--
Какузу проверил первую дверь, ведущую из последнего коридора, но не нашел ничего полезного. Хотя, это с какой стороны посмотреть – в комнате за дверью оказалась операторская, стеллажи забиты бобинами с пленкой необработанного материала, повсюду улики и отпечатки пальцев. Но сейчас его не это волновало, надо найти этого больного говнюка и взять живым (желательно), не переусердствовать, чтобы не писать рапорты и объяснительные. За второй дверью показалось небольшое фойе с парой кресел, истлевших и поломанных. За следующей дверью, наконец, Какузу нашел, что искал – большой кабинет, обставленный новой мебелью. Пара компьютеров, документы и какие-то бумаги на столе. Большой телевизор, удобный диван. Ну просто рай затворника. Самого же Шина на месте не оказалось, что досадно. Какузу замечал, что камеры следят за ним, поворачиваются, не выпуская его из взгляда бездушных линз. Динамики изредка включались и шуршали, слышалось дыхание и тихий смех. Что ж, он где-то прячется, но Какузу твердо намерен его найти. Два патрона не добавляли оптимизма, но это все еще лучше, чем ничего. Какузу внимательно оглядывался вокруг, кабинет тупиковый, но что-то здесь не так. Шину больше негде быть, кроме как здесь, а значит, он либо надежно спрятался, либо отсюда должен быть еще один выход. Кончиками пальцев Какузу проводит по книгам в шкафу, всматривается в названия на корешках – ничего примечательного. Снимает со стен картины, но и за ними нет ничего, похожего на кнопки или рычаги. И все же, сметая со стола все бумаги, Какузу задевает небольшую статуэтку оленя – но она не падает, лишь наклоняется, тихо щелкая. Кусок противоположной стены за диваном отделяется и медленно съезжает в сторону. Какузу улыбается, хмурясь. - Стой! – Какузу поворачивается к одной из камер, ожидая, что же без пяти минут пойманный преступник решил ему сказать. Но не дожидается, динамики больше не шуршат. Какузу легонько машет в камеру рукой и пожимает плечами. Ему кажется, что Шин струсил, это, пожалуй, придает уверенности. За потайной дверью темно, Какузу скользит ладонью по стене, двигаясь прямо, ступает осторожно. В комнате стоит какой-то странный запах, что-то горькое и пресное, горло начинает першить. Перед глазами Какузу видит яркую лампочку, освещающую очередную дверь. Гребанный лабиринт уже начинает раздражать. Эта дверь – настоящая аутентичная деталь бункера. Лампочка над дверью начинает вращаться, как мигалка на машине неотложной помощи, меняется цвет, Какузу слышит тихое шипение. Дверь не поддается, закрытая с другой стороны, Какузу прижимает к лицу рукав – запах становится сильнее, а горло начинает сводить судорожным кашлем. Глаза слезятся и щиплют, Какузу догадывается – снова какой-то чертов газ заполняет комнату. Он решает вернуться назад, но ноги перестают слушаться. То ли седативный газ, то ли просто ядовитый, неизвестно, что хуже, но сил хватает только сползти по стене, не сводя глаз с двери. За ней слышатся шаги, щелкает замок. Какузу крепко держит пистолет и надеется, что всех оставшихся сил хватит, чтобы нажать на курок в нужный момент. Вопрос о задержании уже не стоит, тут бы живым выбраться, а заодно и прикончить бы эту тварь. Дверь открывается, яркий свет бьет в глаза, а мигающая лампочка сбивает с толку и дезориентирует. Вот и цель всей этой проклятой операции – на лице у него респиратор, очевидно, чтобы не надышаться газом в своей же ловушке, а в руке – старомодный малокалиберный револьвер. Среагировать Какузу все же успевает. Не сказать, что он целился – лишь выхватил глазами чужое плечо и навелся на него, надеясь, что не промахнется и не попадет сразу в голову. Два выстрела разрывают воздух синхронно, Какузу удивленно вскидывает брови. Они оба попали, разве что Какузу все же попал в плечо, туда, куда и целился. А Шин наверняка намеревался стрелять в голову, но из-за полученного ранения его повело в сторону. Он падает на спину, нелепо всхрапывая, роняет револьвер и пытается закрыть дверь ногой. Как же это все накладно. Какузу не чувствует левую руку – пуля попала куда-то в локоть, обрубая нервные окончания. Боли он тоже толком не чувствует, что можно счесть за положительную сторону. Если бы не этот чертов газ… - Блядь... - Какузу закрывает глаза, чтобы их перестало саднить. Он не знает, чего ждать - его просто вырубит от газа, как тогда, в камере, или... В любом случае, сидя у стены и поддерживая простреленную руку, он надеется, что Хидан не сильно на него обиделся. Надеется, что все-таки будет шанс объясниться.--
