школу в зависимости от их способностей — кого в семь лет, кого в восемь, кого в девять. Неправильно! У нас все равны! Надо всех отдавать в восемь! За это Нину вызвали в РОНО — районный отдел народного образования — и поставили на вид. Не забыл я и про культурное воспитание. Почему дети не знают наизусть стихов великого грузинского поэта Шоты Руставели? Немедленно выучить! И почему в детдомовской библиотеке книг советского периода гораздо меньше, нежели дореволюционного? Нетрудно сообразить, что советский период длится лишь второй десяток лет, тогда как досоветский длился несколько веков. Но придирку сочли серьёзной и срочно доставили Нине советские книги на русском и на грузинском, в основном, пропагандистского толку. Попало Нине и за музыкальные и танцевальные занятия. Культработники неправильно ставят лезгинку и разучивают с детьми не те песни — много про природу и животных и мало патриотических. И, что самое ужасное, в хор отбирают только детей с хорошим слухом и голосом. А у нас в стране всеобщее равенство — петь должны все. Всё это смахивает на бред сумасшедшего, но на этом бреде мы продержались десять лет. И никто из Нининых сотрудников и её окружения не пострадал. А престарелая Анна Борисовна Джаваха, ведающая Музеем Грузии на берегу Терека, куда Нина регулярно возила детей на экскурсии, всегда подробно и серьёзно отвечала на мои вопросы и добровольно показывала все книги и бумаги, которые меня интересовали. А также письма. Она много лет подряд получала из Швейцарии письма от некоего Сергея Дурова, который когда-то охранял её музей, а потом, ещё до германской войны, переселился в Швейцарию — чахотку лечить. Так рассказала Анна Борисовна. В письмах Дуров писал про свою семью, про работу в санатории и справлялся о здоровье и делах Анны Борисовны. Анна Борисовна пояснила мне, что в Грузии у Сергея не осталось ни единой родной души, вот он и пишет ей. А после смерти Анны Борисовны все эти письма сожгли. Кому они нужны — скучные письма чахоточного Дурова?***
Год назад по всей Грузии покатились аресты и суды. Старательно выискивали врагов народа и беспощадно расправлялись с ними — расстрелы и отправки в исправительно-трудовые лагеря. Причём в лагеря отправляли и жён, и подросших детей. «Члены семей изменников Родины» — ЧСИР — вот как их называли. Забыли сталинское знаменитое «Сын за отца не отвечает!» А маленьких детей — в отдалённые детдома. В Нинин детдом никого не отдали. Ну как же — образцовый детдом, возглавляемый известным педагогом, — и вдруг отпрыск врага народа? А осенью арестовали моего начальника и, невзирая на звание «Почётный чекист», дали ему десять лет лагерей без права переписки. И стало ясно, что скоро придут и за мной… И что будет с моей семьёй и детьми?..***
Нина предложила авантюрный план — отправить меня на тот свет. Мол, сорвался со скалы, вон темнеет его тело в глубине ущелья — надо бы достать и похоронить. Осуществить план помог горец Керим, Нинин родственник. Она же лезгинка, её родичи живут в горном ауле. Керим забросил чучело, наряженное в мои одёжки, в недоступное ущелье, а через полчаса стал громко звать на помощь. А шамкающая старуха на смеси русского, грузинского и татарского красочно описала мою героическую смерть — спас от гибели ребёнка, стоявшего на краю скалы. Его отодвинул, а сам не удержался. Перепуганный ребёнок уже убежал, а она всё видела и слышала мои крики, когда я сорвался в пропасть. Конечно, в непроходимое ущелье за моим трупом никто не полез. Нина же спрятала меня в ауле у родичей, а через несколько дней отвезла на арбе с барахлом в Батуми и посадила на теплоход до Бургаса. Я трясся от страха — не за себя! — за Нину! Ведь вся наша авантюра шита белыми нитками! Нина подбадривала меня и шутила: порт Батуми незамерзающий, но ты совершенно замёрз — весь дрожишь. И отдала мне свои папиросы «Герцеговина Флор», тоже с шуткой: это мои любимые папиросы, а Сталин их любит, потому что люблю я. А напоследок сказала: не волнуйся, мне ничего не сделают, а твоей семье будут лишь почести — ты же погиб как герой. И предупредила: только не пытайся с нами связаться! — ни под каким именем! — ты умер! Не дурак — понимаю… А теперь спешите задавать вопросы. Я же к вам ненадолго, мне надо возвращаться в Цюрих — меня ждёт работа. Казимир Владиславович, которого вы зовёте Вильчеком, нашёл мне должность, где не надо знать немецкого. Да такую, что идеально подходит умершему. Жена Казимира Владиславовича — врач, устроила меня санитаром в городском морге. Покойник должен быть с покойниками.***
Гориец замолкает. Все молчат, не осмеливаясь начать вопросы. Гориец усмехается: — То, что вы, Сергей Владимирович, тот самый чахоточный Сергей Дуров, я уже понял. Фамилии «Доуров» и «Дуров» на французском пишутся одинаково. Так что в швейцарском адресе на конверте у нас читали «Дуров». А сами письма Анне Борисовне вы подписывали лишь именем — Сергей. — Вы знакомы с моими сёстрами? — спрашивает Доуров горийца и называет имена и фамилии своих сестёр. — Да, знаком с такими — они ведают в детдоме культурными мероприятиями и музыкальной частью. Это родные сёстры, да только никакого брата у них нет и никогда не было, они даже выражали сожаление по этому поводу — «вот был бы у нас братик…» Они приехали в Гори из Петрограда после войны, потеряв мужей и детей. Очень хорошие женщины. — А вы знаете Тамару Соврадзе? — спрашивает Андро про свою сестру. — Знаю. Это пожилая воспитательница. Дети её обожают — она добрая и заботливая. Помнится, хвалила меня, когда у меня родился второй сын. Считает, что в семье не должен быть только один ребёнок. Посетовала, что она сама — единственный ребёнок у родителей и росла балованной, потом ей в жизни пришлось трудно. — А вы знакомы с Сандро Донадзе? Это мой родной брат! — восклицает Гема. — Я отлично знаком с полковником Сандро Донадзе. Но у него нет ни сестёр, ни братьев. Только жена и дети. Наверное, это, не ваш Сандро Донадзе. Гориец опять замолкает. И все молчат. Да что тут говорить? Нина заставила своих соратников и друзей отречься от зарубежной родни и держала в тайне все родственные связи. А Анна Борисовна в письмах Доурову писала про всех родных как о просто знакомых, не указывая родства. И какую легенду она придумала Сергею Доурову! Переехал в Швейцарию ещё до войны — лечить больные лёгкие. Да здоровей доуровских лёгких во всей Европе не сыщешь! И, по легенде Анны Борисовны, не было у Доурова тех десяти кровавых лет, за которые он вымаливает прощение у Бога… Интересно: а скольких Нина переправила за кордон, прочь из Советской России, вот так, как Доурова и горийца — морем, через порты Поти и Батуми? А может, и по суше переправляла — через грузино-турецкую границу? Скольких Нина спасла от красного террора? Вряд ли Нина кому-нибудь когда-нибудь это расскажет. Она умеет хранить язык за зубами. Это её и спасает. И зубы тоже. Умеет дать отпор эта зубастая звезда!