Прах к праху

петра ненавидит слухи. да, она спит с марой. да, она стала яростью через постель. де-факто. только слухи не учитывают маленькой детали. да кому эта деталь сдалась, если их связь «налицо». мара — сволочь. хоть и королева. маре абсолютно плевать, насколько далеко заходит петра в своих чувствах. что она готова для нее сделать. она зовёт её и берет, что хочет. «ты меня любишь? хоть каплю?» — мара сидит к ней спиной, и этот вопрос был бы вполне уместен, если бы петра не была корсаром, а мара — королевой. острые лопатки двигаются. петра признаёт, что увязла в маре. и в принципе, ну вот так чисто гипотетически, её вполне устроит в качестве ответа «наверное». мара молчит. пожимает плечами. петре не нравится знать, что об неё трахаются. прекратить она это не может. сначала у петры, мечтающей служить своей королеве, внимание мары вызывало восторг. потом это стало влюбленностью. потом она увязла. и ненавидит себя за это. это уже не влюбленность. зависимость, привычка, назови это как хочешь, но точно не любовь. уйти петра не может; или не хочет; она не знает, короче говоря — ее «нет» настолько неуверенное, что стоит маре удивленно поднять бровь, как она сразу меняет решение. откровенно — это можно считать побегом. петре нравится быть в изгнании. правда, она умалчивает тот факт, что взяла на себя чужую вину. мара это знает. почти наверняка. петре плевать, она уносит ноги. на башне, спустя несколько месяцев, она наконец-то может вздохнуть спокойно. да, это трусость. она почти ненавидит себя за это. что не может уйти из замкнутого круга иначе. «слышала секрет? шакс влюбился в мару!» — кейд случайно портит настроение. петра делает вид, что ни капли не задета, а ещё ей хочется заорать. «шакс — идиот!», — но так-то, что неё есть сказать этому стражу? «ты заслуживаешь лучшего, друг. у мары серьёзные проблемы с эмпатией и умением отпускать умерших. откуда я это знаю? да она трахалась об меня». «слушай, он вообще дурак?» — спрашивает кейд. петра через силу улыбается, и оставляет слова при себе — «судя по всему». надо написать очередное слезное прошение. петре противно врать. ей хочется написать что-то в духе: «иди со своей недолюбовью и сплетниками-паладинами куда подальше, мара, мне хорошо среди стражей, окей не совсем, но явно лучше, чем на рифе, поэтому отстань от меня» петра готова придушить сколаса голыми руками. «тварь, ну на кой ты решил поднять восстание? у мары не было ни одной причины, чтобы меня вернуть» все преклонение выкипело. ненависть, как ни странно, тоже. после принесения клятвы петра стоит в королевском саду, рассматривает кинжал и думает о сйор. мысленно разговаривает с ней. мара встаёт рядом. «давай не будем портить этот день?» — петра режет сейчас по живому, но если она этого сделает сейчас, потом будет ещё больнее. она не готова на второй круг. мара пожимает плечами и уходит. петра смотрит вслед на идеально прямую спину и испытывает что-то вроде жалости. не страх или бессильную ярость саму на себя, а что-то не до конца оформившееся, похожее на сочувствие. к себе. ещё больше петру напрягает тень первой ярости. нет, ну привычка уже есть, что в постели они всегда втроем, но носить на плечах этот груз перед всеми каждый день ещё невыносимее, чем быть сйорозаменителем для мары — это хотя бы было дважды в неделю. смерть мары многое упрощает. да, это было больно; да, было печально, особенно в сумме с тем, что вместе с марой погиб ее брат, хороший, хоть и иногда противный друг — но какие друзья не бывают иногда противными; да, на спину петре неподъемным грузом упали: изможденная гекатомбой монархия, разнесенный к чертям риф, интригующие против нее паладины — редкостная шкодла, — но она как-то подо всем этим мало того, что ползать умудряется — идти, используя вместо лозунга «не проеби». «ульдрен, она мертва...» — будто она сама себя уговаривает. ей до сих пор не верится, что она свободна. ульдрен кричит на нее, как в припадке. что она давно этого хотела, потому что самой духу не достает и никогда не достанет. петра кивает. да, это так.