Хидан здорово заморочился. Он глупо спорит сам с собой, убеждая, что зря злится. Что он, в целом, не имеет права злиться. Это же все из-за стресса – привязаться к первому попавшемуся человеку, который помогал тебе и оберегал. В конце концов – он же коп! Он обязан был это делать. Со стороны Хидана очень наивно полагать, что Какузу теперь с ним до конца жизни останется и всегда будет рядом. С чего бы. С другой стороны, Хидан был почему-то убежден, что это не просто стресс. Он никогда не чувствовал чего-то настолько сильного. Сильного притяжения и трепета, сильного желания помочь в ответ, сильной нужды чувствовать и ощущать рядом. Может, он сможет найти ответ, хотя бы через череду бесконечных препирательств с самим собой. Может, просто спросит Какузу в лоб, не давая шанса отвертеться. Он слушал, как Кисаме вызывает полицию. Видел через решетки серое небо. Будто нихрена не изменилось – небо все такое же тяжелое и мрачное, как в тот злополучный день. Это почему-то бесит. Холодный ветер стружит по голым плечам, Хидан мерзнет. Сейчас ему кажется, что сидеть с Какузу рядом в темной камере было гораздо приятнее. Теплее. Чувственнее… Среди слов Кисаме мелькает имя Какузу, Хидан поднимает взгляд. Ему кажется, что зря он был так груб. А что, если Какузу не вернется оттуда? Последние слова, которые выдавил из себя Хидан – все, что он запомнит? Становится так до нелепого стыдно. Он царапет ногтем подушечки пальцев, закусывает губу, начинает нервничать. Плохие мысли, наполненные всеми возможными, но непременно паршивыми, вариантами, одолевают. Не говоря ни слова, он встает со ступеньки и спешит вниз. Мелкие камушки и осколки цемента больно впиваются в ноги, но Хидан не обращает внимания, только контролирует свои движения, чтобы не оступиться. Слышит, что Кисаме зовет его, но не откликается. Он вернется и поможет. Или хотя бы просто скажет что-то поприятнее. Перед глазами застыло разочарованное лицо Какузу, и это не то, что он хочет запомнить. В коридоре пусто, вокруг тишина. Хидан видит открытую дверь и направляется к ней. Он просто догонит Какузу, конечно, старясь идти осторожно. Возможно, он не должен этого делать, это опасно, он может помешать, но противиться он не в силах. Он чувствует, что может помочь. Что должен быть рядом. Кажется, это какое-то пресловутое чутье, которое он сперва принял за порыв чувств. Хидан озирается в просторном кабинете. Он видит снятые со стен картины, бумаги, ворохом валяющиеся на полу. Камеры в углу комнаты не мигают, все затихло и замерло. Но Какузу должен быть где-то здесь, тут больше некуда уйти. Медленно переставляя ноги, Хидан идет вдоль стены. Он не думает, что пропустил что-то важное, но, не понимая, куда идти, просто прислушивается. Тихий свист и шипение сначала не кажутся ему чем-то важным, может, вовсе мерещится. Но чем ближе он подходит к одной из стен, тем громче становится шипение. Хидан хмурится. Вздрагивает, когда раздаются два громких выстрела из-за стены. Грохот, стук, чужой вскрик. Хидан упирается руками в стену, прижимается лбом, но ничего не происходит, стена недвижима, прохода не видно. Он чувствует себя бессильно и глупо, это несказанно бесит, Хидан бьет кулаком по стене и зажмуривается. - Какузу!--
Этот голос вырывает затуманенный разум из глухой тишины. Сперва Какузу думает, что это просто сон. Или галлюцинация. Последнее, что он сегодня слышал – как раз голос Хидана, обиженный и злой. Как-то было в тот момент грустно, на лице Какузу появилось разочарование, но Хидану не стоило принимать его на свой счет. Какузу был разочарован в себе – его помощь нужна в другом месте, он должен быть рядом, а все, о чем он думал тогда – проклятая работа. Ведь никуда преступник не денется, можно же дождаться подкрепления, и не пытаться сделать все в одиночку, хоть раз дать волю себе, отдаться течению. Он же… привязался, наверно. Привязался к такой же жертве, как он сам. Хидан зовет его снова. Какузу открывает глаза, разворачивается в сторону выхода, но дверь закрылась. Сил вытолкнуть ее, столкнуть в сторону, у него не хватит. Какузу закашливается, сухой кашель дерет глотку, не позволяя что-то сказать. - Олень… - Какузу все же удается выдавить из себя хоть что-то, заходясь кашлем, - На столе. Будто издалека, так тихо, что, если бы Хидан не прислушивался, не услышал бы. Это кажется бессвязным набором слов, возможно, Какузу бредит, а значит, дело плохо. Но все же Хидан решает быстро добежать до стола. Среди какого-то мусора, ручек, остатков бумаг, он видит маленькую статуэтку оленя. Дотрагивается до нее, пытается поднять и, замечая, что она прикреплена к столу, дергает в сторону. Щелчок, Хидан впивается взглядом в противоположную стену. Дверь очерчивается тенью, начинает не спеша съезжать в сторону, Хидан срывается с места. Из проема по полу струится дымка, Хидан рефлекторно зажимает рот и нос рукой, просто на всякий случай. Он старается действовать быстро, не давая волю панике. В комнате видит у стены Какузу, крепко хватает его за куртку и просто тащит наружу, даже не пытаясь поднять, все равно не хватит сил. Хидан тащит его как можно дальше, в идеале – выволочь бы в фойе, куда газ еще не добрался. Ему самому все же попало немного в нос и глаза – слизистую будто обжигает, носоглотку словно царапает крошечными иголочками. У выхода из кабинета Хидан останавливается и падает на колени. И что делать дальше? Он ведь не сможет помочь, здесь нужен врач и как можно скорее. Наверно, стоит позвать Кисаме. Хидан пытается подняться, неуклюже упираясь о стену, но чувствует на своей лодыжке руку. - Не уходи, - голос Какузу слаб, но здесь, где воздух относительно чище, ему, кажется, становится немного легче. - Я попрошу Кисаме помочь, - Хидан опять опускается на пол, касаясь чужой руки. Какузу не отвечает, эти жалкие слова дались ему с трудом. Он просто пытается отдышаться, лежа на спине, но свежий воздух тут не поможет. Он надеется, что Хошигаки вызвал полицию и врачей. Хочется спросить об этом, но кажется, будто от напряжения голосовые связки просто порвутся. Хидан тоже молчит, решая остаться. Он же спешил сюда не для того, чтобы сразу уйти. Дождаться помощи можно и здесь, в этом кабинете, хотя бы, тепло. И мягкий ковер на полу.-- Спустя четыре месяца –
Хидан зависает у длинного стеллажа. Со скучающим видом переводит взгляд с одной пачки хлопьев на другую, совершенно не зная, какую выбрать. Вообще-то он даже не обратил внимания, как оказался в продуктовом отделе супермаркета, он сюда не за едой приехал. Телефон вибрирует в кармане, Хидан отрывается от созерцания однотипных ярких упаковок. С фотографии контакта на него «не смотрит» Какузу, который, отвернувшись, курит у окна. Он настолько не любит фотографироваться, что Хидан едва успел поймать практически случайный кадр, на котором хоть немного видно лицо. И даже не спалился в процессе, а то непременно пришлось бы прятать телефон куда подальше. - Хидан, где тебя носит? – Какузу, конечно, кажется недовольным, но Хидан уже успел понять – чем активнее Какузу бухтит, тем сильнее волнуется. Такое своеобразное проявление заботы, никому вокруг не заметное и не понятное, если не иметь с этим дело лично. - Подумал, может взять чего-нибудь поесть, - отстраненно говорит Хидан и слышит глубокий вдох на той стороне. Какузу явно набирает побольше воздуха, чтобы высказаться. - Ты покупаешь столько еды, что нам обоим не съесть это до конца года. Давай быстрее, дуй в аптеку и домой, - Какузу делает паузу, затягивается сигаретой, судя по шуршащему тлению бумаги, - Я тебе видео скинул сегодня, как правильно уколы ставить, ты смотрел? - Нет еще… - Черт, Хидан, хватит в облаках летать. Посмотри, пока едешь, ты должен это уметь, сам же вызвался. Хидан потирает рукой глаза и наконец отваливает от стеллажей с хлопьями, печеньками и прочей ерундой. Идет по огромному залу супермаркета, собираясь к выходу – аптека была где-то там. - А можешь прислать видео, где ты не ебешь мне мозги? - Могу прислать видео, где я ебу тебя, - у Какузу не получается скрыть улыбку в голосе, которая появилась сама собой. - Ну такое… - Хидан тоже начинает тупо лыбиться, чувствуя, как краснеют щёки. - Давай, хватит ворчать. Рука болит, ты же знаешь. Ампулы с лекарством Хидан прячет во внутренний карман куртки и поднимает повыше воротник. Из дома он выходил пока Какузу спал, и теперь кожей ощущает, что будет от него огребать за то, что выперся на улицу без шарфа и в легкой куртке. Доводы о том, что он же на машине, и там пройти две минуты, никогда не действуют. Можно подумать, Какузу носил шарфы, так нет. Ему вечно сводило шею, мышцы продувало, зато Хидана учить, как жить, он был в первых рядах. Хидан сидит в машине, ждет, пока она согреется. Слишком долго слонялся по торговому центру, двигатель успел остыть. Дует на руки, ежится, зарываясь носом в воротник, улыбается. Конечно, все эти предъявы и наставления у Какузу – просто такая странная забота. Определенно стоит радоваться хотя бы такому, уж от этого сурового толстокожего полицейского другого не дождешься. Но так уж вышло, оба пришли к выводу, что симбиоз получается более, чем достойный – Хидану нужен кто-то, кто сможет его вовремя одернуть, поставить на место и привести в порядок его разбушевавшиеся эмоции. Кто-то, у кого получится посадить смоляную тварь на поводок, кто-то, кто умеет рычать громче, чем она. Рука у Какузу после пулевого ранения восстанавливалась плохо. Связки, сложное соединение локтя, нервные окончания – подвижность нарушена, но хотя бы чувствительность вернулась. Он не мог сильно сгибать руку, что его неимоверно бесило, но это можно исправить долгими упражнениями. А вот боль, обостряющаяся на погоду, теперь вечная его спутница. Через служебных врачей удалось выбить рецепт на самое эффективное болеутоляющее. А Хидан, несколько раз наблюдавший, как Какузу делает себе уколы, вызвался делать их сам. Потому что «Кузу, ты на героинщика подпольного похож, это пиздец, давай лучше я». За эти четыре месяца Хидан не виделся с Кисаме и Итачи. Общались пару раз по телефону, но, похоже, Итачи был совершенно не готов вернуться к работе и нормальной жизни. По словам Хошигаки, Учиха полностью отдался психотерапии, в надеждах смягчить шрамы на душе. Ну хотя бы с отсутствием глаза смирился, не без помощи Кисаме, правда. Тот смог его убедить, что повязка на глаз Итачи очень идет и придает образу загадочности. Да и на работу это, в конце концов, совсем не влияет. Зато с Дейдарой Хидан связался почти сразу. Блондин чуть богу душу не отдал, пока слушал обо всем, что случилось. Десять раз за разговор себя проклял, считая, что он во всем виноват, но Хидану кое-как удалось его разубедить. Теперь Дейдара несколько раз на дню скидывал Хидану какие-то смешные картинки, афиши мероприятий и приглашения на грядущие съемки. Хидану, правда, эти приглашения совсем энтузиазма не добавляли. Казалось, что он резко охладел ко всей индустрии разом. Или ему просто расхотелось работать в целом, непонятно. Ему гораздо приятнее было проводить весь день дома, слушать бурчание Какузу, смотреть кино и грызть какую-нибудь печеньку. - Скоро перестанешь в джинсы помещаться, - усмехается Какузу, проходя мимо дивана и замечая, что Хидан опять что-то ест. - Неправда, у меня метаболизм от бога, я никогда не потолстею. - Что ж, это в твоих же интересах… И это все Хидану нравилось гораздо больше, чем жаркий свет прожекторов, вечная нервотрепка, истерики актрис и бесконечная шумиха вокруг его персоны. Конечно, иногда он до сих пор слышал тихие перешептывания за спиной, порой к нему даже подходили, чтобы поболтать ни о чем и выпросить фотографию. И если раньше ему это льстило, сейчас – утомляло. Вечный поиск чужого внимания закончен, потому что он нашел того, чье внимание ему дороже всех остальных. Звонок в дверь отрывает Какузу от экрана монитора. Он весь день читал полное досье их похитителя. Сейчас он наверно сидит где-то в заключении, все пытаясь съехать на невменяемого. Но все показания работают против него. Досье, как оказалось, довольно большое – фильмов Шин наснимать умудрился непозволительно много. Огромное количество жертв, из которых лишь единицы смогли остаться в живых, но не вернуться к нормальному образу жизни – слишком сильны психологические травмы. Какузу уже собирается наехать на Хидана за отсутствие шарфа и теплой куртки, но все же сдерживается. Уж больно мило тот выглядит – метель засыпала его снегом, а щеки раскраснелись. Хидан вжимает шею в воротник куртки, хмурясь и умоляюще сдвигая брови, похоже, под ворот снега тоже насыпало. - Я в ванну, замерз, просто пиздец, - выпаливает Хидан, вваливаясь в квартиру, и тут же жалеет об этом. Жаловаться на холод в его положении, все равно, что мишень на лбу нарисовать. Уж Какузу за это непременно зацепится, так что Хидан резко меняет тактику. Сбрасывает куртку и обхватывает Какузу за шею своими ледяными руками. Тот даже не успел сформулировать свое возмущение. И губы у него тоже ледяные. У Какузу мурашки по спине бегут – вот же зараза, холодный, как жаба, а лезет целоваться. Какузу ежится, пытается одной рукой отбиться и отбегает в сторону. - Вали греться, черт, как ледышка, - его передергивает от ледяных мурашек, и приходится признать, какой изящный способ выбрал Хидан, чтобы избежать нравоучений. Судя по ехидному румяному ебалу, Хидан тоже оценил свои способности. В горячей воде тепло, как под мягким пуховым одеялом. Хидан водит по воде кончиками пальцев, его здорово разморило после холодной улицы, только бы не заснуть. В такие моменты он часто погружается куда-то в глубины своих мыслей, в которых то и дело всплывают недавние события. Сколько можно думать об этом, только настроение портить. Чувство иррационального страха, обязательно следующее за такими мыслями, только усугубляет самочувствие. Но вместе с тем дарит облегчение, потому что сейчас он не в темной камере, и не в кресле, с привязанными руками, а в просторной светлой ванной и теплой воде. Контраст ощущений смешивается, и приятные ощущения все же побеждают, напоминая, что он еще жив и больше не попадет в подобную ситуацию. Тем более, когда рядом есть Какузу. Дверь тихонько открывается, запуская в ванную сквозняк. Зеркало запотело, Хидан даже не заметил, насколько здесь жарко. - Укол, Хидан, будь добр, - просит Какузу, садясь на бортик ванной. - Ну мог бы и подождать немного, - Хидан деланно возмущается, хоть ему, конечно, совсем не трудно сделать укол сейчас. Прожив с Какузу какое-то время, он тоже научился бухтеть по поводу и без, просто из принципа. - Пожалуйста? Хидан закатывает глаза и садится в воде. Когда Какузу говорит «пожалуйста» - устоять невозможно. Это слово из его уст звучит настолько лично, что Хидана переполняет чувством собственной важности. Он слышал, как Какузу общается с другими людьми, с коллегами, друзьями. И они от него никогда не дождутся такой просьбы. А Хидан слышит это достаточно часто. Это, кстати, наводит на мысль, что Какузу догадался о силе этого слова и теперь невозбранно им пользуется в собственных интересах. - Давай сюда, - Хидан берет шприц с набранным в него лекарством, постукивает по нему пальцем, принимая крайне сосредоточенный вид, - Да, да, я посмотрел то видео. Даже следа не останется, не бойся. Оказывается, у Хидана легкая рука. Боль начинает отпускать руку уже через пару минут, Какузу сползает на пол, складывая руки на бортике ванной и кладет на них голову. Когда рука прекращает болеть, мир становится чуточку светлее. Какузу ловит волну умиротворения, наверно, в ванной просто слишком жарко и дышать нечем, но это не имеет значения. Хидан сидит в воде напротив него, молча протягивает руку и проводит ею Какузу по волосам, зачесывая их назад. Какузу смотрит на на Хидана, чувствует, как глаза начинают закрываться. Это его усыпляет – плотный горячий воздух, медитативные движения Хидана, тихий плеск воды и тишина. Ему пришлось уйти с работы, с его больной рукой он больше не может работать в том же темпе. Но Хидан убеждал его, что можно же стать детективом. Конечно, это скучнее, и экшена меньше, но как вариант-то неплохо. Но Какузу решил, что вполне может позволить себе отдохнуть. За серьезное ранение на службе ему положена нехилая компенсация, ежемесячные выплаты за выслугу, накопления… Жаловаться не на что, а Хидан, который резко потерял интерес к своей прежней жизни, дорогим брендовым шмоткам и прочей лишней херне, стал тратить значительно меньше денег. Остается жить, бесконечно лелея друг друга. Пожалуй, они оба находили эту перспективу довольно приятной.